25 лет исполняется со дня закрытия Семипалатинского ядерного полигона

Где начинается полигон, понять сложно. Голая, выжженная степь простирается до горизонта. Автобус с красной надписью "Радиационный контроль" сворачивает с асфальтовой дороги на пыльную грунтовку. Теперь мы точно на территории "зоны". В желтом ковыле виднеются черные, поваленные остовы деревянных телеграфных столбов.

Площадь Семипалатинского полигона — 18,5 тысячи квадратных километров. Почти половина Бельгии. Периметр — около 600 километров. Вдоль полигона — коротенькие бетонные столбы, обозначающие границу.

Чем мы ближе к эпицентру, так называемому "Опытному полю", где проводились основные наземные испытания, тем чаще попадаются гигантские согнутые пальцы столбов, разорванные пополам и заваленные набок мосты, вспученные холмы бункеров. Темными, мертвыми гигантами встают странные четырехэтажные сооружения. Их называют "гусаками". Они действительно похожи на огромных, обугленных, вытянувших шею гусей. Их строили для измерительных приборов и длинных бронированных фотокамер, которые уже в 1950-х снимали взрывы со скоростью 7 кадров в секунду.

Положительное влияние

— Петрович,— говорит Андрей Паницкий, начальник отдела комплексных исследований экосистем Института радиационной безопасности и экологии,— сворачивай к Аннушке.

— Да знаю я, куда ехать...— отзывается Петрович.

Аннушка, Букашечка, Верочка — так называли "гусаков" военные. Их было три вида — А, Б, В. От первых букв и ласковые имена.

Аннушка узкими бойницами смотрит в сторону взрыва. Внутри выжженные стены, по углам клочья перекати-поля. Вокруг "гусака" в короткой жесткой траве можно насобирать "харитончиков". Это черные, блестящие горошины, похожие на жемчужины. Если посмотреть сквозь них на солнце, видно — они прозрачные.

— На сувениры лучше не разбирать, радиоактивные,— предостерегает Андрей Паницкий.

Точно неизвестно, что это за жемчужины. Ученые предполагают, что они образовывались во время взрывов — кварц оседал на плутонии и спекался, а потом черными брызгами выпадал на землю. Жемчужины прозвали "харитончиками" в честь создателя нашей первой атомной бомбы — академика Юлия Харитона. Удивительным образом они совершенно точно подходят под описание артефакта "черные брызги" из зоны в романе Стругацких "Пикник на обочине".

Для изучения разрушительного действия ядерного взрыва вокруг бомбы выстраивали инфраструктуру — жилые дома, устанавливали военную технику, танки, самолеты, даже корабли, устраивали минные поля. Построили и станцию метро. Она до сих пор там, под землей, целая и невредимая. Можно зайти и постоять в прохладе. На бетонных опорах всего несколько трещин.

В ожидании взрыва томились привязанные овцы и собаки. Сейчас их расплющенные коричневые органы хранятся в формалине в музее полигона в городе Курчатове с информацией о наступившем кровоизлиянии или разрыве. Тут же, в музее, можно нажать кнопку на том самом командном пункте, с которого запускали первые бомбы. Сначала нужно повернуть два ключа, а потом уже кнопку... Ключи часто заедает. Рядом с командным пунктом — телефон. Командующий полигоном мог напрямую позвонить в Кремль.

Петрович гонит дальше к "Опытному полю", к самому эпицентру. Военный, сопровождающий нас, раздает маски, просит надеть три пары бахил.

— Рвутся они быстро,— поясняет он,— но ничего другого нет.

— Вообще-то находиться там неопасно,— говорит Андрей Паницкий,— главное, не вдохнуть радиационную пыль и не унести ее с собой на одежде.

Таблички "Запретная зона" — на русском и казахском языках. Мы заезжаем за них. И сразу же начинает истерически пищать дозиметр и включается мигающая надпись — "Опасность!". Бегут цифры: 100 микрорентген, 200-300-700-800... Норма — 30. В открытый люк на крыше автобуса врывается горячая пыль. Андрей Паницкий закрывает люк. В масках и бахилах выходим к небольшому мутному прудику. Именно здесь взорвалась первая советская ядерная бомба. Неподалеку трактор, поднимая столбы радиоактивной пыли, ровняет дорогу. Петрович в шлепках и без маски закуривает, облокотившись на автобус и закрывая надпись "Радиационный контроль".

