Как изменяли фамилии в XX веке (3 фото)
Занимательная иркутская антропонимика
Уверены ли вы в своей красивой фамилии? А что, если вы не Архангельская, а Тюфякина, а ваш друг не Бронский, а Помоин… Семейная история иногда хранит весьма забавные факты, которые никому бы не стали известны, если бы не старые газеты и «обязательная публикация».
От Чмыря до Вознесенского.
«Иркутские губернские ведомости» в 1904 году сообщали, что в Иркутске убит крестьянин, хозяин лавки. Звали его Сергей Чмырь, вдовой осталась Мария Чмырь. В 1913 году в тех же «Иркутских губернских ведомостях» упоминается крестьянин Павел Петрович Бздюлев. Как им жилось с такими фамилиями, можно только гадать. В 1921 году сулкетской избой-читальней, если верить газете «Красный пахарь», заведовал Ефим Херов. А в Чите ещё в 1934 году можно было встретить рабочих с фамилией Жопины.
Откуда появлялись столь неблагозвучные фамилии, например, Сукины, Сиськины? После отмены крепостного права повезло тем из крестьян, кому дали простую фамилию по имени отца или деда – Сергеев, Петров.
Хуже было с теми, кто получил фамилии по прозвищам, к примеру, Дураков, Пентюхов. С лёгкой руки помещиков появились Толстобрюховы, Толстогузовы, Широкобрюховы, Балдины, а также Сиськины, Бздюлевы и так далее – насколько хватало фантазии. Неблагозучными были и дворянские фамилии, образованные от прозвищ: Блудов, Дуров. Стоит заметить, что не всегда неблагозвучное прозвище указывало на недостатки предков носителя фамилии. Довольно часто некрасивая кличка – продукт бытовой магии. Именуя человека «дураком» или «грязнухой», тем самым оберегали его от дурного глаза. С 1850 года было отменено право смены фамилий для принявших православие евреев, что тоже стало проблемой. Иногда их фамилии на русском звучали неблагозвучно, к примеру, Срулёв, Срулик.
Между тем в царской России сменить неблагозвучную фамилию можно было только подав прошение на высочайшее имя. Замена фамилии не приветствовалась, часто следовали отказы. Поэтому семьям с неблагозвучными фамилиями приходилось жить с ними из поколения в поколение.
Но после Декрета № 488 Совета Народных Комиссаров «О праве граждан изменять свои фамилии и прозвища», изданного 4 марта (19 февраля) 1918 года, всё изменилось. «Каждому гражданину Российской Советской Федеративной Республики, по достижении им восемнадцатилетнего возраста, предоставляется право изменять фамильное или родовое прозвище свободно, по его желанию, поскольку этим не затрагиваются права третьих лиц, обеспеченные специальными узаконениями», – гласил декрет. Люди могли обратиться в отдел записи браков и рождений и поменять имя и фамилию. Обязательным было опубликование в газете сведений о смене фамилии, чтобы ни у кого не возникло возражений. Именно благодаря газетам мы сейчас и можем узнать, как люди избавлялись от «наследия предков» и становились из Широкозадовых Вознесенскими или из Срулёвых Ивановыми. Так после революции Дмитрий Дурнев из Борисоглебска стал Дмитрием Рудневым, а Платон Дрищ из Краснодара Платоном Платоновым. Встретив сегодня какого-нибудь Днепровского, никогда не узнаешь, что его дед или прадед были Хвостиковыми. Если бы не старая газета, эта тайна уже никогда не раскрылась бы. Иркутск не был исключением – фамилии здесь меняли с удовольствием.
40 рублей за новую жизнь.
Николай Оленников в 1934 году так описал случившийся в советской России бум по смене фамилий: «Пойду я в контору «Известий», внесу восемнадцать рублей и там навсегда распрощаюсь с фамилией прежней моей. Козловым я был Александром, а больше им быть не хочу! Зовите Орловым Никандром, за это я деньги плачу». На деле, конечно же, никто не рвался афишировать смену фамилии. Если бы не закон об обязательной публикации, люди бы предпочли всё сделать тихо. Вот так описывались будни в Иркутском городском ЗАГСе в 1930-х. Помимо весёлых и радостных будущих супругов сидел в очереди и другой контингент: «Здесь же бывают несколько молчаливых одиночек с решением сделать развод или переменить свою неблагозвучную фамилию».
Специфическая услуга в ЗАГСе ценилась выше, чем засвидетельствование брака, развода. Для сравнения, за заключение брака в начале 1923 года брали 10 рублей, за развод – 15, за смену фамилии – 20. Уже через несколько месяцев 1923 года все ставки увеличились в 2 раза, и сменить фамилию уже стоило 40 рублей. Спустя три года, в 1926 году, газета разъясняла – при перемене фамилии счастливчик должен был заплатить 1 рубль гербового сбора, 5 рублей местного сбора, 20 рублей стоила «публикация о перемене фамилии в «Известиях ЦИК СССР». Граждане жаловались на высокую цену, однако местные власти извинялись за «Известия ЦИК»: «Перемен пока не предвидится».
