22 августа 1941 года вошло в историю как «день рождения» знаменитых «наркомовских ста граммов» (12 фото)
На войне абсолютных трезвенников не бывает. "Я не пробовал этого зелья до зимы 1942 года, - пишет Н. Никулин, находившийся на службе в Красной армии с ноября 1941 г., - пока нужда не заставила. Морозным днем я провалился в замерзшую воронку и оказался по грудь в ледяной воде. Переодеться было не во что и негде. Спас меня старшина. Он выдал мне сухое белье (гимнастерку, шинель и ватник кое-как просушили у костра), натер меня водкой и дал стакан водки внутрь, приговаривая: "Водка не роскошь, а гигиена!"".
В обилии подобных историй спиртное фигурирует именно как "спасение", ибо рассказчикам известно, что не для каждого замерзающего солдата находились в критический момент "костер, сухое белье или старшина с водкой".
А.В. Пыльцын, прошедший войну командиром стрелкового взвода и роты в составе офицерского штрафного батальона 1-го Белорусского фронта, отмечал, что при выдаче спиртного учитывались боевая обстановка и физическое состояние военнослужащих. Вспоминая об участии своего батальона в операции "Багратион", он писал, что ввиду сильного переутомления и трех бессонных ночей, прошедших с начала наступления, командному составу было передано распоряжение комбата разъяснить бойцам, почему не была выдана наркомовская "сотка" водки перед обедом. "Дело в том, что даже эти 100 граммов алкоголя могли усугубить физическое состояние, если их принять на совсем уж пустой желудок и при такой степени усталости. Поэтому водку всем нам выдали только перед тем, как снова поступила команда "вперед"". Пили из кружек, которые наполнялись из стандартных поллитровок, выдаваемых из расчета одна на 5 человек.
Введение спиртного в ежедневное снабжение личного состава на передовой произошло вскоре после начала войны. Постановление Государственного комитета обороны (ГКО) СССР N 562 "О введении водки на снабжение в действующей Красной армии" от 22 августа 1941 г. устанавливало, начиная с 1 сентября 1941 г., выдачу 40-градусной водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцам и начальствующему составу первой линии действующей армии (Приказ наркомата обороны (НКО) СССР N 0320 от 25 августа 1941 г.). Критерии отпуска водки на протяжении войны менялись. В 1942-1943 гг. было принято несколько постановлений ГКО СССР и приказов НКО СССР, регламентировавших более жесткий порядок выдачи водки в действующей армии и направленных против злоупотреблений в ее распределении.
Так, 11 мая 1942 г. ГКО приказал с 15 мая приостановить массовую ежедневную выдачу водки (приказ НКО СССР N 0373 от 12 мая 1942 г.). Ежедневная выдача была сохранена только для военнослужащих частей передовой линии, которые имели успехи в боевых действиях, к тому же их норма увеличивалась до 200 граммов водки на человека в день. Все остальные военнослужащие передовой линии имели право на 100 граммов в революционные и общенародные праздники.
12 ноября 1942 г. постановлением ГКО N 2507 по 100 граммов водки на человека в сутки полагалось частям, ведущим непосредственные боевые действия (приказ НКО СССР N 0883 от 13 ноября 1942 г.). По 50 граммов полагалось частям резерва, обеспечения, выполняющим ответственные задачи, раненым (по указанию врачей). Сохранялась выдача всем военнослужащим 100 граммов водки в праздничные дни. На Закавказском фронте вместо водки было приказано выдавать 200 граммов крепленого вина или 300 граммов столового вина.
Приказ НКО СССР N 0323 от 2 мая 1943 г. определил водочный рацион 100 граммов в сутки на человека военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции. Всем остальным военнослужащим действующей армии выдача водки в размере 100 граммов производилась только в дни революционных и общественных праздников.
В переписке с домашними военнослужащие довольно часто высказывались на тему употребления алкоголя, обычно сообщая, что не злоупотребляют. Старший лейтенант А.В. Перштейн, 1923 года рождения, специально подчеркивал в письме родителям, что в праздник 7 ноября "выпил не больше 50 гр. для аппетита (вообще, не думаю привыкать пить водку)". Рядовой В.Н. Цоглин, 1925 года рождения, писал матери, что не курит, "а 200 гр. - это другое дело". "Хотя я часто ребятам отдаю, но иногда выпить необходимо для поднятия духа. После этого что-то горячее по жилам разбегается. После этого больше делаешь и меньше думаешь. Здесь это необходимо".
И все-таки жены и матери серьезно опасались, как бы из-за регулярного употребления спиртного не развилась пагубная привычка. Бойцы старались разубедить их. Политрук Д.А. Абаев выговаривал жене: "В отношении пьянства твои напоминания превращаются во что-то нехорошее и оскорбительное... Если будешь повторяться в будущих письмах, не напишу ни слова. Надо понять, что здесь непьющих нет, но нет и пьянствующих, а если попадаются такие, то их разжалуют, сажают, судят и расстреливают беспощадно".