— Что же это вы без маски? — спрашиваю.

— Да видал я эту радиацию! — отвечает он, ковыряя носком пыль,— я тут всю жизнь прожил — 66 лет.

Петрович сухой, морщинистый, веселый. Он из села Майское в 58 километрах от "Опытного поля". В 1950-е там жили 15 тысяч человек. Петрович 20 лет работает на полигоне водителем.

— Мы мальчишками ждали этих взрывов! Машина проедет, из громкоговорителя предупредит всех из дома не выходить и окна подушками закрыть, а мы все бежим на свои секретные места смотреть. Я на крышу сарая залезал, одеждой старой накрывался и смотрел на этот самый гриб. Красивый он. Очень. И вверху, главное, крутится, крутится. А чего это он крутится — непонятно. А потом волну ждешь.

Петрович закрывает глаза и глубоко вздыхает, улыбается.

— Это так... так... когда волна приходит — аж теплая... сильная, задыхаешься.... У некоторых саманки, ну дома из глиняных кирпичей, валило этой волной. И потом им нормальные дома, каменные, строили. Люди приноровились — построят из чего попало дом, его потом взрывом свалит, а им хороший, крепкий строят. И до сих пор живут. Ну, стекла выбивало, да. Так потом военные приходили — новые ставили.

Есть записи старой хроники: два человека идут по Курчатову, который расположен в 55 километрах от "Опытного поля". Взрывная волна сбивает их с ног. Полежав, они поднимаются. Красивый голос из громкоговорителя предостерегает: "Рано встаете, товарищи". И тут приходит вторая волна.

— Когда самолет бомбу сбрасывал, мы тоже знали,— продолжает Петрович,— если пролетает самолет, от него отделяется точка, а потом он р-р-раз и быстро улетает, значит, сейчас будет взрыв. Ну и бежали смотреть. Нас ругали, конечно, ловили. Да, пугали нас этой радиацией. Ну я второго ребенка родил — мне 45 было, а бабке моей 39. Радиация положительно влияет? Положительно. Потом, когда подземные взрывы начались, тоже интересно. Прям как водки выпил. Земля волнами ходит. Как вода. И чем дальше от взрыва, тем больше волны.

Есть на полигоне атомное озеро. В 1965-м году на месте слияния основных рек региона --- Шаган и Ащису — произвели подземный ядерный взрыв. Образовалась воронка глубиной 100 метров и диаметром 400 метров. Задача была — понять, возможно ли создание искусственных водохранилищ с помощью ядерного оружия. В атомном озере кристально-прозрачная вода, видно, как шевелятся на глубине водоросли.

— Вода в нем не заражена,— говорит Андрей Паницкий,— заражены берега. Главное, на бережку не загорать, а так мы купаемся. Встаешь на камень, о котором точно знаешь, что он чистый, аккуратно раздеваешься и плаваешь.

Когда-то в озере водилось много рыбы. "Вот такие сазаны,— рассказывает начальник отдела Института атомной энергии из Курчатова Геннадий Шаповалов,— у нас была промысловая добыча для сотрудников полигона. В рыбе только стронций, а он в костях в основном скапливается, но кости никто и не ел. Отличная рыба была. Была да перевелась вся".

