Расстрел, тиф и летчик (4 фото)

Потери мирных жителей больше или в самом лучшем случае (общие потери не 27 млн, а 20 млн) сопоставимы с потерями боевых частей.

Очевидно, что большинство из этих погибших были лишены жизни в оккупации.

Это значит, что быть в оккупации было даже страшнее, чем на фронте. Вероятность погибнуть там была даже выше.

С.С.Васильев, инженер-переводчик из Москвы прислал мне рассказы, которые он написал по воспоминаниям своей матери, которая очутилась в гитлеровской оккупации.

Три из этих рассказов мы сегодня публикуем. Простые, короткие, они очень четко передают атмосферу, в которой старались не только выживать, но и жить, и оставаться людьми, граждане Советского Союза…

Расстрел

За две недели до начала войны моя мать поехала навестить свою мать — мою бабушку, жившую на отошедшей к СССР в 1939 году территории. Поехала, не смотря на предупреждения моего отца-сотрудника ГРУ о близкой войне. Дальше была война…



Деревня Вычевки стоит на шоссе Брест- Белосток, в 8 км от границы Белоруссии, на польской стороне. Все завоеватели, двигавшиеся с Запада на Россию, обязательно проходили через эту небольшую польско-белорусскую деревню. На территории Белоруссии фашисты уничтожили почти треть населения. Удивительно, но, Вычевках в отличие от других деревень и хуторов, за три года оккупации от рук гитлеровцев погиб только один человек. В значительной степени это заслуга деревенского вуйта (старосты) – поляка по фамилии Юхневич (имя его забыл, мать называла его все больше по фамилии).

Оккупировав Белоруссию, немцы поначалу не разгоняли колхозы, пытаясь наладить поставки продовольствия для армии, однако ничего у них не получилось, Тогда немецкие власти перевели крестьян на единоличное хозяйствование (советская власть в этой деревне была с 1940 года, так что делить землю не потребовалось). В результате крестьяне вернулись к практически натуральному хозяйству. При этом большая часть производимой продукции сдавались германским властям.

Качество поставок очень жестко контролировалось специально назначенными приемщиками из местных жителей, отвечавшими за поставляемые продукты собственной головой и жизнью своих родственников. Тем не менее, к зиме 1942 года население освоилось с жизнью «под немцем», крестьяне стали понемногу обманывать оккупантов при сдаче продуктов, утаивать живность, разбавлять молоко и, вот, что из этого однажды вышло.

В начале декабря, перед католическим Рождеством в семье моей матери решили забить неучтенную немцами свинку. Муж моей бабки вырастил эту самую свинку в лесном схроне, и наши решили обойти обязательную поставку. Мясо сложили под деревянное корыто — «балию» , а, чтобы оно не испортилось, поставили балию впритык к порогу входной двери хаты. Получился как бы широкий порог.

В это время лейтенанту люфтваффе за подвиги под Сталинградом дали отпуск. Тот поехал в фатерлянд, но как же быть без подарка, а с фронта домой ничего не привезешь! И, вот, этот «отпускник» решил собрать «трофеи» c местного населения, а заодно и поразвлечься.

Прикатил летчик в деревню на мотоцикле с коляской, и прямиком к нашей хате. Видимо кто-то донес, что у Батромийши, т.е. вдовы Варфоломея, так звали моего деда – унтер-офицера царской армии , погибшего на германской, есть неучтенная свинина. На смешанном польско-немецком жаргоне потребовал, что бы ему дали масла , молока и мяса, яиц и горилки.



Бабка и мать отвечают, что , дескать, ниц нема гер официр, бронь Боже, мы все отдали (а им никак нельзя было признать сам факт наличия неучтенного мяса, т.к. за срыв поставок полагался расстрел или, в лучшем случае, концлагерь.)..

Дверной проем нашей старенькой хаты с земляным полом был очень низким. Немец шагнул в проем двери, наступил на балию, что была придвинута к порогу, выпрямился и треснулся башкой о притолоку, да так сильно, что зубы лязгнули. Что тут началось…

— Ааааа! Вы здесь все партизааанен!

Схватил мать за ворот овчинного полушубка, поволок к клуне (сенному сараю) . Поставил у стенки.

