Бизнесмен Евгений Ганеев оказывает помощь пострадавшим в зонах катастроф и военных конфликтов (9 фото)

С тех пор меня тянет туда, где «жарко», туда, где эмоции накалены до предела. Как правило, это зоны катастроф или военных конфликтов: наводнение в Крымске, тайфун на Филиппинах, шесть поездок в Донбасс, а в ноябре 2015-го – Сирия…

О поездке в Сирию

Как говорят, я был первым российским добровольцем, который туда отправился. Основным пунктом назначения был разрушенный город Хомс. На такие операции я, разумеется, выезжаю не наобум и не один: в ухе у меня всегда мой товарищ, волонтер Анатолий, который физически находится в Калмыкии и снабжает меня всей необходимой информацией. Он дистанционно идет на несколько шагов впереди меня: находит водителей, переводчиков, решает прочие оргвопросы.

Сначала я прилетел в Бейрут, там купил много одежды, продуктов, игрушек для детей, средства гигиены – набил всем этим арендованную машину и повез гуманитарную помощь в лагерь для беженцев в долине Бекаа на территории Ливана (решил сначала заехать туда).

О беженцах

Десятки тысяч сирийских беженцев живут в этом лагере в антисанитарных условиях. В одной палатке – 15 квадратных метров – проживает по 16 человек. Мужчин я там не видел, только женщины и куча детей. Элементарные вещи, которые я привез, такие как, например, мыло, тазики… для них оказались очень важны, потому что им не в чем купать младенцев, и нечем мыться самим. Эти вещи расхватывали жарче, чем продукты. Там нет ничего и негде взять: у них одна тарелка на три палатки! Представляете?! Многие ходили босиком в то время, как ночью температура опускается до девяти градусов, сейчас там еще холоднее.

О городе Хомс

Из Бекаа я направился в Сирию, в Дамаск, где закупил новую партию помощи. В Хомс ехать никто не соглашался ни за какие деньги, ибо опасно для жизни. Спасибо местным активистам, которые выискивали для меня «безбашенных» водителей, но даже этих приходилось менять иногда по 3-4 раза в день.

В этом городе было глобальное побоище: так называемая старая часть Хомса, куда я поехал, полностью разрушена, на сохранившихся стенах я не видел ни одного квадратного дециметра, незатронутого пулями и осколками. Мы заходили в разрушенную школу – там на школьной доске сотни пулевых отверстий!

Тем не менее даже в этой части города есть выжившие, которые живут в развалинах, ходят в лохмотьях и сильно нуждаются. Сразу не заметно, что там кто-то есть. Идешь по руинам, а они начинают выползать по одному человеку, в итоге, набирается около сотни, 99 процентов – дети. Взрослые – то ли погибли, то ли работают где-то или воюют. Малыши от трех до шести лет брали продукты с опаской, побаивались; кто постарше – были посмелей; но когда начинали раздавать игрушки – тут уже налетали всей гурьбой!

О жизни на войне

К тому времени там уже было относительно спокойно: периодически слышны стрельба и взрывы, особенно ночью, но днем бывали часы затишья. Что больше всего меня поразило – это работающая школа. Мы зашли в одно из немногих уцелевших зданий, которое подремонтировали и устроили в нем школу. Представьте себе: вокруг руины, стрельба, а дети сидят смирно за партами, тянут руку, отвечают учителю, улыбаются, с пионерским задором стремятся к знаниям.

Люди, которые остались там жить, приняли сложное решение: там они могут умереть в любой момент, но тем не менее они живут в относительно нормальных условиях и имеют небольшой доход – новая часть Хомса не так сильно разрушена, там работают магазины, парикмахерские, ездят таксисты; в то время как в лагерях беженцев, таких как в Бекаа, они точно не погибнут от пуль, но могут умереть от голода и болезней – неизвестно, что страшнее.

О беспристрастности

Но обратном пути пришлось делать огромный крюк, потому что впереди началась стрельба – благо нас вовремя предупредили. Там на самом деле все непросто: нужно быть очень осторожным и выбирать с кем, на какую тему можно общаться, чтобы тебя потом не подставили. В том регионе между людьми весьма сильные разногласия на религиозной почве. Некоторые, например, за то, что я помогал детям в лагере Бекаа, чуть ли не убить меня были готовы, потому что там, по их мнению, дети неправильных родителей.

Для нас, волонтеров, все это неважно, мы не разделяем людей ни по религиозному, ни по национальному, ни по идеологическому признаку. Наша цель: помогать любому, кто в этом нуждается. Для этого я специально отучился на спасателя, чтобы получить необходимые навыки, а также стал членом международной организации «Красный Крест», чтобы иметь официальный статус.

О мотиве

Уверен, это самое лучшее из всего, чем человек может заняться. В местах масштабных трагедий ты и людям доброе дело делаешь, и сам получаешь заряд энергии колоссальный! Там царят неподдельные чувства и эмоции, люди там раскрываются, их видно такими, какие они есть на самом деле, без всякой мишуры и мусора, которыми мы обрастаем в привычной повседневности. Там ты находишься на самом острие жизни!

