Гибель Хатыни: тайна без срока давности

Процесс над карателем Григорием Васюрой, который прошел в 1986 году в Минске, стал последним громким делом о злодеяниях фашистских наемников-предателей в СССР.

Несмотря на все попытки ЦК снизить резонанс, который вызвало это дело, утаить его было невозможно: оно опровергало десятилетиями отработанную официальную историографию. Все показания палачей подтверждали факт: белорусская деревня, ставшая символом зверств фашистов, фактически была сожжена предателями, перешедшими на сторону фашистов, а не немцами, как считалось прежде. Многотомные протоколы допросов подтверждают – чаще всего немцы лишь отдавали приказы, а зверские пытки и убийства совершались руками полицейских палачей, говоривших на украинском, русском, белорусском языках.

В свое время о процессе немало писали. Не в 80-х, конечно, – тогда у всех журналистов, допущенных к процессу, материалы были сняты уже «с полосы». Писать о «деле Васюры» стали в 90-х. Но, даже несмотря на многочисленные публикации, в деле остается немало спорных моментов. Новые обстоятельства теснят старые догмы. И не все готовы пересматривать хрестоматийный сюжет.

В 1984 году я прибыл служить в Белорусский военный округ. До этого я рассматривал немало дел об измене родине и преступлениях против человечности – с 1977 по 1983 я работал по Северному Кавказу, по Калмыцкой республике, там было много подобных историй. Калмыцкий кавалерийский корпус, который стоял в Астрахани, дезертировал к фашистам в первом же бою. Я провел немало процессов, связанных с этим корпусом. Они были шумные и открытые.

В трибунале Белорусского военного округа не было опыта ведения подобных процессов. В середине 70-х были «вскрыты» первые дела предателей из 118-го полицейского батальона Василия Мелешко, Остапа Кнапа, Ивана Лозинского, но их рассматривали другие судебные инстанции. Все предатели тогда называли человеком, который руководил их действиями, Григория Васюру, но привлечь его к ответственности смогли лишь в 1986 году.

До своего перехода к немцам Васюра был офицером связи РККА, поэтому дело было подсудно военному трибуналу. Председатель военного трибунала Белорусского военного округа поручил вести это дело мне.

Как и всякая большая беда, хатынская трагедия случилась в результате череды случайных обстоятельств.
Всё началось с того, что в Плещеницах в 118-м полицейском батальоне служил гауптман Ганс Вёльке. И 22 марта он ехал в аэропорт в Минск, чтобы улететь в Берлин в отпуск. Его легковой автомобиль сопровождали две машины с солдатами.

Такой эскорт для обычного гауптмана (соответствует званию капитана в советской армии – Sputnik) объяснялся его особым статусом. Дело в том, что он был первым олимпийским чемпионом Германии в легкой атлетике. На Олимпиаде 1936 года он установил мировой рекорд в толкании ядра. Если учесть сопутствующие обстоятельства – Олимпиада проходила в нацистском Берлине, многие страны хотели ее бойкотировать, – для Гитлера много значила эта победа. Рекорд Вёльке он счел личным подарком, присвоил ему внеочередное воинское звание и назвал его своим любимчиком.

В этот момент машины обстреляли партизаны. Не то чтобы этого никто не ожидал – тогда уже немцы с опаской ездили по лесам и буквально за пару сотен метров до этого останавливались возле группы лесорубов и расспрашивали их – не видели ли они партизан поблизости. Но в данном случае вопрос «Кто обстрелял машину гауптмана 22 марта 1943 года?» до сих пор не имеет точного ответа. Даже несмотря на то, что эта операция значится в журнале боевых действий партизанского отряда «Мститель» бригады «дяди Васи». По моему мнению, она была вписана туда позже.