-Стой здесь, говорит, я тебя сейчас расстреляю, как пособницу партизан!

Все это сопровождалось бранью на немецком и польско-русском. Повернулся и, пошатываясь (он уже успел где-то прилично «принять на грудь»), направился мотоциклу, достал из коляски маузеровский пехотный карабин с плоским штыком , прицелился в мать и говорит:

— Я тттебя, пппожалуй, штыком ….!

А день такой яркий, морозный, снег кругом! Моя сестра Лена, ей тогда было чуть больше 4 лет, выбежала из хаты на двор, прижимая к груди тряпичную куклу. Она уже все понимала. Но молчала и не плакала.

Немец подошел поближе к матери и сделал ружейный выпад, как в штыковой атаке, но не по настоящему, а так, чтобы поиздеваться над молодой женщиной. Мать увернулась от первого удара, фриц ещё больше разъярился…

Мать мне рассказывала, что даже не успела испугаться, напротив, в это мгновение ее охватила ненависть. Её, москвичку — депутата Моссовета, сидевшую за столом Президиума вместе со Сталиным, зарежет, как курицу этот недоносок, который ниже её чуть не на полголовы!



Ее судьбу (да и мою тоже) решили мгновения. Второй удар штыком мать изловчилась отвести, ухватила карабин за ствол, , и со всей силы ударила немца левой рукой кулаком в нос, Тот попятился, выпустил из рук карабин, запнулся ногами, упал навзничь, ударившись затылком о камень, торчавший из-под снега и…затих.

Все! Убила немца, приедут каратели сожгут деревню, не пощадят никого!!!!.



Побежала мать к своему приятелю –вуйту Юхневичу.

-Ой, ой, я немца убилааа (а карабин держит в руках) !!!

Юхневич, сразу же, не мешкая, двинулся к нашему дому, предварительно наказав своим мальчишкам, чтобы те встали на входе и выходе из деревни, и подали сигнал при появлении немцев.

К счастью лейтенант оказался жив, только потерял сознание от удара. Влили немцу около литра первача: тот закашлялся, очнулся, и снова впал в беспамятство

Староста позвал мужиков понадежней, приказал им собрать по домам внеочередную поставку продуктов, и распорядился, насчет самогонки. Мужики быстро сложили на несколько возов собранное продовольствие (гусей, кур, яиц, сметану, творог, колбасы, муку, мед). Торопились никто не отказывался, так как понимали, что и за меньшую провинность всей деревне не миновать казни, всех сожгут.

В телегу настелили соломы, на солому положили — тулуп, на тулуп — «бесчувственное тело », накрыв его вторым тулупом, чтобы не замерз по дороге. Рядом с летчиком положили карабин, предварительно вынув из него патроны. На один из возов водрузили мотоцикл и направились в село Клюковичи, где находился военная комендатура.

Дальше — «картина маслом».

Подъезжают наши мужики на нескольких возах с собранной провизией к комендатуре, и началась игра.

«Пан обермайстер», обращается вуйт к жандарму.
«Мы, вот. приготовили продукты для Вермахта и Вам, с уважением, подарки к Рождеству, а гер лейтенант хотели забрать все это себе. Мы ему, конечно, говорим, что это для Вермахта, а он свое. Напился, начал драться . Вот, фингал под глаз Васылю поставил, еле угомонился!.
Надо сказать, что тыловики — полиция и жандармерия терпеть не могли армейцев. Тыловики чувствовали, что армейцы презирают их, за сытую, безопасную жизнь в тылу. Армейцы, впрочем, платили им тем же. На этом и сыграли Юхневич со товарищи.

Комендант побагровев прорычал, что, дескать, этот мерзаааавец пытался украсть у армии продовольствие, чем запятнал честь мундира; и, вообще, эти вояки слишком зажрались и распоясались!

Затем отдал приказ полицейским дать летчику пяток «гуммов» (резиновой дубинкой по спине), и отправил посыльного с донесением старшему начальнику, воктором от себя приписал ещё и сопротивление офицера местным властям.

Через двое суток летчик с маршевой ротой отправился на фронт рядовым.

Когда Красная Армия освободила Белоруссию особисты арестовали вуйта, но за него вступилась вся деревня и, особенно, «восточницы» (жены военнослужащих, попавшие в оккупацию, но не запятнавшие себя сотрудничеством с врагом), голоса которых приравнивались тогда к десяти голосам местных жителей.

