«Северный полюс» и Теплый Стан (9 фото)

О «папанинской» истории написано достаточно, но мало осталось людей, которым лично довелось общаться с героями этой полярной одиссеи. Историк и кинематографист Борис Исаевич Лившиц — один из немногих, кто отлично помнит всех участников тех событий, причем для Мосленты он поведал о таких моментах, которые обычно остаются «за кадром».

Пролог. Однажды в «России».

Этот случай произошел почти полвека назад, в середине 60-х. Один из эпизодов телевизионного фильма «Арктика не кончается» мы снимали за несколько тысяч километров от Полярного круга, в сквере у Большого театра.
Ровно в полдень, как и было договорено накануне, на аллее появился легендарный Иван Дмитриевич Папанин, с его традиционным: «Братки…». Начали запись.

Надо сказать, что давалась она нашей группе весьма не просто: «литературный» сленг Ивана Дмитриевича нашему звукорежиссеру потом пришлось подвергать тщательной чистке.

Папанин ведь происходил из простой севастопольской семьи, в Первую мировую служил на флоте матросом…

По завершении съемок эпизода, по дальневосточной традиции (а мы снимали фильм для дальневосточного телевидения), директор картины решил шикануть и пригласил Папанина отметить окончание работы в ресторане близлежащей гостиницы «Метрополь». На это последовало встречное предложение скромного полярника — перенести это «ответственное» мероприятие в один из номеров гостиницы «Россия», где как раз остановилась наша группа. Отправились туда.
Предложенная к охлажденной «Столичной» и состоящая из даров Тихого океана закуска на Ивана Дмитриевича впечатления не произвела. «Махнули по первой» (это из сленга Папанина), которую ветеран освоения Арктики «закусил» папиросой «Беломорканал», предварительно снабдив ее мундштук ваткой. Затем последовал рассказ о неизвестном нам эпизоде высадки на Северный полюс.

Иван Папанин

Без особого энтузиазма Иван Дмитриевич вспомнил о том, как после высадки на лед, которую ювелирно осуществили Герои Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов и Василий Сергеевич Молоков, это событие было сразу же отмечено армянским коньяком, который тут же, на льду, «расплескали» по стаканам.

Судя по рассказу Ивана Дмитриевича, у нас, его слушателей, сложилось впечатление, что его предпочтения были на стороне старинного русского напитка, а именно водки. Армянский коньяк, с гордостью выставленный нашим директором, был им молча проигнорирован, как и деликатесная закуска.

После второго «захода», закурив очередную «беломорину», Иван Дмитриевич, традиционно обратился «Братки…» и трогательно распрощался с нами. Весь «прием» почетного гостя продолжался не более получаса. Об истинной же причине его неоднозначного отношения к благородному армянскому коньяку мы узнали позже.

Арктика на Профсоюзной

Идеологом проекта покорения Северного полюса на самолетах и создания там дрейфующей станции был Отто Юльевич Шмидт. Получив высочайшее одобрение товарища Сталина, он в кратчайшие сроки сколотил работоспособный коллектив, уже проверенный предыдущими экспедициями в Арктику.

Это, конечно, знаменитый переход ледокольного парохода «Сибиряков», который потеряв гребной винт, последние мили до Берингова пролива преодолевал под парусами, и легендарная эпопея погибшего «Челюскина».

Практически все летчики и техники участвовали в спасении той экспедиции. По воспоминаниям знаменитого полярного радиста Эрнста Теодоровича Кренкеля, которыми он поделился с нашей съёмочной группой, первыми в работу включились самые опытные полярные пилоты.

Еще в марте 1936 года Михаил Васильевич Водопьянов вместе с летчиком В. М. Махоткиным вылетел на Север для поисков подходящего места под будущую базу, с которой экспедиции предстояло стартовать к вершине планеты.

Таким местом стал печально известный остров Рудольфа, самый северный из группы островов Земли Франца-Иосифа, откуда, по словам Кренкеля, до полюса «…рукой подать, девятьсот километров. Для самолета пустяк». Это те самые девятьсот километров, которые в 1914 году оказались непреодолимыми для нашего предшественника, русского полярника Георгия Яковлевича Седова. Здесь, на этом острове, покоится прах отважного исследователя Арктики.