Радиация как диагноз

До сих пор точно неизвестно, сколько человек пострадало от ядерных испытаний на полигоне. Секретная статистика, которая велась в советское время, сгинула в 1990-е. Онкология, болезни кровообращения, ранняя смертность, лейкозы, расстройства центральной нервной системы, новорожденные с пороками развития... О том, что такое радиация, люди узнавали на собственном опыте. В селе Кайнар, которое расположено рядом с Семипалатинским ядерным полигоном, за время испытаний от онкологических заболеваний умерло 396 человек. Через год после начала атомных взрывов детская смертность здесь выросла в 5 раз. Директор Института радиационной безопасности и экологии Сергей Лукашенко говорит, что напрямую действие полигона коснулось примерно 10 тысяч местных жителей. Сколько солдат, работавших на полигоне, которые даже не знали, что их привезли в Казахстан, через год службы обнаружили у себя на руках язвы и не дожили до 40 лет, неизвестно. Лаура Кенжина — начальник группы биодозиметрических исследований. Она показывает на экране монитора фотографию мутаций в хромосоме жительницы одного из близких к полигону сел 1950 года рождения. От хромосомы оторвался кусок, и к месту обрыва приросла другая хромосома. Такие мутации приводят к онкологическим заболеваниям и ранней смерти.

Площадь пострадавших территорий оценена в 304 тысячи квадратных километров, немногим меньше территории Германии. Все жители этого региона, рожденные до 1991 года — это 1 млн 300 тысяч человек,— получили полигонное удостоверение, разовую выплату, прибавку к зарплате (примерно тысяча рублей) и дополнительные 10 дней к отпуску. Местные особенно ценят эти отпускные дни. "Эти люди жили до 1991 года в зоне риска. Им доплачивают за то, что они потенциально могли подвергнуться радиации,— говорит Владимир Каширский, начальник отдела аналитических исследований Института радиационной безопасности.— Это не значит, что полигон очевидно повлиял на здоровье всех этих людей. Мы проводили исследования совместно с японскими специалистами. Собрано более 20 тысяч закрытых анкет. Анализировались болезни, сравнивались с состоянием людей из населенных пунктов, которые считаются не пострадавшими. Нет данных, подтверждающих, что именно ядерные испытания повлияли на увеличение онкологических заболеваний".

При этом Восточный Казахстан — один из лидеров по онкологическим заболеваниям в стране. Но связывают это не с полигоном, а с масштабной добычей урана в этом регионе. Некоторые ученые считают, что специфика онкологии здесь в том, что люди заболевают в молодом возрасте и рак трудно поддается лекарственной терапии. Сейчас полигонные удостоверения и символическая прибавка к зарплате дают скорее психологический эффект, который должен сгладить эхо ядерных взрывов в памяти людей.

Бизнес на полигоне

В 1989 году здесь был произведен последний подземный ядерный взрыв. В 1991 году указом президента Казахстана Нурсултана Назарбаева полигон был закрыт. Военные, охранявшие территорию, ушли. И началось... сталкерство. Местные на грузовиках вывозили цветные металлы, километры кабелей, грейдером откапывали пусковые шахты и, сколько могли, срезали. Многие по-настоящему обогатилось. О радиации и последствиях никто не думал. Могильники с ядерными отходами представляли собой просто траншеи, засыпанные землей. Еще в начале 2000-х озолотившиеся на полигоне предприниматели отправляли в километровые штольни, созданные для подземных ядерных взрывов, бригады работяг, и те срезали весь оставшийся там металл. Что стало с этими людьми, которые проводили недели в самом центре радиационного заражения, неизвестно.

Бороться с мародерством начали в 1997 году. Правительства Республики Казахстан и США осознали, что ядерных отходов на некоторых испытательных площадках вполне достаточно, чтобы изготовить грязную ядерную бомбу. "Американцев поразило, что доступ к пусковым шахтам баллистических ракет везде свободный. Делай что хочешь,— говорит директор Института радиационной безопасности и экологии Сергей Лукашенко.— Вполне можно было собрать ядерный материал и использовать его. А значит, необходимо было исключить даже потенциально такую возможность". Стали засыпать сотни штолен, пусковых скважин. В 2000-х к работам присоединилась Россия. В 2010-м был укреплен один из могильников ядерных отходов. Выкопан ров, натянута колючая проволока. Еще один могильник почти ликвидирован. Вскрытые штольни были снова и надежно запечатаны. Одна из самых опасных площадок взята под охрану подразделениями МВД.

А в 2013-м начались работы на "Опытном поле" по обеззараживанию участков с критически высокой концентрацией ядерных отходов. Их набралось 85 кубометров, которые отправили на временное захоронение. Вокруг особо опасных зон выкопали рвы, чтобы в радиационную зону не могли проникнуть животные. Инвентаризация радиационно-опасных объектов, которых сейчас насчитывают 150, продолжается до сих пор.