Юхневича отпустили. Как выяснилось, он был участником польского антифашистского Сопротивления.

Староста Юхневич вместе с другими польскими и белорусскими патриотами, спасали «окруженцев« и летчиков , сбитых над территорией врага, от фашистского плена, Рисковый был мужик!

Многие местные жители. своевременно предупрежденные старостой- патриотом о готовящихся облавах на молодежь, смогли избежать каторги на заводах и шахтах Рейха.

Вечная память неизвестным героям!

Тиф

Летом 1943 года жители Вычевок решили немножко отдохнуть от надоевших «военных податей» . Собрались мужики подумали и… придумали как это сделать. Среди них были бывшие солдаты ТИФ царской армии, воевавшие в первую мировую и даже побывавшие в немецком плену. Они то и подали идею.

Во время первой мировой войны массовые эпидемии тифа , холеры и оспы выводили из строя воинские части на фронтах и целые экономические регионы в тылу. Поэтому к любым признакам таких заболеваний немецкие власти относились очень с большой опаской и соблюдением всех необходимых профилактических мероприятий. После совещания мужики с благословения вуйта (старосты) пошли к местному горькому пьянице, и у них произошел примерно такой разговор:

— Слышь. Петро. пострадай за «опчество» . Мы тебе будем давать каждый день по бутылке и вдоволь закуски, но ты при этом должен лежать, никуда не выходить и всем говорит, что ты болен.

Петро согласился, однако потребовал увеличить дневную дозу. На том и порешили.

Петро резко запил. Рожа у него стала красной, вид абсолютно безумным.

Поднялась температура. Послали гонцов к фельдшеру околотка. Это был старик-поляк, хорошо знавший ситуацию в районе и готовый за определенную мзду написать соответствующую справку. Получив от представителей деревень нужные продукты, он подтвердил предварительный диагноз, поставленный Петру старыми вояками, о чем немедленно было сообщено главе Управы.

В тот же день в Вычевки приехала дезинфекционная команда . Санитары залили хлоркой и лизолом дом пропойцы, а перед въездом в деревню повесили растяжку где на белом полотне огромными черными буквами было написано: «TYPHUS-ТИФ».

Целых три недели в эти восемь деревень въезд для немецких военных был закрыт, поставки продуктов были сорваны

Летчик

Весной 1944 года неподалеку от Вычевок был сбит советский самолет. Скорее всего, это был бомбардировщик. Изо всего экипажа в живых остался только один из пилотов. Он приземлился на парашюте в редколесье . Для поимки летчика в лес направили два взвода румын, расквартированных в это время в деревне. Каким-то чудом летчику удалось проползти сквозь цепь солдат и его не заметили. Возможно, что к этому времени румынские части уже были достаточно деморализованы и потому выполнили приказ халатно.

Ночью летчик постучал в окно нашей хаты. Он был в незнакомой военной форме нового образца, с погонами, но мать и бабушка ему поверили сразу и спрятали на сеновале. Днем летчик спал, а ночью спускался вниз, чтобы поесть. Это продолжалось почти месяц. Немцы несколько раз устраивали облавы, но ловили они не летчика, а молодежь для отправки в Германию.

Моей сестре Лене тогда было уже пять лет. И вот представляете ужас моих родственников, когда этот ребенок во время одной из облав начал довольно громко произносить раз за разом: «А у нас в сарае живет дядя…». Наверное, она говорила не четко и «трудовики» так местные жители называли отряды охотников за «живым товаром» — подростками и молодыми женщинами, предназначавшимися для отправки на работу в Германию, не поняли о чем идет речь.

Наш летчик был невысокого роста, довольно узкоплечий и мог свободно сойти за подростка. Чтобы не подвергать опасности жизнь спасших его людей летчик во время очередной облавы не спеша вышел из сарая и спокойно сел в грузовик , где уже сидели несколько пойманных подростков. В начале 1945 года в Вычевки пришло письмо от летчика, в котором тот рассказывал, что ему пришлось поработать на нескольких немецких фермах, а после прихода Красной Армии его, после проверки снова отправили на фронт. Дальнейшая судьба летчика мне не известна.