Условная близость к полюсу и привлекла внимание организаторов экспедиции. Ведь чем ближе к заветной вершине планеты опорная база, тем больше грузов могли взять с собой самолеты. Вскоре после возвращения Водопьянова — а вернулся он 21 мая 1936 гола — ледокольные пароходы «Русанов» и «Герцен» повезли грузы, необходимые для постройки на острове базовой станции.
А еще одна полярная экспедиция в последние дни января 1937 года высадилась… на одной из окраин Москвы, в районе Калужского шоссе. Сейчас этот район называется Теплый Стан, точнее, пересечение улиц Профсоюзной и Новоясеневского проспекта, дом 127а. Там размещался радиоприемный пункт Севморпути, который временно стал Арктикой.

Старожилы этих мест долго помнили, как рядом с жилыми домами появилось необычное «поселение», состоящее из палатки-домика необычной формы, огромного ветряка и мачт, опутанных густой паутиной проводов.
Пассажиры, проезжающего мимо транспорта, успевали прочесть на боковых откосах будущего жилища полярников неизвестное доселе словосочетание «ДРЕЙФУЮЩАЯ СТАНЦИЯ «ГЛАВСЕРМОРПУТИ».

Среди людей, хлопочущих на территории этого «поселения», одетых в необычную для этих мест полярную одежду, можно было узнать уже известных в стране «челюскинцев» — Ивана Дмитриевича Папанина, Эрнста Теодоровича Кренкеля, Петра Петровича Ширшова и Евгения Константиновича Фёдорова.

Члены экспедиции откапывают лыжи самолета перед вылетом с острова Рудольфа на Северный полюс.

«Высадившаяся» на территории радиоприемного пункта четверка первых советских покорителей полюса проводила здесь генеральную репетицию перед предстоящей высадкой на лёд Северного Ледовитого океана. Нужно было в «боевых условиях» проверить оборудование и аппаратуру.
Вот выдержка из воспоминаний Папанина:
«Так мы провели несколько дней. Была договоренность: к нам никто не заходит, связь с внешним миром по радио. Воды, конечно, не было, я натопил ее из снега. В последний день я сказал: — Братки, пока не поздно, делайте замечания, кого что не устраивает, кому чего не хватает. Обсудили мы все, решили — жить и работать можно».

«Высшая форма самоотречения»

И вот время наступило. 21 мая 1937 года с ледяной взлетной полосы острова Рудольфа флагманский воздушный корабль стартовал к той самой точке, где сходятся меридианы планеты.
Первым посадил свою машину Герой Советского Союза Михаил Васильевич Водопьянов, потом, с интервалом в несколько дней на ледовый «аэродром», расположенный на самой вершине планеты, совершили посадку самолёты Героя Советского Союза Василия Сергеевича Молокова, А.Д.Алексеева и И.П.Мазурука.

Эпопея началась.

Для того, чтобы помочь полярникам в установке лагеря, на полюс прибыла большая группа специалистов.
Только на самолете Водопьянова прилетели тринадцать человек, да и на другие шли не пустыми. Хотя, главным, конечно, был груз.

Позже Эрнст Теодорович Кренкель рассказывал для нашего фильма:

«… 6 июня улетели доставившие нас самолёты, а седьмого уже полным ходом шла работа. Начали мы с самого тяжёлого - принялись мерить Ледовитый океан, определяя его глубину и температуру воды на разных уровнях.
Ширшов в ожидании этой минуты просто горел от нетерпения. И мы, конечно же, понимали его волнение. Ведь таких промеров в районе Северного полюса ещё никто и никогда не производил. Каждый из нас представлял себе, с каким нетерпением ожидают нашу информацию десятки ученых в различных странах мира.

Иван Папанин рядом с измерительными приборами.

О том, на какую глубину предстояло нырнуть приборам, можно было только гадать. Трос бежал вниз, а мы, как загипнотизированные, стояли возле лебёдки. Два часа сорок минут приборы шли вниз и достигли глубины 4290 метров».
Именно тогда, во время съемок эпизодов, главным героем которых был радист Кренкель, мне стало понятно, почему в номере гостиницы «Россия» Иван Дмитриевич Папанин дипломатично проигнорировал армянский коньяк.

Оказывается, это особая история.