Когда я вел процесс Васюры, были живы еще многие партизаны того отряда, те, кто партизанил в логойских лесах. Неоднократно я у них спрашивал – почему вы не защитили Хатынь после обстрела колонны Вёльке? Почему поставили под удар мирную деревню, отправившись в ее сторону, а потом не защитили? Они отвечали как один: «никто не планировал никакого боя». Нападение на машину Вёльке оказалось неожиданностью для всех, в том числе и для партизан.

В ту пору в лесах пряталось немало еврейского населения. Кто-то убежал из гетто, кто-то ушел в лес, наслышанный о погромах и расстрелах. Белорусскому населению нельзя было укрывать евреев под страхом расстрела всей семьи, к тому же, чего греха таить, немало было бытового антисемитизма. Поэтому многие ушли в леса – семьями, группами и поодиночке. Возможности выйти на большую землю у них не было. В партизанские отряды их зачастую брать не хотели – чаще всего только обузой были. Поэтому они укрывались в лесах, мужчины пытались организовать сопротивление: где-то оружие отобьют, где-то обстреляют врага.

В то роковое утро небольшая группа евреев (по разным версиям, их было 7 или 8 человек) перерезали линию связи в районе деревни Козыри и сели в засаде. Надеялись, что приедет наряд связистов, который они обстреляют.

Но получилось так, что вместо связистов поехал Вёльке с колонной, а связисты вообще пешком пошли. Засевшие в лесу люди стали обстреливать машины, не сильно выясняя – те или нет. Двое солдат были убиты, ранение получил комвзвода Василий Мелешко, но самое главное – был убит Вёльке, который выпрыгнул из легкового автомобиля и пытался залечь, чтобы отстреливаться.

Почему я так уверенно об этом говорю, ведь в официальной историографии значится совсем другое? Я разыскал этих людей, разговаривал, у меня есть их признания. С немалым трудом мне удалось их разыскать. Один жил в Германии, сменил имя – раньше он был Яковом Рудерманом, а потом стал Артуром Левом. Я общался с ним и даже ездил к нему в Дюсельдорф – он подтвердил, что именно их группа обстреляла автомобиль Вёльке.

Артур Лев (Рудерман) утверждал, что они не относили себя ни к какому партизанскому объединению и достаточно долго блуждали в логойских лесах. Национальный архив Беларуси на мой запрос ответил, что Яков Рудерман и Израил Шпарберг являлись рядовыми партизанами разных партизанских отрядов. Но и Шпарберг, и Рудерман это опровергли.

Когда я был в Дюсельдорфе у Рудермана, мы звонили в США Шпарбергу. Он подтвердил, что обстрел автоколонны – их рук дело. И один и второй слово в слово рассказали подробности той операции. Оба сказали, что их группа из 7-8 человек перерезала провода связи и ждала монтеров, поскольку знала, что те приезжают небольшими группами. Но по роковому стечению обстоятельств именно в это время ехал Вёльке с колонной. И Шпарберг, и Рудерман свою причастность к регулярному партизанскому движению отрицали. Во всяком случае, они сказали, что не знали, что относились к партизанам. Когда я предложил оформить это все документально и внести ясность в эту не совсем четкую страницу военной истории, бывший Рудерман сказал, что получает немецкую пенсию и совсем не хочет поднимать шум вокруг своего военного прошлого.
По словам Рудермана и Шпарберга, они пошли в сторону Хатыни, но в деревню не заходили.
О том, что эта версия имеет право на жизнь, я не раз заявлял – обращался и в музей ВОВ, и в Национальный архив. Ввиду невозможности что-то доказать – отсутствие живых свидетелей и их задокументированных показаний, да и тот факт, что ни Рудерман, ни Шпарберг не захотели поднимать пересмотр того дела (хотя по моей просьбе звонили в музей ВОВ), – эта страница так и осталась с белыми пятнами.