Достаточно свободно писали домой о "ворошиловских 100 граммах" на Новый год, 23 февраля, 1 мая и 7 ноября. Кроме того, выделяли те особые праздники, которые пришли с войной. Участник Сталинградской битвы гвардии старшина В.В. Сырцылин писал жене в 1945 г.: "Дорогой Зинок! Сегодня второе февраля - день разгрома немчуры в Сталинграде - это наш праздник - поэтому сегодня я немножко пьяненький и в этом меня ты простишь".
Не все военнослужащие были пьющими и не все были лояльны к употреблению спиртного сослуживцами. Придерживавшийся довоенных привычек младший лейтенант, политрук роты М. Львович, 1917 года рождения, объяснял в письме другу: "Может, я так настроен, что до сих пор армия не научила меня ни курить, ни пить, ни ходить в самовольную отлучку в поисках "подруги сердца". Но если у меня к этому какое-то имманентное отвращение, то я с такими взглядами и умру, но не отступлю".
Из контекста письма Львовича видно, что категоричность рождалась от неприятия некоторых ситуаций с участием сослуживцев, которым "дай выпить 50 гр. спирта, они, как правило, устроят дебош". Вероятно, основываясь на сходном опыте, военный переводчик В. Раскин, 1920 года рождения, жаловался в письме знакомой: "Имеются неприятности. Например, перспектива встречать 1 Мая с водкой. Пьяных я не люблю даже издали, а [перспектива] провести сутки в одной палатке с каким-нибудь полным скотом (или несколькими) для меня просто мучительна".
Особенно много претензий насчет пьянства и сопутствующей ему распущенности адресовано службам тыла. Генерал-майор П.Л. Печерица, который в ноябре 1942 г. был назначен членом Военного совета 44й армии, подчеркивал в своих воспоминаниях, что пьянство разъедало аппарат службы тыла, делало его негодным к работе. Он подтверждает это конкретным примером: "Мне, по пути в штаб армии, пришлось лично столкнуться с крупными непорядками. Меня, прибывшего со Сталинградского фронта, где была в тылах строжайшая дисциплина, подтянутость и большое напряжение физических и моральных сил, неприятно поразили расхлябанность, преступное равнодушие работников к своим обязанностям. В селе Калиновка, в госпитале легкораненых на дежурстве была одна санитарка, а остальной персонал пьянствовал на именинах начальника госпиталя".
Спиртное нередко фигурировало в качестве вознаграждения или подарков, которые получали военнослужащие. Командир огневого взвода В.Г. Кульнев вспоминал, как однажды среди ночи был вызван в землянку штаба полка, где получил свой первый орден - "Красную Звезду". "Привинтив" орден, командир полка, Герой Советского Союза, гвардии полковник И.М. Богушевич подносил каждому награжденному стакан водки. Кульнев, до этой поры спиртного не пробовавший и деливший свою 100-граммовую норму между отличившимися солдатами и сержантами "как поощрение", вначале растерялся, но затем выпил водку "с маху".
Совместное употребление спиртного облегчало налаживание взаимопонимания с местным населением. Знаменитый писатель Сергей Баруздин вспоминал, что к Венгрии, "воевавшей против нас", было настороженное отношение, однако впоследствии оно смягчилось. "Вечером мы присутствовали в одном доме на выпивке. Пели "Катюшу", по-русски и по-мадьярски, а хозяева танцевали".
Страны запоминались, в том числе и национальными напитками: Венгрия - фруктовой водкой "палинкой", Чехия - "замечательным" пивом, Польша - "бимбером". В воспоминаниях А.В. Пыльцына "бимбер" описывался как польский самогон, настоянный на карбиде кальция с его обжигающим эффектом ("дрянь первостатейная"). Пыльцын также рассказывал, как в одном польском городе на обеде у "живого ксендза" довелось ему с товарищами узнать вкус настоящей фирменной польской водки "Выборовой" (отборной). В воспоминаниях об "офицерских банкетах" в финале войны довольно часто фигурировало шампанское. Описывая банкет в штабе армии, А.З. Лебединцев подчеркивал, что "наливали только французское шампанское".
Спиртное помогло "пережить" и радость долгожданного Дня Победы. "Не было ни одного трезвого солдата", - гласит запись из фронтового дневника капитана Э.И. Генкина, сделанная 9 мая 1945 г. в городе Лобау. Вспоминая полдень этого праздничного дня, когда начался торжественный обед для всего батальона на местном стадионе в пригороде Берлина, А.В. Пыльцын особо отмечал, что на стол были поставлены "не стаканы и кружки, а по-мирному - рюмки (и где их только набрали?)". "А каждая речь завершалась тостом, и считалось добрым знаком каждый тост сопровождать полной чаркой".
Война закончилась, люди стали возвращаться к мирной жизни с ее повседневными проблемами, заботами и маленькими радостями. А чудом добытые довоенные рюмки навсегда остались символом долгожданной Победы.