Морские бывальщины №3

Подводная лодка заканчивала приготовление к бою и походу.

По установившемуся порядку выход определен в ночь. В темноте, в муравьиной суетне, только опытным подводницким ухом улавливался осмысленный порядок действий.

На осклизлой надстройке, подсвечивая фонариками, копошились тени. Боцман, бурча под нос, проверял задрайки лючков. Мотористы, чертыхаясь вполголоса, наращивали в ограждении рубки крепеж баллонов газосварки. Трюмный Юла тащил на пирс медный шланг. А на мостике, на темно-сером фоне неба, курганными бабами отпечатывались две фигуры - старпома и сигнальщика.

Подводная лодка проверялась на вакуум.

Все было так, и в то же время не так. Неулыба мерил сапогами корень пирса и раздраженно пыхал сигаретой, по привычке пряча ее в рукав альпака.

Черт те что! Он, назначенный старшим на поход, давно на пирсе. Срок выхода истек, а командира - нет. Старпом своей монументальной задницей изображает руководящую деятельность на мостике. На Неулыбу - ноль внимания.

Неулыба понимал, что все это - эмоции. Распускать нервы, а на подводницком языке - сопли, последнее дело. Причины же для раздражения были. И существенные.
Еще сегодня он, специалист штаба, был «осчастливлен» путевкой в Гурзуф, навострился в отпуск и не думал ни о каком походе.

То есть, конечно, думал и принимал участие в предпоходовой подготовке лодки, но «по своей части». Его, начальника разведки, обязанность - вдолбить в головные коробки аргонавтов те тощие сведения о «вероятном противнике», которыми располагал сам. И только. А уж в поход идти, да еще старшим, извините, обязанность командования бригады. В конце концов эскадры.

Но вышло все не так. И совсем не так. Начальник штаба Циннель, альбинос-прибалт, несколько часов тому назад вызвал Неулыбу и, изобразив бесцветное подобие улыбки, таким же бесцветным голосом «поставил задачу»:
- Товарищ Губанов, командованием принято решение направить старшим на поход вас. В роли заместителя командира бригады. Вы систематизируете данные по району, где будет нести боевую службу подводная лодка. Вот и посмотрите, так сказать, все в натуре. Вы имеете опыт... А вы как думаете?

Последнее - для «демократии». Неулыба пожал плечами. Как он думает? Никак не думает. О массандрах и олеандрах думает. Можно, конечно, найти десяток болячек и кучу причин. Но это не принято. Приводить контрдоводы - значит расписаться в собственной слабости. Но и изображать жертвенную готовность тоже ни к чему.

Неулыба знал прекрасно, что он - личность некомандная, на языке подводников - «флажок», направлять его старшим - незаконно. Знал и больше - старшим на поход планировался сам начальник штаба.

Но сей мужчина с ровным пробором и двумя академическими «поплавками» - канцелярист. И он «нашел вариант».

На флотах это водится - находить варианты. Отвыкли там от студеного моря. Походик-то сурьезный, не в Маркизову лужу. Тут жилка нужна.

Неулыба сознавал, что не может не пойти. Найденный «вариант» - как шар в лузу. Это была «его» подводная лодка, которой он командовал пять лет и сдал всего полтора года назад. Найти мотив отказа - значит предать ее, свою лодку, которую он в душе считал живым существом.

Которая прикипела к сердцу. Которая выручала в «самых-самых».

Предать ее, когда старая гвардия раскассирована, когда на лодке сырой экипаж, хотя бы формально и перволинейный. Когда она вновь скатилась в отстающие.

Вот этот рой эмоций и раздражал Неулыбу. Даже домой не дали, лиходеи, смотаться. А жена там запихивает свои тряпки в чемоданы. На курорт ей, видишь ли, захотелось! Обождешь, голубушка...
Черт знает что! Буквально час назад Неулыба вместе с командиром Левой стоял «на ковре» у командира эскадры. Последний инструктаж. Обстановка у оперативного взята. Список экипажа сдан, страховочные росписи о готовности к выходу поставлены.

И вот Неулыба на пирсе. А командир исчез...

Между прочим Лева вовсе не исчез, не превратился в бесплотного духа. Просто на выходе из штаба он перехвачен собственным «комиссаром»: начальник политотдела требует!

Ясно, для чего требует. Для мобилизующих и направляющих. Шаблу не колышет, что приготовление закончено, что «добро» на выход получено, а корабль-конвоир уже маячит на выходе из бухты.
И вот уже битый час Лева переминается с ноги на ногу и перебрасывает взгляд с начальства на багеты, а с них на зеленое сукно. И чувствует, как бегут стрелки на «командирских».