Кумыс полезен для здоровья

Город Курчатов, в котором жили военные и ученые, обслуживавшие полигон в советские годы, называли по-разному: Москва-400, Семипалатинск-21, Станция Конечная.

В городе 12 тысяч жителей. Когда-то было более 20 тысяч. Три школы, одна больница, одно кафе. Но местные, как и раньше, живут полигоном. Рядом с Национальным ядерным центром Республики Казахстан, который был создан в 1993 году, стоит памятник атому. Раньше это было просто два зависших на железных орбитах шарика. Теперь внутрь конструкции имплантирован голубь. Атом стал мирным.

Задача центра: ликвидировать последствия ядерных испытаний и обеспечить радиационный контроль. Последним занимается подразделение центра — Институт радиационной безопасности и экологии. Ученые проверяют почву, воду, воздух, растения на предмет загрязнения. Исследуют радиационный фон в поселках вокруг полигона.

— Всего исследовано около 8 тысяч квадратных километров из 18. Главная задача — понять, возможно ли передать эти земли в хозяйственный оборот,— рассказывает Андрей Паницкий.— Мы проводим масштабные комплексные обследования территории. По нашим последним данным, 90 процентов исследованной площади, а это около 7 тысяч квадратных километров, вполне пригодны для безопасного проживания и ведения сельского хозяйства. Территорию около 300 километров рекомендовано использовать под промышленные объекты. И только на земли площадью около 20 квадратных километров необходимо полностью ограничить доступ. Мы считаем, что практически вся территория полигона может быть передана в хозяйственный оборот, кроме некоторых участков, которые будут заражены еще более 100 тысяч лет. Результаты комплексных исследований мы передали в Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ), в российские институты. Всего в 25 научных учреждений. Все подтверждают, что исследования проводились на высоком уровне и результатам можно верить. До 2021 года мы планируем обследовать всю территорию.

Наиболее опасные зоны — это площадки, где непосредственно проводились испытания. Их десять, и заражены они по-разному. "Есть места, где уровень радиации в 100 раз выше естественного фона,— говорит Сергей Лукашенко.— Если сравнивать по содержанию некоторых нуклидов, оно выше глобального фона где в тысячу, где в 10 тысяч раз, где в миллион раз. Но это может быть очень небольшой участок — размером с клумбу".

Самый губительный след оставили наземные и воздушные испытания. От "Опытного поля" до границ полигона тянется два радиационных "пальца" длинной 100 и шириной 15 километров. Сейчас основную опасность представляют подземные воды. Они выносят радиоактивные вещества из штолен, где проводились подземные ядерные взрывы. Особенно опасны берега ручьев и донные отложения. "Основная проблема сейчас — это водная миграция,— говорит Сергей Лукашенко.— Например, в горах опытной площадки Дегелен много ручьев. Вода чистейшая, журчит, красота. Невозможно не подойти и не попить. И я так делал много раз, а потом выяснилось — норма радиоактивного трития превышена в 150 раз. В реке Шаган, там, где грунтовые воды выходят на поверхность, большая концентрация трития".

Шаган впадает в Иртыш, но, как уверяет Лукашенко, Иртыш не заражает.

В некоторых местах полигона под землей продолжаются застарелые процессы горения. Это значит, что есть реальная опасность внезапных выбросов газа с возгоранием. Один такой взрыв прогремел в 1992 году. Слышно было на расстоянии 10 километров, и на таком же расстоянии был виден пожар.

Ведутся исследования и в населенных пунктах вокруг полигона — их 600. Изучается почва, растения, вода и воздух. Выяснилось, что в большинстве районов уровни загрязнения окружающей среды очень близки к обычным значениям. Кое-где отмечается небольшое повышение, но оно незначительное. В поселке Долонь в грибах, например, и растениях более высокий уровень плутония. Но примерная годовая доза низкая. Лаборатории Австрии, Франции, Словении, США подтвердили результаты исследований.

