Как прапорщик Щеголев всю Одессу защитил (2 фото)

Большинству жителей России Крымская война 1853–1856 годов известна прежде всего по героической обороне Севастополя. Намного меньшее число наших соотечественников вспомнит о том, что в мире эта война называлась Восточной и что в ее ходе военные действия разворачивались не только на Черном море, но и в Тихом океане, где англо-французский десант так и не смог взять Петропавловск-Камчатский в августе 1854 года, и в Белом море, где англичане бомбардировали Соловецкий монастырь и город Колу — спутник нынешнего Мурманска. И почти нет таких, кто знает о первом крупном подвиге русской армии в годы Крымской войны, совершенном за два с лишним месяца до нападения на Севастополь. 22 апреля (10 по старому стилю) 1854 года четырехорудийная батарея под командованием прапорщика Александра Щеголева в течение шести часов вела бой с многократно превосходящей ее по числу стволов эскадрой противника — и все-таки не позволила ей высадить десант в окрестностях Одессы.

Начало Крымской войны Одесса встретила в состоянии практически полной неготовности к обороне. Чисто торговый порт совершенно не был приспособлен к тому, чтобы долго сопротивляться натиску врага, если он захочет его атаковать. И хотя после того, как в январе 1854 года англо-французский флот вошел в Черное море, войсковую группировку в Одессе постарались усилить, серьезным соперником ее трудно было назвать. Русские войска располагали в городе всего лишь спешно размещенными в окрестностях порта шестью батареями общим числом 48 орудий и силами одесского гарнизона, который насчитывал до 6 тысяч штыков и 3 тысяч сабель при 76 полевых орудиях. Но, как оказалось, и среди этих невеликих войск нашлось немало героев, сумевших превратить слабость в силу. И первым среди них стал прапорщик Александр Щеголев, командир левофланговой 6-й батареи, располагавшейся почти на задворках порта — на Военном мысу в Практической гавани.

Батарея прапорщику Щеголеву, служившему в 14-й резервной артиллерийской бригаде в Николаеве и в конце зимы переведенному в Одессу, досталась далеко не лучшая. Как вспоминал его сослуживец, во время передачи батареи, осмотрев все имущество, которое ему передавалось, ее новый командир рискнул остановить руководившего процессом полковника вопросом: «А где же орудия, господин полковник?». На что тот ответил: «Ах, да! Разве вам не дали лопат и топоров, чтобы выкопать пушки из земли? Вот ваши орудия!» — и указал на казенные части пушек, игравших роль причальных тумб.

В итоге на вооружении батареи № 6 оказались четыре вырытых из земли 24-фунтовых орудия, стрелявших калеными ядрами. Но командование обороной Одессы не переживало по этому поводу. Как вспоминал сам Александр Щеголев, «начальство мое не допускало и мысли, что главной целью будет батарея № 6, как потому, что она была удалена от правого фланга и значительно вдавалась вглубь гавани, так и потому, что не только старожилы, но даже и капитан над портом господин Фролов уверял, что море пред батареей у предместья Пересыпи так мелко, что даже военные пароходы не смогут подойти к ним на пушечный выстрел, упуская из виду и то, что неприятельские железные суда не требовали особенно большой глубины для охвата Практического (Военного) мола, — что и подтвердилось на деле. Поэтому накануне бомбардировки командир 5-й артиллерийской дивизии и заведующий вместе с тем береговыми батареями полковник Яновский лично приказал мне большую часть зарядов передать на батарею № 5; я же из расспросов шкиперов знал приблизительную глубину моря у моей батареи и у Пересыпи, а потому и спросил, чем же я-то буду отстреливаться, если предположить еще, что бомбардировка не ограничится одним днем, — и потому не передал ни одного заряда, и хорошо сделал, иначе на другой день после много 5–6 очередей выстрелов батарея принуждена была бы замолчать».

Предусмотрительность прапорщика Щеголева оправдалась на следующий день, когда его батарея оказалась ближе всех к атакующей эскадре четырех французских и пяти английских кораблей, рано утром в субботу 10 (22) апреля 1854 года начавших обстрел Одессы и высадку десанта. Атакующие наверняка знали, сколь невелики силы противника: четыре давным-давно устаревшие пушечки и 30 человек личного состава, из которых только с десяток — профессиональные артиллеристы, а остальные — приданная в помощь пехота. Плюс батарея № 3 под командованием поручика Волошинова, вооруженная десятком тех же 24-фунтовых пушек и с таким же составом орудийной прислуги (да и она не могла серьезно помочь Щеголеву, поскольку располагалась дальше от атакующих судов). А у них — свыше 350 орудий, причем в основном 68- и 98-фунтовые орудия, вполне современные, с куда большей дальностью стрельбы. Чего уж тут бояться!

