Людовик Мелкотравчатый. Почему у власти зачастую оказываются вполне заурядные люди (14 фото)
Принято считать, что из всех животных человек больше всего похож на шимпанзе. Человек — да. Но сообщество людей при этом вовсе не похоже на обезьянник. Если искать человечеству двойника в животном мире — мы неизбежно уткнемся носом в муравейник.
Потому что человеческое общество по своей структуре точно так же иерархично, кастово, функционально, производительно, и прочая и прочая.
И люди, и муравьи научились создавать единое целое из группы особей своего вида — надорганизм, который позволяет клеткам своего тела быть обособленными, самостоятельно передвигающимися и индивидуально действующими, но при этом клетки все равно работают сообща, повинуясь импульсам из нервных узлов.
Другие групповые животные могут жить стадами, стаями и косяками, даже иметь лидеров и что-то типа классов и профессий. Но тут они здорово отстают от настоящих гениев кооперации: нас, пчел, муравьев и прочих термитов.
И основой основ такой кооперации является она, власть. Состояние, при котором одна особь обязана подчиняться другой особи.
Штука, надо сказать, тоже уникальная для животного мира.
______________________________
От "автора". Не моё. Честно скомуниздил на просторах. Источник в конце текста.
Статья мне показалась довольно интересной, хотя есть несколько сомнительных (лично для меня) моментов. В статье всё оставлено как в первоисточнике (включая картинки), потому все претензии по сути текста, пожалуйста - к настоящему автору.
______________________________
Нулевая власть альф
Цари всегда любили символизировать себя животными. Львами, орлами и слонами. Образ сильного самца, перед которым склоняются все прочие, намертво укреплен в нашем сознании. И биологи в свое время подтвердили это представление, выявив у множества видов иерархию — от альф до забитых эпсилонов.
Но в дальнейшем стали выясняться интересные вещи. Наблюдая за поведением альф у собак, пингвинов, горилл, мы должны признать, что властью в человеческом ее понимании они фактически не располагают. Отогнать слабака от самки или от пищи (и то с переменным успехом) — это практически потолок для любого царя животного мира. Роль дозорных, сигнализирующих о появлении неприятеля, по большой части исполняют низкоранговые особи. Надзор за поведением молодняка обычно лежит на старых самках. Альфа редко вмешивается в дела окружающих, лишь наказывает за неподобающее поведение по отношению к себе лично. У млекопитающих роль альф обычно сводится к оплодотворению максимального количества самок да к отбиранию пищи у того, кто послабее.
Более того, даже в групповой охоте и боях — например, у шимпанзе и павианов — альфы реже всех остальных принимают участие в схватках, они обычно находятся в самой середине группы, рядом с самками. А дерутся в основном молодняк и беты-гаммы всякие.
И уже тем более альфы почти неспособны заставить подчиненных особей что-то делать. Они могут пресечь действие нежелаемое, но не могут обеспечить выполнение действия желаемого. Патриарх-гамадрил может гонять прочих от кормушки, но ему редко удается простимулировать другую особь сбегать к кормушке и принести ему винограда.
Так что большинство альф животного мира не являются властителями в нашем понимании. Это лишь особи, которым удается лучше остальных размножаться и обеспечивать свою безопасность.
Тем не менее образ властителя — мощного, могучего, низвергающего врагов и окруженного прекрасными женщинами — глубоко укоренен в сознании человека.
Добрые короли
Другой вид властителей мы видим у животных, которые практикуют так называемую непрямую реципрокность — альтруизм сильных по отношению к слабым. Вот пример, приводимый биологом Александром Марковым в его лекции «Эволюционные корни добра и зла»: «Арабские серые дрозды живут колониями, вместе выращивают птенцов. У них есть часовые, которые сидят на верхушках деревьев и следят, не появится ли хищник. У них принято кормить друг друга, помогать друг другу таким образом. Самцы помогают самкам заботиться о птенцах. В общем, такой социальный образ жизни. И оказалось, что у этих дроздов только высокоранговые самцы имеют право кормить других самцов. Если низкоранговый самец попробует накормить более старшего своего сородича, он, скорее всего, получит взбучку: это нарушение субординации. То есть эти общественные птицы конкурируют за право совершить добрый поступок».