Когда обстреляли машину Вёльке, неподалеку от места происшествия жительницы деревни Козыри рубили лес – староста деревни выгнал в этот день на лесозаготовки около 50 человек. Полицейские, находившиеся в машинах сопровождения, сначала побежали по лесу, пытаясь догнать нападавших, а потом окружили лесорубов (в основном это были женщины, старики и дети) и погнали их в сторону Плещениц. Васюра приказал стрелять по бегущим. Тогда погибло 26 человек

Оттуда вскоре по тревоге прибыл 118-й полицейский батальон. Увидев полицаев, о зверствах которых хорошо знали, жители Козырей бросились врассыпную. Васюра приказал стрелять по бегущим. Тогда погибло 26 человек. На суде над Васюрой давала показания выжившая Надя Шалупина. Девочке удалось выжить под ливневым полицейским огнем - в нее попало много пуль, была перебита рука. Вся израненная, она добежала до деревни и потеряла сознание. Фельдшер обычным ножом выковыривал из нее пули. Ее выходили.

Такого рода масштабная карательная операция была впервые применена в Хатыни, в дальнейшем фашисты применят ее на десятках других белорусских деревень
По тревоге в то утро были подняты 118-й полицейский батальон, который стоял в Плещеницах, и батальон СС Дирлевангера (что-то вроде штрафбата, в котором состояли солдаты с тюремными сроками, отпетые головорезы), базировавшийся в Логойске. По следам на талом мартовском снегу они вышли к деревне Хатынь.

Дальнейшее развитие событий известно всему миру. К полудню полицаи окружили деревню двойным кольцом. Направили пулеметы, автоматы и пистолеты на людей. Приказ о сожжении отдавал Эрих Кернер, полицейскими действиями на местах руководил Васюра.

Для преследования отошедшего противника были направлены более крупные силы, в том числе батальон СС Дирлевангера. Противник тем временем отошел к д. Хатынь, известной всем своим дружелюбием к бандитам. Деревня была окружена и атакована со всех сторон. Противник при этом оказал упорное сопротивление и вел огонь из всех домов, так что пришлось применить тяжелое оружие – противотанковые пушки и тяжелые минометы. В ходе боевых действий наряду с 34 бандитами убито много жителей села. Часть из них погибла в пламени.
12.04.1943 г.

Всех жителей деревни согнали в колхозный сарай. Заставили поднять даже больных, взять с собой маленьких детей (самому младшему из погибших в Хатыни было семь недель от роду). Плотная колонна полицаев расстреливала всех, кто пытался спрятаться или сбежать. Впрочем, до сих пор осталось неизвестным имя полицая, который оставил в живых Владимира и Софью Яскевичей, детей, спрятавшихся в картофельном бурте – он только рявкнул, чтобы сидели тихо. Среди жителей деревни были многодетные: в семье Барановских было девять детей, в семье Новицких – семеро. Всех загнали в сарай. Его заперли, обложили соломой, облили бензином и подожгли.

Деревянный сарай быстро загорелся. Под напором десятков человеческих тел не выдержали и рухнули двери. В горящей одежде, охваченные ужасом, задыхаясь, люди бросились бежать. Но полицаи оцепили сарай по периметру – практически все, кто пытался из него выбраться, были убиты. В огне погибли 149 жителей деревни, из них 75 – дети. Спастись тогда удалось двум девушкам – Марии Федорович и Юлии Климович, которые чудом смогли выбраться из горящего сарая и доползти до леса, где их подобрали жители деревни Хворостени Каменского сельсовета. Но войну им пережить не удалось – позднее и эта деревня была сожжена оккупантами.


Единственная уцелевшая фотография. Погибшая жительница Хатыни Ванда Яскевич.
Из находившихся в сарае детей выжили двое: семилетний Витя Желобкович и двенадцатилетний Антон Барановский. Желобковича накрыла своим телом смертельно раненная мать, а раненого Барановского каратели приняли за мертвого. Обгоревших, израненных детей подобрали и выходили жители соседних деревень.

Еще троим детям – Саше Желобковичу, Володе Яскевичу и его сестре Соне Яскевич удалось спрятаться в окрестностях Хатыни и избежать смерти.
После войны все уцелевшие дети воспитывались в Плещеницком детдоме. Когда велось расследование хатынской трагедии, показания этих детей и стали причиной ошибки: они утверждали, что те, кто жег Хатынь, были немцами, ведь они были одеты в немецкую форму и говорили непонятно.

