Об этом можно услышать только в лётных училищах

«Для чтения 5 минут! Командиру и экипажу самолета. Уважаемые летчики! Прошу Вас направить самолет в Швецию, аэродром Стокгольм. Правильное понимание моей просьбы сохранит Вашу жизнь и мою, а за это будут отвечать те, кто своими злодеяниями вынудил меня пойти на этот поступок. После благополучной посадки, я возможно возвращусь на Родину, но только после личной беседы с представителями высшей власти СССР. В руках у меня вы видите оружие. Этот снаряд содержит в себе 2 кг 100 гр.взрывчатки, применяемой в шахтах, что значит этот заряд в действии, разъяснять вам не надо. Поэтому не обходите мою просьбу провокацией. Помните, что любой риск будет кончаться крушением самолета. В этом твердо убедите себя сами, ибо у меня все изучено, рассчитано и учтено. Снаряд устроен так, что при любом положении и провокации будет взорван без предупреждения…».

Почерк был неровным, неразборчивым. Поэтому длинное послание командир экипажа только рассматривал. В нем шло угрожающее описание действия взрывного устройства, излагалось требование бандита впустить его в кабину. Бросалась в глаза фраза:

«Я много лет испытываю на своей шкуре когти кровожадных сверхзверей и в противном случае смерть для меня не печаль, а убежище от хищных, алчущих моей жизни зверей».

После этого к террористу вышли второй пилот В.М.Кривулин (с пистолетом) и штурман Н.Ф.Широков. В ходе общения с преступником им удалось выяснить, что взрывное устройство сделано таким образом, что будет приведено в действие при разжатии пальцев террориста. Стало ясно, что ликвидировать преступника невозможно. После этого командиром корабля В.М.Янченко было принято решение возвращаться на аэродром вылета «Пулково»… В это время за дверью кабины экипажа Грязнов вёл переговоры с террористом, постепенно оттесняя его от пассажирского салона.

О случившемся на борту доложили наземным службам. Впрочем, ждать указаний было бессмысленно. В 73-м году просто не существовало инструкций, как правильно действовать в подобных ситуациях. Командир самостоятельно принял решение возвращаться в Ленинград.

Лететь в Стокгольм было нельзя. В то время любой самолет, пересекающий границу СССР без специального разрешения, могли сбить. Бортмеханику и штурману пришлось по очереди успокаивать террориста с бомбой в руках, которая могла взорваться всего лишь, если бы он убрал палец с кнопки. Его убеждали: самолет направляется в Швецию.

«У нашего экипажа был пистолет. Пистолет я отдал второму пилоту и, естественно, его нельзя было трогать. Если сделать выстрел, он бы все равно кнопку разжал», — говорит штурман Николай Широков.

На посадку заходили с юга, со стороны Пулковских высот, чтобы террорист не увидел в иллюминатор ленинградские шпили и купола. Командир до последнего тянул с шасси. Он выпустил их, когда до земли оставалось 150 метров. Но, услышав характерный грохот выходящих стоек, захватчик все понял и отпустил кнопку. От взрыва механизмы управления заклинило, самолет стал падать.

Вячеслав Янченко вспоминает, что выровнять машину удалось за какие-то мгновения до столкновения с землей: «Самолет опускается все ниже и ниже. И уже скребет по бетону — скорость еще большая была. Искры во все стороны летят».

Неуправляемый лайнер остановился на грунте. Лишь после этого летчики открыли бронированную дверь кабины и увидели: их коллега Викентий Грязнов и террорист погибли. Своим телом бортмеханик закрыл от осколков пассажирский салон. Лишь благодаря этому больше никто не пострадал. С момента вылета из «Пулково» прошло всего 45 минут.

Указ о награждении бортмеханика Викентия Грязнова его жене и детям зачитали через полтора месяца. Теперь это звучит странно, но сорок лет назад в самолет садились как в обычный автобус, никому не приходило в голову досматривать пассажиров или их вещи. Даже паспорт не всегда спрашивали. Достаточно было билета.

Следователи потом выяснили, бомбу принесли в обычном дорожном саквояже. И вскоре по всему Союзу авиапассажиры стали предъявлять содержимое сумок.