О катастрофах

В 2012-м, когда затопило Крымск, мы с моим партнером по бизнесу, Андреем Половниковым, сразу направились туда. Я взял с собой свою 12-летнюю дочь. Закупили в Краснодаре еду, одеяла и раздавали на месте катастрофы всем нуждающимся. Едем по улице, видим: крыша на земле лежит, а на крыше люди, больше от дома и имущества ничего не осталось. Вот им помогаем.

Помню, пострадавшие там были в какой-то прострации, некоторые вели себя неадекватно, гуманитарную помощь буквально расхватывали – один раз я даже без ботинок к машине вернулся. Когда первую партию раздали, съездили в Новороссийск за второй.

Потом были Филиппины. В ноябре 2013-го тайфун Хайян уничтожил сотни тысяч домов, погибли десятки тысяч человек, а всего пострадало несколько миллионов. До места ЧП нам пришлось добираться на лодке, потому что дороги были разрушены. Дома, машины, люди, животные, деревья… Мы привыкли видеть все это по отдельности, но там тайфун перемешал это все в одну массу – на сленге ЧС это называется «фарш»

Люди там вели себя почему-то не так, как в Крымске: многие пострадавшие филиппинцы отказывались от помощи и просили помочь другим, кому это было нужнее. Мы там пробыли неделю – не только раздавали купленные нами вещи и еду, но также помогали посильно: разбирали завалы, разгружали гуманитарную помощь, поступавшую со всего мира. Пункт сортировки представлял собой линию длиной в километр – там круглосуточно волонтеры из разных стран собирали мешки с определенным набором продуктов. Вот мы им показали, как работают уральские парни! Такого темпа там еще не видели.

О поездках на Донбасс

Первая операция в Донбассе у нас называлась «Инсулин». В мае 14-го мы с товарищем отвезли в Донецк груз с лекарствами от «Красного Креста» и лично от себя доставили в Славянск целый рюкзак инсулина.

Для второй поездки я купил в Москве списанный инкассаторский броневик и поехал на нем сначала в Ростов, где забил его гуманитарной помощью, потом через границу – в Лисичанск. По дороге были снайперские обстрелы, но я же на броневике! – мне по барабану. Обратно я вывез из зоны конфликта 9 человек – женщины и дети, – хотя машина на столько пассажиров не рассчитана. На этот раз я был один, но все это время меня вел, то есть оказывал по телефону информационную поддержку, мой верный соратник Анатолий. Без этого – пропадешь. На обратном пути пришла информация, что впереди обстрел, и нам пришлось четыре часа лесами-полями пробираться в объезд.

Когда мы остановились уже на территории Ростовской области, люди долго не могли поверить, что война позади, боялись наружу выходить. Я стал показывать на номера проезжающих машин с маркировкой «RUS», и только тогда напряжение спало, они вышли и как будто потянулись к мирному небу, не веря своему счастью.

В конце операции я подарил броневик гуманитарному батальону «Новороссия». Им он нужнее, потому что они каждый день туда мотаются с риском для жизни. Как я потом узнал, эта машина проработала всего месяц, под Славянском ее подбили, и, к сожалению, ребята, с которыми я тогда контактировал, все погибли при разных обстоятельствах.

Дальнейшие поездки я решил посвятить именно эвакуации беженцев. В общей сложности за все вылазки мы вывезли с территории Донбасса 442 человека. В одну из поездок я брал с собой свою старшую дочь Тоню, ей тогда было 14. Границу она не пересекала, а вела работу в лагере беженцев на территории России: следила за детьми, занимала их играми, раскрасками, пластилином (мы это с собой привезли) – такой импровизированный детский сад, чтобы родители могли спокойно заняться оформлением документов.

О семье

Мне не приходится специально приобщать к этому своих детей. У меня их четверо – те, кто постарше, как-то сами понимают, что людям надо помогать и стремятся к этому. Супруга к моей волонтерской деятельности относится нормально – я же не лезу в самое пекло, стараюсь избегать ситуаций с реальной угрозой для жизни.

О планах

Сейчас мы планируем отправить в Сирию следующую партию гуманитарной помощи, но на этот раз, в соответствии с древней китайской пословицей, мы хотим дать нуждающимся не рыбу, а удочку. Продукты – это, конечно, хорошо, но они быстро заканчиваются, так что мы решили поставить в Хомс строительное оборудование: сварочные аппараты и мобильные бетономешалки, это поможет людям отстраивать жилье и зарабатывать этим на жизнь.

Об иной реальности

Кто-то спрашивает: «Зачем тебе смотреть на все эти ужасы, да еще детей приобщать?» Понимаете… Каждый видит то, что хочет видеть. Когда из раненого человека вынимают пулю, можно думать о том, как плохо, что его ранили, а можно думать о том, как здорово, что его вылечили. Я смотрю не на то, как люди страдают, а на то, как они счастливы, когда кто-то протягивает руку помощи. На самом деле там много позитива: люди, потерявшие все, начинают ценить жизнь как никогда и легко находят повод для улыбки.

В экстремальных ситуациях те, кто старается помочь, замотивированы настолько, что не приходится никого пинать и по десять раз проверять каждого, как в привычной нам жизни. Даже если доброволец погибнет, его обязательства возьмет другой, и дело будет сделано – в этом можно быть уверенным. Там совершенно другая реальность – обнаженная, настоящая, а не та искаженная, в которой мы живем».