А бояться надо было не мощности русских пушек, а мощи русского духа. На разрозненные неточные залпы английских и французских пароходофрегатов, старавшихся накрыть как можно большую площадь, батарея прапорщика Щеголева ответила поневоле скупыми, а потому гораздо более точными контрзалпами. Чтобы понять, насколько результативным был огонь устаревших орудий 6-й батареи, достаточно сказать, что нападавшим удалось только через шесть часов (!) заставить замолчать русские пушки! При этом все потери щеголевцев составили восемь погибших и четыре орудия, а у англичан и французов были подожжены или повреждены четыре корабля, которые пришлось уводить от места боя на буксире…

Вот как описывали финал героического сражения очевидцы: «Огонь стал быстро приближаться к зарядным ящикам, которые некуда было передвинуть, — так как все уже было в огне... И вот тогда только, по невозможности оставаться в пламени разрушенной и горевшей батареи, окруженной общим пожаром на моле, Щеголев решился оставить № 6, — но еще в последний раз все-таки выстрелил в неприятеля. Пламя в это время так разрослось и распространилось по всей оконечности Военного мола, что большинству батарейных солдат пришлось выскакивать чрез амбразуры и под самыми выстрелами неприятеля обходить батарею с наружной стороны. Другого выхода не было: позади батареи все пылало. Щеголев с командой, полуобгоревшие, измученные до изнеможения, едва успели отойти не более пятнадцати шагов от батареи, как взорвало пороховые ящики; — но, к счастью, при том никто не пострадал. Вследствие этого взрыва даже в городе, далеко от батареи, почувствовалось страшное сотрясение (о чем мы говорили выше), — в особенности же в соборе, вследствие открытой со всех сторон площади. «Hourra, vive l'Empereur!» — раздалось с неприятельских пароходов при взрыве на батарее. Щеголев, построив команду во фронт, с барабанным боем направился на батарею № 5, — по данному заранее приказу: людям со сбитой батареи переходить на соседнюю. Сакен (командующий обороной генерал от кавалерии Дмитрий Остен-Сакен. — РП), однако, послал пригласить Щеголева с командой к себе, на бульвар. Здесь барон расцеловал молодого героя и поздравил нижних чинов, отличившихся на батарее, кавалерами знака военного ордена (Георгиевским крестом. — РП). На вопросы Сакена Щеголев, закоптелый, испачканный, облитый потом, почти не мог отвечать: он совершенно оглох от грома орудий и совершенно обессилел, не имея во рту ни крохи хлеба, ни капли воды с пяти часов утра, находясь все это время в страшном физическом и душевном напряжении. Только несколько отдохнув, он мало-помалу мог прийти в состояние давать краткие ответы».

Три дня спустя, 13 апреля, в приложении к чрезвычайному выпуску «Одесского вестника» был обнародован приказ генерала Остен-Сакена о том, что батарея № 6 будет восстановлена и получит имя Щеголевской. Так и случилось: уже в октябре на месте, которое очевидцы в апреле описывали как «все обожженное и изрытое снаружи и внутри, внутри — зола, обгорелые бревна, следы ударов бомб, избитые колеса и лафеты», возродили батарею, покрывшую себя неувядаемой славой. В качестве памятников мужеству ее защитников там, как писали свидетели, «лежали пять громадных пушек и якорь с фрегата «Тигр» с вензелями королевы Виктории». Этот фрегат был в числе напавших на Одессу 10 (22) апреля, а 20 дней спустя сел на мель во время очередной атаки на город; команда сдалась в плен русским морякам, а сам корабль был расстрелян береговой артиллерией.

Подвиг прапорщика Александра Щеголева, выпускника Дворянского полка, встретившего свой звездный час в неполный 21 год от роду, был оценен в России по достоинству. Император Николай I повелел «во внимание к блистательной храбрости и самоотвержению» произвести прапорщика Щеголева в штабс-капитаны, то есть сразу через два звания. Кроме того, он был награжден орденом Святого Георгия IV степени, причем знак ему передал цесаревич Александр Николаевич (будущий император Александр II). Свой поистине царский подарок наследник сопроводил письмом, в котором писал (орфография оригинала сохранена): «Любезный Щеголев! Посылаю тебе высочайший приказ о производстве тебя в подпоручики, в поручики и в штабс-капитаны; грамоту со статутом на всемилостивейше пожалованный тебе орден Св. Георгия и самый орден. Прилагаю при сем же и Георгиевский крест с моей груди; прими его как подарок признательного отца почтенному сыну». А еще Великие князья Николай, Александр и Владимир Александровичи за свой счет заказали и прислали Щеголеву штабс-капитанские эполеты с цифрой «14» на поле, обозначавшей 14-ю резервную артбригаду, в которой он служил.

Послевоенная судьба штабс-капитана Александра Щеголева сложилась счастливо. Он служил до января 1889 года, успел принять участие в русско-турецкой войне 1877–1878 годов, потом командовал 1-й гренадерской артиллерийской бригадой и вышел в отставку в звании генерал-майора, кавалера нескольких орденов. А умер генерал Щеголев в Москве в год начала Первой мировой войны, которая явила России имена новых героев, вполне достойных славного поступка легендарного защитника Одессы…