Человек тоже относится к таким высокоальтруистичным видам. Помощь слабым для нас всегда является признаком силы, милостыня нас унижает, и вождь в нашем понимании должен быть защитником сирых и убогих.
В идеале. На практике же мы сплошь и рядом видим на верхушках человеческих пирамид безусловно жестоких типов, которые непринужденно приказывают бить палками по голове калек, детей и нищих, не вызывая в обществе ни малейшего протеста (у серых арабских дроздов такой владыка полетел бы с верхней ветки, не успев и кукарекнуть напоследок).
Запомним этот момент и пойдем дальше.
Запах власти
Королевы пчел и муравьев не бегают по ульям или муравейникам, требуя, чтобы все немедленно бросали пить мед и принимались за работу. Своими подданными королевы управляют при помощи химии: они генерируют различные летучие соединения, регулирующие работу колонии. По личным распоряжениям королевы обычные особи могут уничтожить какое-то количество лишней молоди, выкормить молодую матку, вышвырнуть из дома зажившихся трутней, запасти больше белка и тому подобное. Матке при этом не нужно обдумывать свои решения: она меняет химсостав выделений так же естественно, как ты потеешь при жаре или покрываешься мурашками при возбуждении. Ее организм реагирует на сигналы — надлежащая смесь вырабатывается, а вокруг царицы всегда полным-полно придворных, тыкающихся в нее головой и передающих ароматную информацию другим особям.
У человека все происходит точно так же. Правда, вместо молекул запаха у нас с верхов к низам передаются слова и тексты. Но у человека и муравья есть одно огромное отличие. Нет, дело не в количестве ног, это как раз дело десятое. Самое главное — то, что муравьиная матка всегда безусловно легитимна. Она мать, сестра, бабка и праматерь всего племени. Она даже не похожа на рядового муравья ни внешне, ни анатомически. Ни у одного муравья не может возникнуть и мысли о том, что вместо законной царицы им управляет муравей-самозванец.
Таким образом, человек является единственным существом на планете, которому действительно нужен властитель и у которого этого властителя от природы нет.
Перед человечеством стоят задачи как перед коллективным видом, но биологическое наше устройство рассчитано на животных-индивидуалистов, которые преотлично могут жить без царя. Нам нужно строить мосты и ракеты, сражаться с армиями врагов и развивать экономику и при этом самим находить себе правителей, вместо того чтобы вытаскивать их готовыми из царских ячеек — со скипетром в лапке и нечеловеческой мудростью в генокоде.
Поэтому методы, которыми выбираются правители, весьма различны в разных культурах и эпохах, и сплошь и рядом их эффективность чрезвычайно низка.
И важнейшей функцией властителя у нас является не забота о благе народа, а доказательство собственной легитимности. А для этого приходится идти на всякие ухищрения.
Высокий трон
Если бы автор этой статьи был тираном и диктатором, то в подвластной стране высочайшим указом было бы запрещено размещать телевизоры и радиоточки ниже чем в двух метрах от пола. Потому что подданным нужно задирать голову, чтобы слышать глас свыше и лицезреть солнцеподобный лик, иначе никакого почтения в людишках не разовьется.
Еще Конрад Лоренц описывал опыты, при которых свежепойманных воробьев размещали в клетках, расположенных на разных уровнях, при этом лидера стаи и высокоранговых самцов селили на нижние этажи, а всяких общипанных парий помещали в клетки наверху. Птицы при этом могли видеть друг друга. Спустя несколько недель стаю выпускали в вольер, и какое-то время низкоранговые «верхние» особи пользовались там правами лидеров, в то время как бывшие альфы смирно скакали по нижним веточкам, боясь пикнуть.
А все дело в том, что мы (и воробьи, да и большинство других животных) относимся к видам, которые на протяжении миллионов лет учились оценивать любого визави по росту. Все, что выше тебя, может представлять угрозу. И при виде по-настоящему высокого противника нужно немедленно свернуться в комочек, скукожиться и не отсвечивать, чтобы он оценил твою покорность и безобидность и, зевнув, прошел мимо.
Поэтому подданные стоят на коленях, падают ниц и сутулятся, втягивая голову в плечи, в то время как владыка восседает на высоком троне.