- Товарищ Молчанов! И вы, товарищ Руссов! Вы должны знать, что буквально вчера пленум ЦК принял чрезвычайно важное постановление. Оно мобилизует весь наш народ на дальнейшее повышение эффективности и качества. Что это означает для нас, военных людей? Это означает - всемерно повышать боевую готовность и укреплять воинскую дисциплину. Это особенно актуально в условиях чрезвычайно, я подчеркиваю, чрезвычайно сложной военно-политической обстановки. Как же, в свете этих требований партии вы, товарищ Молчанов, понимаете и собираетесь выполнять боевую задачу? - начальник политотдела проникающе изучал Левину усатую набрякшую физиономию, ухороняющиеся глаза и покрытый солью «краб» на шапке, альпак и сапоги.

- Проводим работу, товарищ начальник политотдела. Народ нацелен, - сиплым баском ответствовал Лева, мучительно соображая, что бы еще такое сказать. Яркое. Четкое, как отход и подход к начальнику.
А слова застревали, скудные и шершавые. Эх, не то надо бы говорить! Не такими словами радовать начальство. Теперь жди дальнейших указаний. А время горит синим огнем! Синим огнем горит!

- Разрешите? - ярославским говорком заспешил на помощь Леве замполит Колчак. - Проведем митинг. Подготовлены коллективные соцобязательства. Нацелен актив. Настрой боевой...

- Мало! Мало, товарищ Руссов! Вы должны иметь развернутый план. Сделать упор на авангардную роль коммунистов и комсомольцев. А вы как думаете, братцы? - вмешался молчавший в углу Тетя Фрося. - А кстати, сколько у вас несоюзной молодежи?

- А у нас их нет, - чуть не брякнул Лева, но вовремя почувствовал нажим комиссарского сапога.

- Так точно! Беспартийные уже подали заявления. На походе примем. Улас, Бояркин. Разрешите доложить, и замечательный же народ! - бодро зарапортовал Колчак. - С таким народом любые задачи выполним!

- Вы должны развернуть соревнования смен и боевых постов! Повседневная, конкретная и целеустремленная работа среди масс! Партия обязывает вас помнить, что вы выполняете ответственнейшую задачу, выходите на передовой рубеж защиты интересов нашей Родины! А как увязан ваш план политической работы с решениями пленума? - восстановил субординацию Шабла, сверля антрацитовым взором Леву и Колчака.

- Так точно! План рассмотрен и одобрен в политотделе. В основе плана - решения пленума. Эффективность и качество! - упорно не сходил с дистанции Колчак.

«Ну, и навертел», - мрачно подумал Лева. Но, как всякий тертый морской волк, оставил крамольную мысль при себе. А вслух пробасил, глядя на бровастый портрет:

- Выполним. Работу развернем.

- Что значит, развернем? Работа уже должна кипеть! Вы должны делать упор на индивидуальную работу с каждым матросом и старшиной. Закрепить за каждым отстающим актив. А индивидуальные обязательства? Так как же, братцы? - выхватывал инициативу Тетя Фрося.

- Социки... Виноват, соцобязательства личный состав разрабатывает. Дан срок - сутки. Боевые листки вывешиваются. Литература отсечных агитаторов получена, - преданно глядя начальству в глаза, частил скороговоркой Колчак.

- При всем том не забывайте: главное - человек, наш советский человек. Забота, забота и еще раз забота о человеке! Не оставлять без внимания ни одного. Следить за настроениями. Следить, как отдыхает, как питается. После каждой смены подводить итоги, пропагандировать опыт отличившихся. Организовать прием и доведение последних известий, - вновь восстановил субординацию не терпящий чужих инициатив Шабла. - Партия требует...

На горизонте, справа по курсу, огни сторожевого корабля сопровождения до внешней кромки районов боевой подготовки. Там, в ходовой рубке СКР, невидимый с лодки комбриг Душкевич. Море пустынно и холодно.

На крыльях мостика лодки - командир Лева и вахтенный офицер Симпатенок; сзади, в вырезе тумб выдвижных устройств, - сигнальщик Котя. Под козырьком мостика - Неулыба и комиссар Колчак. Внизу, и это угадывалось, укладывался в привычные ритмы распорядок длительного плавания. Доклады из отсеков, рубок радиометристов и акустиков.

В такие ночи на мостике молчат, скупо реагируя на доклады и команды. Чувства каждого - в едином слитном ритме жизни корабля, а мысли - всяк о своем. Спонтанные мысли, прерываемые докладами, решениями и приказаниями. Думали о самых неожиданных вещах и явлениях. И если б старшие начальники смогли заглянуть под черепушки аргонавтов, они бы ахнули: до чего же легкомысленны эти люди! И это в начале похода!

Самый верхний, скорее угадываемый, чем видимый, сигнальщик Котя тоже думал, потаенно мусоля подаренный корешком-провизионщиком Ванютой шмат запарафиненной колбасы, именуемой на языке подводников собачьей радостью. Ценность этой «радости» заключалась в том, что куска длиной с ладонь хватало как раз на четырехчасовую вахту. Не больше и не меньше. А это помогало гнать сонную дурь.