Из взрослых выжил лишь 56-летний деревенский кузнец Иосиф Иосифович Каминский. Он пришел в сознание ночью, когда каратели покинули деревню. Среди тел односельчан он стал искать свою семью. Во время пожара он вытолкнул через пространство под крышей сына Адама – очень надеялся, что мальчик выжил.

Воспоминания Иосифа Каминского:

«Як цiха стала, я Адасiка знайшоў: «Уставай, гавару, яны паехалi ўжо». Стаў яго падымаць, а ў няго кiшачки вывальваюцца. Я их збiраю, збiраю, а ён просиць: «Пiць, пiць...»

Мальчик скончался на руках у отца. Каминский стал символом мертвой деревни, который теперь знает каждый.

«Погеройствовав» в Беларуси, 118-й полицейский батальон ушел в Польшу, а потом во Францию. Многие каратели этого батальона пошли с немцами до конца, многие не стали возвращаться в СССР. Совсем недавно в Канаде умер последний палач Хатыни Владимир Катрюк. Его экстрадиции просил еще Громыко в бытность министром иностранных дел СССР. Но Канада его так и не выдала. Правда, когда местные журналисты стали писать о его фашистском прошлом, его лишили гражданства.


А вот Васюре удалось замести следы. После разгрома Рейха он попал в фильтрационный лагерь. Там он сообщил, что с женой возвращается из плена, и пришел на Украину. Но не в родную Черкасскую область, а в Киевскую, в село Великая Дымерка, стали обустраиваться. В начале 50-х годов стали проводить проверки отставников, и его сотрудничество с немцами все-таки всплыло. Но поскольку подобные дела были массовыми, рассматривали их тогда огулом, сильно не углубляясь в подробности.
В 1952 году Васюру осудили на 25 лет, но он отсидел только три года и вышел по амнистии
В 1952 году Васюра был осужден за то, что служил у немцев. Но о его участии в массовых расстрелах мирного населения и в карательных операциях тогда информации не было. В ту пору всем по 25 лет давали. Он только три года отсидел – в 1955 году к юбилею Победы была большая амнистия, под которую Васюра и попал. Вернулся в свою Дымерку, дослужился до заместителя директора совхоза, построил себе большой дом и за добросовестную работу несколько раз поощрялся.
Ему удалось скрывать свои злодеяния очень долго. В конце 60-х – начале 70-х немало дел стало пересматриваться – многие просили о реабилитации. Ведь после войны многих обвиняли без суда и следствия, было немало несправедливо осужденных. Некоторые дела – как блин толщиной, а там сельчане все друг друга по кругу обвиняют – так обвиняют, что круг замкнутый, невиновных нет, все оговорены. Тогда тройки судили быстро – всем по 15 лет. Красным карандашом на деле написал: «15 лет» – и все.
Все называли руководителем, который приказывал жечь и стрелять именно Васюру. А он жил себе на Украине, даже не поменяв имя
В том же Логойском районе, например, осудили председателя колхоза на 10 лет. Его преступление состояло в том, что он, когда в деревнях не было сена, давал коровам солому и при этом «контрреволюционно улыбался». Такая вот фраза из доноса. И таких дел немало было. Помню, рассматривали дело жительницы деревни Камыши – она находилась в лагере и просила пересмотра дела. Ее посадили как члена семьи предателя – ее старший сын пошел в полицаи. Но тогда не выяснили, что другой ее сын пошел к партизанам. И маленькая «гражданская война» у женщины была прямо на подворье – днем все выносил один сын с полицаями, ночью – другой с партизанами. К сожалению, такая ситуация была типична для многих жителей Беларуси. А вот предатели типа Васюры тихо отсидели по общим обвинениям и благополучно вернулись.

