Жизнь ребенка (2 фото)

А потом вновь обходили подъезды, обшаривали чердаки, канализационные люки, подвалы. Расспрашивали детей из соседних дворов, раз за разом, надеясь, что те видели заметили, запомнили, скажут, хоть что-то. Кто-то видел, что мальчик вышел из школы. И все. Пустота. Исчез.

Это случилось в начале сентября больше двадцати лет назад. Мальчика не нашли. Когда мы переезжали, мать все еще ждала¸ что случится чудо. Он вернется. Живой.

Я была слишком маленькой, чтобы понять беду этой семьи. Запомнила только страх моих близких. Мама отводила меня в школу, крепко держа за руку. Из школы забирал дедушка. Прогулки сводились к кратковременным вылазкам во двор под присмотром взрослых.

Меня, мелкую, это возмущало до невозможного. Как и любой ребенок, я чувствовала себя бессмертной. Со мной ничего не могло произойти — даже то, что мальчика этого, судя по всему, нет в живых, это проходило мимо сознания. В те времена мы не знали слова «маньяк». Взрослые да, что-то обсуждали страшное, и в какой-то программе, по моему «Взгляд», рассказывали об убийце-воспитателе из пионерлагеря. А соседка, Марья Филипповна трагическим шепотом по большому секрету пересказывала историю ненормальной, отрезавшей в роддоме ушко новорожденному ребенку — но мы, дети, пребывали в каком-то счастливом информационном вакууме.

Не вернувшийся со школы мальчик — мое сознание, причем ребенка, не отличавшегося глупостью, объяснило это просто — цыгане украли. Даже вполне логичного допущения, что с ним мог произойти несчастный случай, не было. Просто украли цыгане. Он жив, здоров, только где-то далеко.

Со временем эта история совсем вылетела из памяти. Только когда принцесса моя старшая подросла, пошла в школу, и я поняла, что вот это короткое расстояние, которое ей надо пройти от школы до дома — эти метров триста по дорожке, к школьному крыльцу — она пойдет без меня, я ее не буду держать за руку, а дорожка — поворачивает, и есть отрезок, когда я ее не вижу... Мне стало дурно.

Тот старый случай с мальчиком вспомнился мгновенно. Причем в свете совершенно ином. Дошел весь ужас того, что понимаешь — ребенка нет. Не уберегла. Не исправить. Вспомнилось и детское наивное убеждение, что его украли цыгане. А к нему — взрослое понимание. Что, может быть, и не маньяк то был (не говорили тогда о маньяках), может быть котлован. Или пруд. Или река. Но, может быть, и человек, который уже совсем не человек. И спасти ребенка от этого я не смогу, если меня не будет рядом, а он...

А сам ребенок может не понимать, что это — опасность.

Когда я твержу своим школьницам, что опасность может идти даже от хорошо знакомого человека — они надо мной смеются. «Да что кто нам сделает»! «Да что может случиться»!

Старшая, правда, уже начала понимать, что, случиться может многое. А десятилетняя мелочь упрямо трясет косичками и с видом умудренного опытом человека отвечает:

-Мууууууль, у тебя паранойя!