Поэтому к человеку на трибуне всегда будет больше доверия, даже если он несет полную чепуху, чем к человеку, выкрикивающему снизу разумные вещи. А если ты на презентации будешь стоять (или часто вставать), твоя речь будет восприниматься сидящими с большим доверием.
И поэтому диктаторы так любят огромные собственные статуи — что Хаммурапи, что Сапармурат Ниязов, что десятиметровый Сталин. Это прекрасный способ лишний раз намекнуть прохожим, что данной страной правит Великий Человечище.
Придворные фотографы вынуждены извращаться всеми возможными способами, чтобы натянуть владыке пару лишних сантиметров. И, конечно, желательно не подпускать к нему людей (особенно женщин), рост которых больше метра семидесяти. А когда всякие заморские супостаты выбирают себе в президенты двухметровых верзил — это вообще подрыв основ суверенной державы и гадство.
Признаки бога
Чтобы доказать безусловную легитимность вождя, всегда привлекался весь арсенал животного мира. Царь находится на возвышении, одет в странные, пышные и невероятно сложные одежды. Он кидает деньги и хлеб в толпу нищих. На голове у него золотой горшок, призванный увеличить его рост. Перед ним нельзя стоять. На него нельзя бросать тень. Никто не должен слышать его голос, а то вдруг он закашляется и будет точь-в-точь как мы. Он всегда окружен сонмом придворных. Его прикосновение лечит золотуху. Под его ногами вырастают злаки, мановением руки он вызывает дождь. А в туалет он не ходит никогда.
Вера в сакральность царя чрезвычайно упрощает жизнь подданному, потому что царь — от бога, он невероятно мудр и все знает лучше тебя. Так что дои свою козу и ни о чем не беспокойся.
Поэтому на любого царя тут же навешивалась система сложнейших табу, придававших ему загадочности и божественности, но чрезвычайно затруднявших его, царя, функционирование. Китайский император XVI века, скажем, за день должен был выполнить до сорока ритуальных церемоний. Неудивительно, что, пока сын неба совершал жертвенные возлияния, следить за всякими мелочами типа военной политики и экономики приходилось министрам. И даже там, где цари были поумнее и пытались перекинуть сакральные функции на верховных жрецов, они все равно оставались спутаны по рукам и ногам своим божественным происхождением, которое необходимо было доказывать ежедневно и ежечасно.
Лишь в моменты серьезных общественных пертурбаций, при изменении всей социальной структуры жизни молодые цари или захватчики могли на самом деле как-то влиять на окружающую действительность. Но царства рушились, империи успокаивались, и потомки Александров, Петров и Чингисханов снова сгибались под тяжестью золотых горшков.
Эффект худшего вождя
Еще семьдесят лет назад Конрад Лоренц, исследуя поведение голубей, с изумлением заметил, что заводилой в стае часто становился вовсе не самый сильный голубь. Сильные птицы обычно редко вступали в схватки, так как возможные противники уступали им дорогу. Кроме того, сильные птицы редко проявляли агрессивность по отношению к слабым, так как редко испытывали важнейшую для агрессии эмоцию — страх. Зато нередко в стае появлялся агрессивно-нервный недомерок, который делал ставку на задирание вообще всех вокруг, даже самок. Недостаток сил такой гамма-лидер возмещает приставучестью, назойливостью и страстной готовностью шпынять слабейших по любому поводу. И обычно такое поведение вознаграждалось тем, что перед задирой, шествовавшим к кормушке, расступались все, даже сильные птицы предпочитали не попадаться лишний раз у него на пути.
Это сильно не совпадало с господствовавшим тогда убеждением, что вожак стаи — всегда самая могучая особь, добросердечно относящаяся к низшим «по званию». Теперь уже известно, что в животном мире появление таких задир-вожаков происходит сплошь и рядом, и ситуация выравнивается только тогда, когда их потомство, унаследовавшее папенькины черты, начинает драться между собой. В этом случае спокойные здоровяки, избегающие лишних схваток, опять начинают лидировать в эволюционной гонке, пока хилые задиры изматывают друг друга и беспощадно выщипывают хвосты.
Миролюбие и альтруизм оказываются выгодными в дальней перспективе, но часто проигрывают на коротких дистанциях.