И все же, несмотря на приятность во рту, Котины думы были мрачны, на душе было смурно. А причиной было недавнее письмо из дома.

Сестрица Тонька, эта подростковая язва, регулярно отписывающая «за всех домашних», в последнем письме как бы между прочим, но весьма ядовито упомянула, что «Котькина любовь» Светка Брыкина - уже не Брыкина, а Малькова. И что была шикарная свадьба, три дня гуляли. И еще о том, что поселковые девчонки из класса дорогого братца словно сбесились, выскакивая замуж наперегонки. Так что, служи, дорогой брат Костя. Осваивай моря и океаны.

При воспоминании о Тонькиной информации Котя помрачнел и даже про собачью радость забыл.
Эта Светка... Та самая улыбчивая тихоня Светка, которая всегда позволяла списывать из тетрадки, которую он яростно защищал от поселковых охламонов. После ряда потасовок соперничающая братия от Светки отступилась, а в самых неприятных местах - на дверях школы, на автобусной остановке - появились надписи «Светка + Котька = гы!»

И эта Светка, потаенно-радостно принимавшая Котькино покровительство, вдруг выкуклилась в такое фигуристое существо, что встречные оглядывались и только крякали.

Эта Светка, которую он провожал с танцев и слегка потискивал у штакетника, а она, скользя губами около ушей, шептала с горячим, невыразимо сладостным придыханием: «Костя, миленький, не надо. Не трогай меня. Я лучше ждать буду...» .

Ждать будет. Вот и дождался, совестливый дурак. И за кого выскочила?! За Порфишку Малькова, по-поселковому - Фирьку-сопляка! Того самого, с которого Котька с приятелями не единожды стаскивали портки и нашинковывали крапивой, наслаждаясь козлиным Фирькиным ревом.

После семилетки Фирька мотанул куда-то в город и возвратился «на коне», с дипломом кинотехника. Шляпа и галстук. И стал Фирька у поселковых мамаш Порфирием Ивановичем, а по-разговорному - Фирь Ванычем. Однако Фирька крапиву помнил, в клубном быту нос не задирал, на закрепленных девиц глаз не ложил.

До поры до времени, выходит, гад ползучий... От Фирькиной далекости и недосягаемости Котя чуть не задохнулся.

Словом, на душе у Коти было хмурно. Жаркий огонь потихоньку разгорался в Котиной груди. И теперь Котя выискивал единственно возможный вариант яркой мести. Дадут после похода Коте отпуск. Скажет перед строем командир: «Геройски вел себя в трудном плавании товарищ Маркин! Тяжело было товарищу Маркину на виду бушующего моря, но выдюжил! И за это объявляю товарищу Маркину десять суток отпуска с выездом на родину!»

И это - без учета дороги. И достанет он таимую от уставного старпомовского глаза «форму первого срока» - суконку в обтяжку, брючата-клеша, «беску» с самодельной лентой «Подводные лодки ТОФ», бляху с наваренной свинчаткой, «корочки» на высоком каблуке. И значки, много значков.

И это будет наивысший момент Котькиного мстительного торжества. Но Котька не оглянется. Котька выше всех этих.

- Сигнальщик! Заснули? Почему не докладываете о появлении огня? - оборвал мстительные сладкие Котькины мечтания командирский бас.

- Слева тридцать, белый постоянный огонь! - встрепанно доложил Котя, а от себя независимо добавил: - Только собирался доложить.

- Не спать! Вахтенный офицер! Вам замечание, - поставил точку командир.

- Есть, замечание! - отозвался с левого крыла Симпатенок, обозначив угрожающий полуповорот назад.
Впрочем, в темноте никто этого не заметил.

А вахтенный офицер Симпатенок тоже думал. У Симпатенка в рукавице колбасы не было, был несъедобный бинокль. А поэтому мысли его были куда прозаичнее.

Мысли, требующие решения. Решения, которое, хоть убей, не высвечивалось. Судя по всему, Симпатенок - как шар перед лузой. Треск, и готово! Тут, брат, не бортанешь. Трудные мысли были у Симпатенка. И хотя с каждой милей Симпатенковы проблемы вроде бы уменьшались в объеме, он чувствовал, что это - обманчивое ощущение. Не собирался же он тонуть, дабы разделаться с береговыми проблемами! А проблемы у скитальца морей были. И существенные.

Корнем же всех проблем была доковая малярша Зинка, румяное и смешливое существо в брезентухе. Это в доке в брезентухе. А на пляже, когда Зинкины формы высвобождались от всего лишнего, я бы сказал!
Симпатенковы улыбки быстро пробили брезентовую броню. А дальше - пирожное-морожное, прогулки на Песчаный. Шампанское на танцевальный приз. Горячие пески. Разнотравье.


Продолжение следует