Многие села находятся почти на полигоне. Зараженная река Шаган — один из немногих водоемов в этой местности. Неудивительно, что по ее берегам пасется скот, а в молоке животных обнаружена повышенная концентрация трития. Заниматься сельским хозяйством здесь пока не разрешено. Но куда деваться жителям местных сел? На полигоне 80 зимовок, где пасут скот и заготавливают корма. Здесь содержится 30 тысяч овец, 3 тысячи лошадей и 4 тысячи крупного рогатого скота. Оценка качества молока и мяса животных, которые кормятся вне зоны зараженной реки, не выявила каких-то отклонений. В селе Саржал делают известный на весь Казахстан кумыс. Некоторые пастухи пасут лошадей и на полигоне. Радионуклидов в молоке не обнаружили. "Местные жители пишут нам коллективные письма,— рассказывает Андрей Паницкий,— просят отдать землю под сельское хозяйство. Она им очень нужна. И большая территория полигона, которая прилегает к Саржалу, пригодна для ведения хозяйственной деятельности. Мы сами покупаем и пьем их знаменитый на всю республику кумыс. Мы его проверяли. Все чисто".

Мирный атом

В маленький магазинчик Курчатова заходят туристы.

— Давай красненького возьмем, радиацию смывать,— говорит один.

Продавщица бледнеет: "А меня сюда привезли и сказали, что радиации тут нет".

В единственной на весь город гостинице за конторкой советских времен вздыхает дежурная:

— Да что вы пристали со своей радиацией. Нет тут давно никакой радиации. У меня муж на полигоне, на "десятке" на реакторе крановщиком работает. Так и там радиации нету...

"Десятка" — это бывший "Объект 300". Там находится один из двух ядерных реакторов полигона. Раньше на них проводились исследования для создания ядерных ракетных двигателей. На реакторах сейчас работают ученые, только теперь их тема — ядерная безопасность.

— Какая тут радиация. У нас здесь выросли наши дети, внуки родились,— рассказывает начальник отдела Института атомной энергии Геннадий Шаповалов,— я сюда приехал в 1972 году, просыпаюсь в гостинице, а кровать ходит ходуном. Я не понял, в чем дело, а мне товарищ говорит: да это взрыв на полигоне. Все нормально. Ничего страшного. До запрещения испытаний это было довольно часто. Минимум раз в месяц. Нас сюда направили, и мы создавали ядерный ракетный двигатель для полета на Марс. У нас висел дозиметр на объекте, и уровень радиации всегда здесь был нормальный. В Курчатове проблем не было с радиаций. Пострадали деревни, которые ближе к полигону. Когда были выбросы, над объектом, где мы работали, проходили радиационные облака. Но нас предупреждали, мы закрывали форточки. А вообще здесь было хорошо. Было "московское снабжение", можно было купить то, чего негде больше не было. Регулярно приезжали знаменитые артисты.

Реактор представляет собой прототип ядерного ракетного двигателя. Он разогревает водород до сверхвысоких температур, и создается реактивная тяга. На таком двигателе во времена Хрущева хотели лететь на Марс
Уже было даже создано топливо для ракетного ядерного двигателя, — рассказывает начальник реакторного комплекса “Байкал-1”Александр Николаевич Колбаенков. — Оно отвечало тем параметрам, которые закладывались по техническому заданию – это температура, давление, ресурс и удельный импульс 925 секунд. Это все было получено. И, в принципе, если бы эта работа не была остановлена, то мы бы, наверное, пришли к испытанию серийного двигателя, который можно было бы вывести на орбиту и там уже запустить

Сейчас некоторые районы Курчатова напоминают город-призрак. Двухэтажный ресторан "Иртыш", трехэтажный универмаг стоят заколоченные, с выбитыми стеклами. От некоторых домов остались только стены.

У ядерного центра на полигоне свои ферма и огород. Здесь живут овечки, растут подсолнухи. Институт изучает переход радионуклидов в животных и растения. У радиационной малины закуривает Петрович. Солнце садится. Оно дрожит в горячем вечернем воздухе и становится похоже на гигантский красный гриб. Петрович затягивается и мечтательно закрывает глаза. Может, ударной волны ждет…