На этой волне пересмотров военных дел стали всплывать новые обстоятельства. Немало людей по ним были оправданы, но многие, удачно маскировавшие следы своих военных преступлений, были разоблачены.

Первой волной «хатынского дела» стали процессы над карателями Мелешко, Кнапом и Лозинским. И все они называли руководителем, который приказывал жечь, стрелять, следил, чтобы никто не спасся, именно Васюру. А он жил себе на Украине, даже не поменяв имя.
Свидетели тогда показывали, что Васюра сам забрасывал землянку, в которой сидели еврейские женщины и дети, гранатами. И таких эпизодов мы насобирали на 25 страниц приговора. А само дело составило 14 томов.

Из показаний свидетеля Думыча (Янковского), исследованных в суде, видно, что Васюра присутствовал на месте расправы над лицами еврейской национальности в Налибокской пуще летом 1943 года.

Свидетель Шакаль показал, что в Лучинском бору Налибокской пущи, где он вместе с односельчанами прятался от карателей летом 1943 года, видел, как каратели, прочесывающие лес, обнаружили в землянках граждан еврейской национальности. Он слышал оттуда стрельбу, взрывы гранат, а когда каратели ушли, то около одной из землянок увидел трупы не менее 5 мужчин и женщин, а в землянке – много трупов женщин и детей. По разорванным телам было понятно, что каратели бросали в землянку гранаты.

Из оглашенных в суде показаний свидетеля Соболевского усматривается, что летом 1943 года он также скрывался в лесу и видел, как каратели прочесывали болотистую местность, затем он слышал стрельбу, взрывы гранат, крики женщин и детей. Когда он подходил туда к землянке, видел много трупов женщин и детей.

По заключению судебно-медицинского эксперта, обнаруженные в землянках много лет спустя на месте уничтожения граждан еврейской национальности костные останки являются частями не менее 19 скелетированных трупов людей.
26 декабря 1986 года

«В судебном заседании установлено, что за весь период службы подсудимого Васюры в 118 полицейском батальоне на территории Белоруссии лично им и руководимыми им карателями в ходе операций, вмененных ему по приговору, расстреляно, убито и заживо сожжено свыше 360 советских граждан, в основном детей, женщин и стариков, их имущество разграблено, уничтожено около 300 дворов с надворными постройками, многие граждане были угнаны в фашистское рабство».
26 декабря 1986 года

Я составил для себя подробный план судебного следствия. Дело было очень большое – три чемодана документов. Надо было четко выписать всю линию обвинения, я должен был быть во всем уверен, ведь Васюра цеплялся за малейшую нестыковку.

На суд было вызвано 26 бывших карателей – участников уничтожения Хатыни. Они не боялись уже ничего. Двоих доставили на процесс из Коми АССР – их приговорили к расстрелу, а президиум ВС БССР помиловал – дал по 15 лет. К тому моменту они уже досиживали. Поэтому рассказывали все с мельчайшими деталями – кто и как убивал.

А выжившие жертвы трагедии такой безупречной памятью похвастать не могли. Многие из них боялись давать показания. Нужно было видеть взгляд Васюры. И спустя десятилетия люди буквально цепенели под ним.

Даже бывшие его приспешники просили зачитать старые показания – не хотели говорить под его тяжелым взглядом. А он не просто сидел – он негромко сыпал на их спины проклятия, создавал невыносимую атмосферу.

Все говорили о невероятной жестокости Васюры – он не только пытал противника, но и избивал своих
Все говорили о его невероятной жестокости – он не только пытал противника, но и избивал своих. Как-то жандармерия доложила, что 4 человека из полицаев собирались уйти в партизаны – он их сначала зверски избил, а потом вывел за сарай и расстрелял. Дисциплину во вверенном подразделении поддерживал по своему разумению. Как-то два полицая раздобыли где-то самогонку и сало. Вечером пьяные приползли в батальон. Он их избил обстоятельно: выбил все зубы, пол комендатуры был залит кровью. А потом заставил их языком все слизывать. Такие зверства царили. У человека не было ничего святого. Впрочем, подобный вопрос я бы, наверное, задать ему не рискнул – страшный был человек.