И человеческое общество тут не является исключением: приход к власти самой жестокой, подозрительной, трусливой, не гнушающейся никакой подлостью личности является весьма распространенным следствием серьезных потрясений. История XX века может предоставить нам десятки примеров таких правителей: на руинах после кровавых революций и проигранных войн расцветали Пол Поты, Сталины, Адольфы, Мао, Саддамы и Кимы — те, кто, выражаясь словами Стругацких, «успел раньше». Да, эти правители, делавшие ставку на жестокость и страх во всех слоях общества, приводили свою страну в бедственное положение, но часто им удавалось дожить до глубокой старости, истребляя все, что смело шевельнуться в их присутствии.
Человечество и в наше время плохо умеет справляться с этой проблемой. Хотя принципы противодействия таким тиранам разрабатывались еще тысячи лет назад, но до сих пор стопроцентных рецептов избавления от вождей-крокодилов человечество не придумало. Внутридворцовые заговоры, иностранная интервенция, всенародное восстание — все это и рискованно, и ненадежно (хотя иногда срабатывает).
Эффект слабого царя
Другая популярная картина, наблюдаемая нами в дворцовых покоях, — это нахождение на троне совершеннейшего ничто в окружении мощных советников, находящихся в шатком паритете. Наиболее явно «овечку на троне» мы можем видеть, например, в японской истории, где императорами и сегунами были в основном младенцы, которых постригали в монахи к совершеннолетию. А рулили всем наиболее сильные кланы в лице самых хитроумных и влиятельных своих представителей.
Там, где цари выбирались из аристократии, имевшей реальный доступ к власти, никто и никогда не был заинтересован в сильных личностях на троне. Наоборот, чтобы поддерживать равновесие между партиями, чтобы система продолжала работать, всем важен был царь апатичный, миролюбивый, интересующийся больше охотой, чем указами, и не склонный слишком сильно прислушиваться к одной из сторон.
Двор, погрязший в роскоши и ничего не делавший (ну, разве что балет там, академия искусств, изящное музицирование), был часто единственным способом удерживать в стране стабильность и более или менее работающий компромисс интересов. Сейчас британские короли, которые, как известно, должны подписать даже приказ о собственном гильотинировании, если так решит парламент, открыто демонстрируют свою отстраненность от большой политики. На практике это самое частое состояние королей в мировой истории.
Лучшие короли любой эпохи — это короли, вокруг которых собирался штат из по-настоящему талантливых советников, и им короли не стеснялись подчиняться. Возможно, этим можно объяснить невероятную успешность женщин-монархов. При том что дамы на тронах оказывались крайне редко, часто именно в их периоды правления возникали крупнейшие империи и государства переживали золотой век. Достаточно вспомнить Изабеллу Кастильскую, Елизавету Английскую, российскую императрицу Екатерину Великую и королеву Викторию. Женщины все-таки чуточку больше мужчин склонны прислушиваться к авторитетным мнениям, доверять своим советникам и не закатывать под асфальт любого, кто дерзнет им противоречить.
Слабый король был лучшей гарантией против диктатуры: трон занят, покуситься на него мятежные герцоги не смеют, аннексия власти невозможна, все решения принимаются влиятельными группами. Этот принцип работает до сих пор. Датские короли, например, могли противостоять фашистам лучше, чем французские президенты, которых всегда можно было сместить. Короля не больно-то сместишь, а уж на его место в обход законных наследников сесть еще сложнее. Когда Хуан Карлос II в 1981 году выступил с речью, в которой объявил неофранкистскую хунту, устроившую переворот в Испании, вне закона, власть хунты закончилась примерно на пятой секунде выступления венценосца. Да, давно уже ритуального, лишенного фактической власти, игрушечного, но — короля. Отныне для любого испанца хунта стала вне закона. Даже глава испанской компартии начал на следующий день выступление перед коллегами со слов «Боже, храни короля!».
И если кто-то думает, что в демократических-то странах со всеобщим голосованием к власти приходят наиболее сильные политики, то спешим разочаровать: это как раз редкость. Наиболее харизматичный, кудрявый, управляемый, эффектно смотрящийся в профиль, с неиспорченной репутацией, а главное, максимально всех устраивающий — пожалуйста. Именно такую фигуру будут двигать партии на высший пост. И чтобы не больше двух сроков, потому что там, наверху, очень часто даже овечки начинают обрастать серой шерстью, ибо власть, как известно, штука развращающая.