Мы не будем приводить полные данные людей, сменивших неблагозвучные фамилии на более приятные уху, поскольку в Иркутске могут до сих пор жить их родственники и не хотелось бы причинить им неудобство. Вот объявление от 1928 года: «Срулёв М.., происходящий из гр. Иркутска и гр. Ви…р-Срулёва… переменяют фамилию «Срулёвы-Ви…р» на фамилию «Мартовы». Среди менявших фамилии иркутян была дама, которая впоследствии возглавила один из диспансеров Иркутска. А фамилию она поменяла ещё будучи студенткой мединститута, едва ей исполнилось 18 лет. Предыдущая её фамилия звучала как Трупп и для будущего врача не совсем подходила.
Не пожелал оставаться со своей фамилией и иркутянин Л. Т. Куян, происходивший из крестьян Екатеринославской губернии. Взамен он получил красивое имя и фамилию: Николай Уралов. В 1928 году 18-летняя уроженка Бодайбо Е. Тюфякина посчитала, что отцовская фамилия очень уж режет слух, и из Тюфякиной стала Архангельской. Гражданка Енисейской губернии Е. Толстогузова, родившаяся в 1900 году, «по соблюдении всех требуемых законом формальностей» изъявила желание переменить фамилию «Толстогузова» на «Цехановская». А некий Н. Жабин, приехавший в Иркутск из Днепропетровской области, в 1938 году стал Н. Жаровым.
В 1920 году фамилию решил сменить гражданин Владимирской губернии С. Помоин. 22-летний Помоин состоял при N-ском полку N-ской армии и, видимо, служил в Иркутске. Гражданин желал отныне избавиться от родового прозвища Помоин, перешедшего в фамилию, и именоваться Бронским. Но это всё достаточно банальные случаи замены фамилий на более красивые. Другое дело, когда к процедуре подходили творчески, с огоньком!
«Гражданка Альмидина Баррикадова».
Иркутянин Л. Балдин в детстве, видимо, достаточно настрадался, когда слышал вслед: «Эй ты, Балда, иди сюда!» Когда представилась возможность, он не стал брать банальной фамилии. Он пожелал быть Леонтием Большевиковым. Как гонялись дети за гражданином Г. Веташковым и что они кричали ему, представить нетрудно. Потому после революции он отрёкся от старого мира, отряхнул его пыль со своих ног вместе с «ветхой» фамилией. И стал «Г. Вольным». Не легче было и И. Пипкину, который, судя по приведённым в газете данным, работал в «Восточно-Сибирской правде». Пипкин решил, что должен кардинально поменять судьбу и из Пипкина стал Мятежным. Гражданин А. Негодяев, проживавший в 1935 году в Черемхове, из Негодяева превратился в Ударникова. Ещё один Негодяев, черемховский учитель, в 1921 году объявил в газете, что он, жена и сын не желают быть Негодяевыми, а берут себе фамилию Янковские.
Ещё интереснее обстояло дело с маленькими. Им-то можно было «с нуля» дать необычное имя. В 1925 году в Лиственничном «октябрили» ребёнка беспартийного рабочего Конченко («октябрины» – советская альтернатива обряду крещения. – Авт.). «Ребёнка назвали Молот», – сообщала «Власть труда». А в деревне Шестакова в Нижнеилимской волости появились Роза и Свобода. «Роза – это в честь Розы Люксембург», – поясняли газеты. «Крестины-то советские хороши. Только выпить бы не мешало», – ворчали старики. Когда беспартийный рабочий кожзавода назвал сына Маратом, злые языки сказали: «Если хотят дать пролетарские имена своим детям, то называли бы «Метёлкой», «Шестком», «Заслонкой». Критики недалеко ушли от реальности. Иркутские кустари, «октября» девочку, распевали такую частушку: «У меня жёнка весела, недавно дочку родила. Октябрины мы справляли, Кустарчихою назвали». Кустарчиха чуть не стала Реомюрой – видимо, искажённое от Реомир («Революция и мир»). Что лучше, неизвестно. А тем временем в Большой Разводной один мальчик был назван Кимом (Коммунистический интернационал молодёжи), по Оёку бегал среди коров Карл (в честь Карла Либкнехта). А в коммуне «Новая деревня» Балаганского района девочку нарекли Мюда (Международный юношеский день).
В июне 1924-го в объединённом клубе профсоюзов в Иркутске «октябрили» двух ребят, один стал Владимиром в честь Ленина, а второй Нинеливом – в честь него же (Ленин наоборот плюс инициалы). Смешно, что в другом номере та же «Власть труда» очень критиковала это имя – Нинелив. «Это грубо бессмысленное обратно прочитанное слово», – писала газета. Как мы знаем сегодня, имя Нинель таки прижилось. Газета рекомендовала список имён для новых детей: Наш, Наша, Новострой, Работа, Труд, Трудолюб, Трудослав, Красный, Коммунист. Фамилии и имена, как ни странно, отражали и обаяние революционными идеями, и последующее разочарование в них. Иркутянин с фамилией Баррикадов (он явно специально сменил свою простую фамилию на революционную) в 1921 году назвал дочку Альминдиной (очевидно, намекая на минерал красного, революционного цвета). А в 1927 году, когда романтические настроения схлынули, он решил, что шестилетней Альминдине Баррикадовой лучше быть Алевтиной. О чём и уведомляла газета.