Жестокость его проявилась и после войны. За малейшую провинность он избивал подчиненных, в совхозе его все боялись.
На суде один из односельчан рассказал интересную деталь: когда все село праздновало день Победы, те, кто служил немцам, а таких в Великой Дымерке было 9 человек, садились отдельно и тоже что-то отмечали. У всех на виду, никого не смущаясь. Та ситуация, которая сейчас на Украине – она не вчера создалась, она созревала годами. Слыханное ли дело – когда предатели могли вот так вот прилюдно свои «праздники» справлять.
Как и все жители СССР, я был в Хатыни на экскурсиях еще в 70-х. Слушал страшную историю сгоревшей деревни и даже представить не мог, что через несколько лет буду судить ее карателей. А спустя несколько лет после суда, после того, как был вынесен приговор и расстреляли Васюру, я сопровождал в Хатынь кого-то из коллег. И меня поразило, что экскурсоводы рассказывают то же, что и в 70-х годах!

Наша история, в отличие от закона, вновь открывшихся обстоятельств не любит. Даже тогда, когда вел дело, не раз доходили до меня рекомендации из ЦК не поднимать шума, не проводить открытый процесс. Говорят, и первый секретарь ЦК КП Украины Владимир Щербицкий очень хотел не придавать огласке факт того, что в уничтожении Хатыни участвовали предатели всех мастей, в том числе и украинские националисты. Думаю, во многом эта политика замалчивания сыграла свою негативную роль.

На суде я у многих спрашивал, почему они пошли в каратели, почти все отвечали: «Треба було їсти – хліба не було». А Васюра ничего не отвечал. В нем, казалось, сквозила ненависть. Наверное, он уже родился врагом. Впрочем, на многих в 118 батальоне «пробы ставить негде было». Командовал батальоном белополяк Константин Смовский, бывший в свое время полковником УНР (Украинской Народной Республики, просуществовавшей с 1917 по 1920 годы) .
Как он выкручивался на суде! Нам пришлось потратить немало времени, чтобы разбить все его ложные версии
Но нести ответственность за свои деяния Васюра совсем не хотел. Как он выкручивался на суде! Нам пришлось потратить немало времени, чтобы разбить все его ложные версии. Сначала он утверждал, что не был в Хатыни (хотя были стенограммы допросов карателей Мелешко, Кнапа, Лозинского, которые в один голос твердили – во время сожжения Хатыни всем распоряжался Васюра). Он утверждал, что в день карательной акции в последний момент был оставлен в штабе. Дескать, подтвердить это могут немцы, бывшие в тот день в части (по понятным причинам их допрос невозможен), и женщины, работавшие в парикмахерской: он заходил в цирюльню подстричься. Эти свидетели оказались живы – парикмахера Марию и заходившую к ней сестру мы вызвали на суд. Но женщины, даже под его суровым взглядом, утверждали, что в тот день он к ним не заходил. В тот день вообще никто не заходил – потому они и запомнили.
Когда версия с парикмахерской провалилась, Васюра выдал следующую: в это время был в отпуске у жены в Латвии. На вопрос – чем он может это доказать, утверждал, что именно в это время жена забеременела. Отпуск весной 43-го у него действительно был, но по срокам – никак не в марте. Нам пришлось обращаться к специалистам, которые сопоставляли дату рождения дочери, примерные сроки зачатия и т.д. Не сходилось – дочь была зачата позже.
Он так и не признал ни одного своего злодеяния. Его позиция во время процесса была неизменна: я и мухи за всю войну не обидел.
Обо всех карательных мероприятиях, в которых участвовал, говорил: «вышло из головы», а потом удивлял неожиданно четкими подробностями – в какой деревне какой мостик был, как организованы фашистские части. Но его показания не были решающими – так много было свидетелей, которые его опознали, чуть только увидели. Это было понятно по тому ступору, в который они сразу впадали. Когда Надя Шалупина (девочка, рубившая лес неподалеку от места, где обстреляли машины) давала показания, видно было, что она до сих пор напугана, хотя он сидел за деревянным ограждением, под охраной, но ей пришлось вызвать скорую. Здоровье-то у нее было слабое – после множественных ранений.

