Топ-7 стартапов дореволюционной России (11 фото)

«У стартапов XIX века много „общих мест“. Все они начинались скромно, без больших капиталов.

Их запускали либо хозяйственные мужики, как тогда выражались, либо любознательные мальчишки, которым не сиделось на месте и хотелось, кроме привычных дел, начать что-то новое, — рассказывает директор «Музея предпринимателей, меценатов и благотворителей»
Елена Калмыкова. —

Эти люди имели два больших таланта: хорошо делать дело и выбирать себе жен.

Часто именно вторые половины становились их помощниками и компаньонами. А так как бизнес чаще всего был семейным, было важно подключить к делу и детей.

Ребенка (6–7 лет) приводили на фабрику или в контору и давали ему маленькие поручения. Должность называлась „мальчик“. Через такой путь прошли почти все семьи предпринимателей».

Шелковый путь

В 1908 году четыре мануфактуры семьи Морозовых производили примерно 10% всего российского текстиля.

А за сто лет до этого основатель будущего бизнеса крепостной крестьянин Савва Морозов надевал на рассвете лапти, брал мешок с шелковыми лентами и шел пешком в Москву из деревни Зуево. За день старший Морозов преодолевал 80 километров.

Савва научился плести ленты для украшения дамских шляпок и платьев в 10 лет, в 27 женился на дочке красильщика. 5 рублей приданого стали их начальным капиталом.

Молодая семья пришла к выводу, что делать по вечерам продукцию и ждать по полгода, пока в деревню придут оптовые скупщики, крайне невыгодно. Поэтому и начались «марш-броски» в Белокаменную. Сначала продавали только свой товар, а потом и соседский.

В 51 год Морозов выкупает себя и четверых сыновей из крепостной зависимости (жену по тогдашним правилам отпустили бесплатно). Покупает участок земли у своего бывшего помещика и строит фабрику. Но его дело, наверное, не стало бы настолько успешным, если бы не рискованная сделка.

В 1841 году Морозов заключает договор с молодым оборотистым немцем Людвигом Кнопом. Тот обещает привезти на морозовскую фабрику английское оборудование, которого тогда еще не было в России, и специалистов. Все это в обмен на паи (акции) будущей фабрики. Уже через пять лет иностранцы учат подмосковных крестьян, как обращаться с техникой, а бизнес Саввы получает просто реактивное развитие.

Интересно, что на момент заключения этого прорывного договора Морозову был 71 год, и расписывался он, по легенде, крестиком — управлять делами он умел прекрасно, но грамоте так и не научился.

От ненависти до любви — один покетбук

Если бы в 1866 году 15-летнему сыну писаря Ивану Сытину сказали, что он станет самым богатым и влиятельным издателем книг в России, он бы скривил лицо. Потому что, с трудом отсидев три года за школьной партой, Иван считал, что нет ничего скучнее чтения.

Но так сложилось, что его будущий работодатель купец Шарапов имел всего два бизнеса — меховой и книжный. В первом вакансий не было, и пришлось молодому человеку учиться продавать книжки.

Через 10 лет он женился, получил в приданое четыре тысячи рублей, занял у Шарапова еще три и купил литографическую машину. Что умел, на том и стал зарабатывать, но все время чувствовал, насколько ущербно работает книжный рынок.

В то время для избранных городских жителей маленькими тиражами печатали дорогие издания классиков, а вся страна читала сонники, лубки (комиксы), рассказы про чертей, смешные анекдоты или неприличные истории.

В 1884 году к Сытину в магазин зашел общественный деятель Владимир Чертков и предложил издать серию книг, которые мы сегодня назвали бы покетбуками (PocketBook): произведения классиков по дешевым ценам. Решили, что назовут проект «Посредник». Расходы на издание ста брошюр с хорошими иллюстрациями составляли 65 копеек, а продавали их по 80. Раньше такие же книжки стоили 7 копеек за штуку.

И хоть первую пару лет Сытину приходилось издавать серию почти в убыток, по-прежнему выезжая на сонниках и лубках, люди постепенно начали интересоваться его продукцией. А он открывал все новые ниши для дешевых книг.

За первые четыре года издатель выпустил произведения 64 авторов-классиков тиражом свыше 12 миллионов экземпляров. Никто до него не замахивался на такие масштабы.