Весь экипаж после того полета был представлен к боевым наградам. Долгие годы им нельзя было рассказывать, за что эти награды. Сегодня с этого дела гриф секретности уже сняли. И коллеги Викентия Грязнова надеются, что им разрешат увековечить память человека, спасшего тот рейс ценой собственной жизни. От первого лица:

«Мы находились совсем уже недалеко от посадочной полосы, высота — 150 метров, — вспоминает Вячеслав Михайлович, — С земли видели, что мы идем на посадку, не выпуская шасси. Мы не хотели характерным шумом привлекать внимание преступника. И я дал команду на выпуск шасси в самый последний момент. Но тут же раздался взрыв. Дверь нашей кабины выдержала , но из под внутренней обшивки самолета в нее ворвались обломки, какой-то мусор и дым. Штурман Широков, сидевший за моей спиной доложил, что на борту пожар. Впоследствии было установлено, что взрыв устройства в металлической трубке оказался направленным, его основная сила пошла в сторону борта, вырвала переднюю дверь вместе с частью фюзеляжа. Всю мощь взрывного заряда принял на себя находившийся вблизи от террориста бортмеханик Викентий Григорьевич Грязнов. От взрыва оба погибли. Террорист, хотевший улететь в Швецию, улетел на тот свет от взрыва собственной бомбы. Самолет Ту-104 получил в результате взрыва серьезные повреждения. Но никто из пассажиров больше не пострадал…

От взрыва мы сознания не теряли. Я пошевелил штурвал, почувствовал, что самолет управляется. И мы продолжали снижение. Меня часто потом спрашивали, было ли мне страшно. Отвечу как на духу: во всей этой истории от начала и до конца страха я не испытывал, бояться было некогда. Было лишь напряжение, поиск наиболее правильного способа действий. И еще одно чувство овладело мной: все мы, экипаж, словно одна рука, каждый делает все, что необходимо и что возможно. Лайнер идет на посадку по наклонной траектории, а затем поднимает носовую часть и мягко садится. Когда подошел нужный момент, я двинул штурвал на себя, но самолет не стал выравниваться, продолжал идти вниз, как шел. Тут счет времени начался, пожалуй, уже не на секунды, а на их доли. Мы со вторым пилотом Владимиром Михайловичем Кривулиным, два здоровых мужика, тащили на себя штурвалы, как только могли.

Ценой неимоверных, предельных усилий, нам со вторым пилотом все-таки удалось поднять нос машины, и посадка оказалась относительно мягкой. Самолет помчался по полосе, мы выпустили тормозной парашют. Скорость падала, и носовая часть, как и положено, стала опускаться, чтобы встать на переднее колесо, но не встала. Носовая часть опускалась все ниже. Передняя стойка вышла, но как говорят летчики, не вышла на замок. У нас не было переднего колеса! Мы с Кривулиным успели встретиться взглядами. На борту 10 тонн топлива, да еще пожар…Если носовая часть с пилотской кабиной начнет скользить по бетону, по самолету ударит дополнительный сноп искр, а затем кабина начнет разрушаться. Поэтому, выждав до последнего момента, педалями я направил машину с бетонки на боковую полосу безопасности. Резкий толчок, и самолет замер, уткнувшись носом в землю. Между взлетом и посадкой прошло всего сорок пять минут…».

«Соприкосновение с землей было весьма ощутимым. «Граждане, спокойно!». Мне показалось, что наступила ватная тишина. Ни криков, ни истерики, ни обмороков не было. Пассажиры двинулись сначала к задней двери лайнера, поскольку понимали, что покидать горевший внутри самолет следует без малейшего промедления. Но было слишком высоко (около семи метров) и прыгать вниз, на бетонную полосу, не было желания ни у кого даже в той ситуации… Пожар внутри салона наземные службы очень быстро потушили и началась массовая эвакуация через переднюю дверь. Конечно, возникла некоторая толкотня в узком проходе между рядами кресел. Но никто друг друга не сбивал, никто ни по кому ни шел, не рвался вперед за счет других… Удивительный у нас народ…»