Проведение процесса над Васюрой было очень непростым
Процесс проходил в здании военного трибунала на улице Фрузне в Минске. Некоторые каратели, как, например, Мелешко, были расстреляны. Их показания зачитывались по стенограммам. Непросто оказалось доставить свидетелей из числа мирных жителей. Мало того, что жили все в глубинке, где в ту пору ни дорог, ни телефонов, так еще и средств на проведение этого процесса выделено не было.

Всех свидетелей надо найти и доставить в Минск. А это ведь дело было в ноябре-декабре – сначала проливные дожди, потом пурга, холод. Большинство свидетелей – люди пожилые, понятно было, что из своих глухих деревень сами не приедут, даже по повестке. Командующий Белорусским военным округом генерал-лейтенант Владимир Шуралев нам сильно тогда помог – дал УАЗик и неограниченное количество бензина к нему.
К сожалению, система работала так, что, даже отсидев срок за предательство, этим людям исправно присуждали юбилейные награды и знаки
Приезжаем за свидетелем – а старушка ни в какую, плачет: скоро корова телиться должна. Сколько помощнику моему пришлось ночевать в деревнях, чтобы наутро свидетеля на процесс привезти. Помню, заседание начиналось в 10 утра, и сидишь, бога молишь, чтобы свидетеля привезли хотя бы к обеду, иначе снова придется всех невероятными усилиями собирать.

На суде был вопиющий случай – один из карателей по фамилии Козынченко пришел на процесс весь в наградах. По залу прокатился шум. На лацканах карателя – медали за победу, юбилейные и памятные знаки. Прокурор просто вне себя от злости. К сожалению, система работала так, что, даже отсидев срок за предательство, эти люди числились в списках военкоматов, от которых призывались, и им исправно присуждали юбилейные награды и знаки. Я ему тогда сказал: по результатам дела вы точно будете лишены наград, снимите лучше их сразу. Он сопротивлялся: дескать, служил в советской армии, имею право. Но потом под общее шиканье снял пиджак и стал откручивать награды.
Васюра во время суда содержался на Володарке (в тюрьме на улице Володарского, в Пищаловском замке, – Sputnik). 26 декабря 1986 года Военный трибунал Белорусского военного округа приговорил Григория Васюру к расстрелу. Он обжаловал приговор, но Военная коллегия Верховного суда СССР оставила приговор без изменений. Вскоре его привели в исполнение.
Ребята, которые его конвоировали, называли его «чертом», слишком уж жуткое впечатление производил. Может, случайность, а может, и нет, но после расстрела его закопали в логойских лесах, там же, где лежат многие его жертвы. В архивах хранятся бумаги, где обозначен квадрат, в котором было захоронено тело. Нет у него могилы. У палача и душегуба ее не может быть.

В моей работе очень часто приходилось делать выбор, непростой, порой мучительный. И я всегда относился к жизни по принципу: правда сама все расставит на свои места. Прольет свет на все темное и непонятное. От нее и надо идти. Всегда. Как бы сложно это ни было. А если каждый будет пытаться гнуть ее под свою конъюнктуру, со временем она исчезнет. И чем дальше уйдет время, тем сложнее будет ее восстановить. А потом уже и невозможно. Именно поэтому в своем возрасте я до сих пор пытаюсь рассказать то, что узнал за годы своей сопричастности к хатынскому делу. В этой страшной трагедии не должно быть белых пятен. И то, что все уже написано и устоялось, меня не останавливает: в таких преступлениях не бывает срока давности.

Виктор Глазков