Принцип «Посредника» стал главной бизнес-моделью Сытина. Типичной была картина, когда ему предлагали издать, например, собрание сочинений Гоголя тиражом 5 тысяч экземпляров и продавать по 2 рубля за книгу, а он отказывался и печатал 200 тысяч экземпляров по 50 копеек за штуку.

В целом к 1914 году бывший ненавистник литературы выпускал 40% изданий в России, а свои мемуары назвал «Жизнь для книги».

Молочные реки, сырные берега

В 32 года Николай Верещагин, бывший морской офицер, вышел в отставку, приехал в имение к родителям и, осмотревшись, предложил отцу запустить стартап.

«Вместо того чтобы крестьяне продавали простое молоко из-под коровы, он предложил делать из него сыр и масло.
Но отец сказал, что не будет заниматься незнакомым делом. Тогда Верещагин едет в Швецию и устраивается мальчиком в сыроварню. Возвращается обратно и отдает в Российское экономическое общество проект о создании крестьянских артелей-сыроварен,

Николай открывает школы-мастерские в селах Едимоново и Коприно. Именно там впервые был сделан голландский сыр отечественного производства.

На самом деле собирались делать швейцарский, но у него долгий технологический процесс, а крестьяне, которые там работали, хотели быстрых результатов. Их к тому же пришлось приучать пользоваться чистой посудой и не разбавлять молоко».

Верещагин распространил артели по всей России. Причем, в отличие от всех, кто учился у него и открывал свое дело, не заработал на собственном стартапе больших капиталов. Потому что каждый раз, когда придумывал ноу-хау, не шел получать патент или прятать секрет фирмы, а тут же публиковал в прессе.

Для него главным было развитие дела в масштабе страны. Учитывая, что к 1913 году сливочное масло стало вторым по экспорту продуктом (раньше мы продавали за рубеж только топленое) — одна только Сибирь продавала его на ту же сумму, что и золото со своих приисков, — дело удалось.

Любимый коньяк Черчилля

В 1860-е годы в Москве можно было наблюдать, как в какой-нибудь кабак заходил студент, спрашивал «Шустовскую водку» и, когда узнавал, что ее нет, устраивал скандал или драку. Такой партизанский маркетинг семья купцов Шустовых использовала, чтобы пробиться на рынок алкоголя.

Но настоящую славу им принес коньячный проект. В конце XIX века по-настоящему ценился лишь французский коньяк, остальные производители должны были называть свой товар «бренди».

В 1899 году Шустовы решают изменить ситуацию. Покупают обанкротившийся завод в Армении, а младшего из братьев, Василия, отправляют работать на французские алкогольные заводы. И не возвращаться, пока не узнает рецептуру местного напитка.

Шпионаж проходит успешно. Шустовы дорабатывают рецепт и через год после начала своей авантюры выигрывают Гран-при на выставке в Париже. Когда выяснилось, что напиток сделал не француз, а иностранец, для Шустовых сделали исключение и разрешили писать на бутылках cognac.

В начале XX века семья предпринимателей занимала четвертое место в мире по объему производимого коньяка. После революции 1917 года заводы Шустовых национализировали, но напиток продолжали производить по той же технологии.

Его, кстати, очень любил Черчилль, и, заказывая себе по 400 бутылок в год, всегда называл на дореволюционный манер «Шустовским коньяком». Его поправляли, добавляя слово «бывший», но было бесполезно.

Прощай, немытая Россия

«Если Сытин научил страну читать Гоголя, то француз Генрих Брокар, приехавший в Россию в 1860-х годах, умыл. — говорит Елена Калмыкова. — Свои капиталы он заработал на мыле, которое стоило одну копейку и было доступно всем».

Первые полтора года Генрих Брокар проработал по найму во французской парфюмерной фирме, потом решил начать свое дело. Поставил в бывших конюшнях три котла, нанял двух рабочих и вместе с ними стал варить мыло.

Но он никак не мог полноценно зайти на рынок, пока жена Шарлотта Реве не дала совет, сделавший Брокара богачом. Она обратила его внимание, что аристократы выбирают только иностранное мыло, а остальным оно не по карману.

Парфюмер решил занять эту нишу и стал выпускать недорогое мыло в форме огурцов, лимонов, зайчиков и букв алфавита.

Но все-таки амбициозному французу хотелось большего, чтобы о нем все говорили и писали. Сохраняя мыльное производство, он начинает делать одеколон и проводит шикарную пиар-акцию.