Иногда фамилия или имя уже не просто были неблагозвучными, а могли и повредить носителю. «Почему в Балаганске председатель вика – Гор-Гоц? Почему у него так странно, по-эсеровски оканчивается фамилия?» – вопрошал фельетонист «Власти труда» в 1926 году. Абрам Гоц – один из лидеров партии эсеров, и эта полушутка могла стоить балаганскому председателю вика очень дорого. Старались менять старые, дореволюционные имена, которые хоть полунамёком могли указать на святцы и близость к церкви. Учащийся педфака Иргосуна Серапион Шумков в 1929 году пожелал стать Евгением. В 1938-м Шабанова Агриппина стала Инной, а в 1928-м Матрёна Комарова – Маргаритой. Иркутская семья Купцовых в полном составе в 1921 году переименовалась в Виноградовых, а Макар Дьячков из Нижнеудинского уезда превратился в Макара Литвинцева.
В 1931 году член ВКП (б), студент Иркутского КОМВУЗа, государственный стипендиат М. Богомолов решил деятельно доказать, что он не имеет со своим «поповским» прошлым ничего общего, а, наоборот, готов учиться и учиться – и сменил фамилию Богомолов на Вузов. Но не все боялись старых фамилий. К примеру, в 1930 году на процессе вредителей-железнодорожников в Иркутске выступал свидетель с фамилией Отченаш. На шахте № 5 Черембасса в том же 30-м году нашли слесаря-вредителя Отченаш. Ещё один Отченаш работал на ремонтном заводе в Чите.
Как Собакины стали Лермонтовыми.
Была и особая категория людей, которым хотелось внести в свою жизнь что-то романтичное, из книг. Дважды, в 20-х и 30-х годах, иркутские Дураковы меняли фамилии на Дубровских. «Гр-н Дураков А…, происходящий из гр-н Иркутска, холост, рождения 1905 г., член ВКП (б), проживающий в Иркутске, переменяет фамилию «Дураков» на «Дубровский», – писала газета в 1930-х. В 1921 году точно так же менял фамилию С. Дураков, живший в Знаменском предместье и имевший жену и сына 6 лет. Этот Дураков, судя по отчеству, не был родным братом А. Дуракова, но это явно одна семья, потому что именно С. Дураков первым захотел стать Дубровским. Дураковы меняли фамилии по всей стране. И. Дураков из Ногайска вообще сменил и имя, и фамилию, став Владимиром Червонцем.
В 1936 году семья Собакиных из Черемхова – оба супруга и дочь – решили стать ни много ни мало Лермонтовыми. А 23-летний красноармеец 35-го Троицко-Саввского артиллерийского полка Илларион Сивков, видимо, увлечённый поэзией, объявлял через газету, что он намерен стать Николаем Кольцовым.
Иногда мотивы и решения людей читателю уже не понять. Почему иркутянин Красноштанов отдал 40 рублей за то, чтобы стать Страшаловым? А зачем было тратиться Ф. Широкобрюхову, сидеть в ЗАГСе в очереди, чтобы стать из Широкобрюхова «Широковым Брюховым»? Неизвестно. Но иркутянин В. Анохин, учитель средней школы, превзошёл всех. В 1938 году пожелал избавиться от скучного имени и фамилии и решил стать Вильгельмом Манфредом. Судя по газетной заметке, отчество он менять не захотел, и потому, если никто против его затеи не возразил, он должен был стать Вильгельмом Никитичем Манфредом.
Всё закончилось в июне 1940 года, когда перемену имени и фамилии в краях и областях РСФСР отдали отделам актов гражданского состояния управлений НКВД. Более того, вплоть до 1991 года никто без разрешения соответствующих органов ни имя, ни фамилию поменять не мог. В «Восточке» 1960 года была большая статья, где разъяснялось, что если девушка пришла менять имя Матрёна на более благозвучное, то «моральное право» не на её стороне. Как помним, девушки 20–30-х годов меняли имена легко и непринуждённо. Исключения делались для совсем «тяжёлых» случаев. К примеру, иркутянину Адольфу К. разрешили стать Сергеем, так как его имя ассоциировалось с Гитлером. В итоге после описания случая, когда за сменой фамилии явился преступник, совершивший «чудовищное убийство», давалось разъяснение: «перемены имён и фамилий затрудняют деятельность милиции». Однако не во всех случаях. В газетах уже 90-х годов начальник Иркутского ЗАГСа Н. Первушин рассказывал, что лично ознакомился со статьёй кандидата филологических наук Юрия Малькова о смене фамилий. В ней приводилась информация, что после прихода к власти Хрущёва в стране поменяли фамилии 150 Хурущёвых, 26 Хрущей, шесть Хвощей и девять Хряков. После прихода Брежнева фамилии поменяли 94 Брежневых, включая одного бурята и двух евреев.