Дело в том, что биолог Петр Петрович Ширшов все уловы живности Северного Ледовитого океана, которые ему удавалось поднять на поверхность, сохранял для большой науки при помощи спирта.

Но как-то наступил момент, когда запас этой универсальной жидкости на льдине закончился, а фауна все не кончалась. Он обратился за помощью к начальнику экспедиции Папанину.

А, у Ивана Дмитриевича для нечастого потребления всей четверкой «по случаю» имелась канистра армянского коньяка. Тогда-то, по словам Кренкеля:

«…нарушив государственную монополию, мы соорудили маленький самогонный аппарат и, за отсутствием подходящего сырья, стали перегонять спирт из коньяка. Как большинство самогонщиков, Петр Петрович начал своё чёрное дело ночью. Смотреть спокойно на такое варварство было не по силам, и я отворачивался. А каково было рачительному хозяйственнику Папанину…

Мне ужасно хотелось дать корреспонденцию в газету под высоконравственным названием: «Высшая форма самоотречения на полюсе, или перегонка конька на спирт во имя сохранения морских блох для мировой науки». Однако, не уповая на то, что редакторы бросятся представлять газетные площади для такого рода корреспонденции, я ее так и не написал».

К большому сожалению всей съёмочной группы, этот фрагмент рассказа Эрнста Теодоровича был «ликвидирован» из фильма по распоряжению вышестоящего начальства.

«Какие же мы с тобой доктора…»

Буквально с первых дней дрейфа ледяной остров, на котором обосновался лагерь «папанинцев», двигался со скоростью четыре-пять миль в сутки на юг, вдоль Гринвичского меридиана.

Первые симптомы приближающейся беды проявились ещё в декабре, когда «папанинская» льдина попала в полосу сильного морского течения и суточная скорость дрейфа возросла до 30 миль.

Ледяной остров начал катастрофически уменьшаться в размерах, появились опасные трещины и разводья. В один из январских дней 1938 года отколовшаяся огромная ледяная площадка лишила экспедицию одного из важнейших приборов станции — гидрологической лебёдки, а вскоре широкая трещина появилась и рядом с жильем полярников.

Стало понятно, что с эвакуацией медлить нельзя. Большая земля срочно отправила к «папанинской» станции небольшую парусно-моторную шхуну «Мурманец». Судно оказалось не готово к встрече с серьезными ледяными преградами и попало в «плен», после чего благополучно отдрейфовало в Атлантический океан.

К счастью, к станции «Северный полюс-1» уже спешили ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман», на специальных площадках которых, базировались самолеты. В итоге, они и спасли «папанинцев».

Кроме того, на помощь отважной четверке из Ленинграда, спешно завершив ремонт, вышел и первый в мире линейный ледокол «Ермак», а Северный флот отравил на выручку «папанинцам» три лучшие подводные лодки. Не обошлось и без происшествий: к району бедствия стартовал самый крупный дирижабль тех лет «СССР-В-6», который через несколько часов после вылета потерпел катастрофу, врезавшись в одну из скал побережья Белого моря.

Первыми прославленных полярников, Героев Советского Союза, депутатов Верховного Совета СССР встречали ленинградцы. В тот же день ночным поездом И.Д.Папанин, Э.Т.Кренкель, П.П.Ширшов и Е.К.Федоров выехали в Москву, и прямо с вокзала по устоявшейся тогда традиции, в открытых машинах и под своеобразным «дождем» праздничных листовок и цветов, полярники проследовали в Кремль.

Во время приема, затянувшегося до позднего вечера, президент Академии наук СССР Владимир Леонтьевич Комаров сообщил четвёрке о том, что каждому из них присвоена учёная степень доктора географических наук. А спустя несколько месяцев молодые учёные Пётр Ширшов и Евгений Фёдоров были избраны членами-корреспондентами Академии наук СССР.

И еше… В один из перекуров во время приёма в Кремле, Иван Дмитриевич Папанин, у которого все образование состояло из четырех классов школы да курсов связи, поделился некоторыми своими соображениями с Кренкелем. Через много лет «не для фильма» Эрнст Теодорович рассказал о той бесседе:

«Эрнст… Мне понятно, что все мы заслужили и звания Героев Советского Союза, и мандаты депутатов Верховного Совета СССР. Но какие же мы с тобой доктора, мы ведь людей лечить не умеем…».