В 1882 году на первой Всероссийской выставке он устраивает фонтан из своего нового цветочного одеколона. Посетители приносят из дома банки и сосуды, а те, кто не запасся, просто окунают туда платочки и даже пиджаки.

Кино будет!

Яков Щукин родился в крестьянской семье, служил военным фельдшером, а потом записался в купечество и занялся предпринимательством. Он открывал или арендовал рестораны в московских парках и продюсировал театральные мероприятия.

В 1890-х годах решил, что хочет создать в городе свою собственную культурную площадку, и поставил на карту все — вплоть до фрака, который заложил, чтобы напечатать афишу.

Щукин арендовал заброшенный пустырь в Каретном Ряду и вывез оттуда 50 тысяч повозок старого грунта. Купил чернозем, собственными руками сажал экзотические цветы.

Заказал в Европе специальную систему орошения и автономную дизельную электростанцию, чтобы сделать иллюминацию. Такого чуда техники не было тогда нигде в Москве. А еще ему пришлось купить название «Эрмитаж» — один сад с таким именем в городе уже был.

В 1895 году площадка с театром, буфетом и прекрасным садом официально открылась, За летний сезон сюда пришло более 70 тысяч посетителей. А через год, 26 мая 1896 года, Щукин организовал у себя первый в Москве общедоступный показ синематографа.

Он был прекрасным продюсером, но если видел расхлябанность или беспорядок, выходил из себя. Как-то раз он сделал замечание женщине, которая рисовала что-то зонтиком на прекрасной дорожке его сада. Она в ответ демонстративно сорвала цветок. Хозяин побледнел и указал ей на выход. Когда подбежал помощник Щукина и объяснил, что тот выгоняет балерину, с которой у театра заключен контракт, владелец велел заплатить ей деньги, но концерты отменить и в «Эрмитаж» больше не пускать.

Назло войнам и кредиторам

Купец Василий Прохоров неплохо зарабатывал на производстве пива, но ему не нравилось это занятие, а набожная жена постоянно жаловалась, что не может молиться за его успех.

Случай свел его с мастером красильного дела Федором Резановым в 1799 году. Вдвоем они решают открыть свое дело. Прохоров вкладывает деньги, Резанов знания, прибыль договариваются делить как 45% и 55% соответственно.

Дело шло неплохо, пока не наступил 1812 год. Резанов в это время открыл собственную мануфактуру, а потом Москву захватил Наполеон. Фабрика Прохоровых не пострадала в огне, но почти разорилась, а кредитовать их никто не соглашался.

На тот момент главе фирмы было под 60, а его сыну Тимофею — всего 15. Тот факт, что уже год как он управлял своим небольшим делом, все равно никого не вдохновлял.

«Тогда Тимофей обращается к купцам, которые сумели до пожара вывезти из Москвы некрашеные ткани, с просьбой дать в долг отрезы материи, чтобы он смог окрасить ее, продать и затем вернуть деньги.

Не зная хорошо Тимофея как мастера, купцы дают ему совсем небольшое количество. Юноша работает сутками, окрашивает ткани. И купцы, увидев, что работа даже лучше, чем у отца, дают тканей больше.

За следующие два года Тимофей Прохоров увеличил капитал фабрики в 10 раз».

Формула счастья

Если снова вернуться к вопросу, что общего было в людях, сто лет назад начинавших свое дело, лучше всего на него ответят они сами. Один из детей Тимофея Прохорова немного старомодно, но очень точно описал свой секрет счастья:

«Одень меня в порфиру и злато, облей меня ароматами и возложи на голову венец из бриллиантов, я никогда не буду так счастлив и спокоен, как если занимаюсь своим делом в поте лица»

И в этой «формуле» они, пожалуй, близки друг другу и современным предпринимателям.

Кстати, некоторые из дореволюционных стартапов существуют до сих пор. Например, фабрика Брокара превратилась в бренд «Новая Заря», Прохоровская мануфактура работает до сих пор под вторым своим названием — «Трехгорная», хоть и сменила место. Коньяк со знаменитым шустовским колокольчиком можно найти в магазинах. И сад «Эрмитаж» открыт для гостей ежедневно до позднего вечера.

Текст: Светлана Кондратьева, Иллюстрации: Константин Амелин