Немцев и полицию резали и кололи как поросят (10 фото)

А когда стало понятно, что продолжения не будет, мы буквально свалились с ног, и тут же уснули. На рассвете подошли к подбитым немецким танкам, чтобы снять легкое вооружение. В танках обнаружили ящики с шоколадом. Шоколад помог нам восстановить силы.
И.И.Тасминский.

Часов в девять утра немцы попытались окружить нас. Подобрав уцелевшие орудия, мы отступили в направлении Бобруйска. При форсировании реки Березины попали в засаду. Немецкий пулеметчик, засевший в кустах на противоположном берегу перебил всех наших тягловых лошадей.
И хотя мы одолели немцев, все равно пришлось повернуть назад. Но снова были окружены, и попали под огонь артиллерии и минометов. Вышли из окружения, и командир полка приказал нам разбиться на мелкие группы и переходить линию фронта.
С несколькими солдатами я шел сначала к Речице. Но, подходя к ней, узнали, что там уже немцы. Мы разделились на две группы. Одна группа должна была прорываться через линию фронта, другая - связаться с партизанами.
В деревне Березовка я зашел к проживавшей там со своей семьей сестре Анне. Через нее мне удалось связаться с партизанами и вступить в группу Н. Б. Храпко, через полгода выросшую в партизанский отряд. Вскоре в отряд пришли и мои двоюродные братья Михаил Павлович (18 лет) и Владимир Павлович (15 лет).
Недалеко, в деревне Згода, находилась моя мать. Однажды я забежал к ней, и, уходя, предупредил, чтобы никому не говорила, что приходил сын-партизан. Однако мать проговорилась (ей было трудно не поделиться радостью, что ее сын жив), и полиция, по чьей-то подсказке, арестовала ее. Вскоре ее расстреляли в Глусске. Спустя два месяца в Бобруйске был расстрелян вместе со своей женой и старший брат Василий.

Особенно памятна для меня блокада нашего отряда гитлеровцами на маленьком островке среди болота. Окружение было завершено к вечеру, и гитлеровцы намеревались утром расстрелять нас из минометов. Но ночью по невидимой гати к нам пришла внучка местного лесника и вывела весь отряд из окружения. Утром немцы массированным огнем уничтожили только наш обоз, который мы оставили на острове.
Другой раз, после изнурительных боев, наш усталый отряд разместился на отдых в одной из деревень. Ночью гитлеровцы скрытно подошли вплотную к деревне; но бдительный часовой - азербайджанец Гадымов - обнаружил их, и выстрелами поднял всех нас. Немцев мы тогда сильно потрепали.
Были у партизан и роковые ошибки. Так, однажды, передвигаясь в лесу без обязательного боевого охранения, нарвался на засаду немцев один из отрядов нашей партизанской бригады. В результате в считанные минуты погиб 81 партизан.
Вспоминаю, как тогда, в партизанских буднях, мне временами казалось, что никогда и не было мирной жизни. Я ни разу не был ранен. Лишь полы моей шинели были прострочены очередью пулемета, да в каблуке сапога застряла пуля. Не ордена и не медали, а жизнь я считаю своей высшей наградой.

Можно как-то понять командира отряда, когда тот после боя приказывает расстрелять захваченных немецких головорезов или их приспешников - полицаев и "добровольцев", - а затем вдруг поправляется: "Но нет патронов на них. Заколоть!" ...И закалывали.
Был случай, когда один партизан заколол одного за другим сразу четверых полицаев, приговоренных к расстрелу. Привели в лагерь полицаев после разгрома гарнизона в Стасевке. Несколько человек тут же получили оружие и стали в наш строй - они были там, в полиции, по заданию командования отряда.
Несколько человек отпустили домой - доказано, что не по своей воле оказались в полиции, да и возраст (слишком молод или слишком стар) - смягчает меру наказания. С остальными разговор короток.
Стоит отряд. Напротив - пять полицаев. Командир отряда приказывает расстрелять их, но тут же поправляется: - Нет у нас на них, таких, патронов. Может, заколем их? Кто будет кончать? Молчание нарушил боец Селезнев: - Я! Я буду их кончать!
У него старые счеты с полицаями. Приказывает полицаю ложиться. И четырьмя ударами штыка, примкнутого к винтовке, убивает его. Затем поочередно проделал то же с четырьмя остальными полицаями. И как потом рассказывал сам Селезнев, "пока кончал второго, третий и четвертый были уже "готовы" сами".
И был случай обратного свойства. Когда вместо "закалывания", партизан застрелил приговоренного - бывшего друга детства - по его же просьбе.

В марте 1943 года партизанам удалось захватить целое общежитие полицаев. Под охраной караула их повели впереди партизанского обоза. До рассвета обоз двигался спокойно, а с рассветом его стали сопровождать вражеские самолеты... Бомбили лес и поле в течение всего дня. Чтобы полицаи не разбежались, их во время бомбежки заперли в сарае в одной из деревень, через которую проходили.
И вот тут начальника караула осенила мысль: да пусть они, полицаи, сами кончают себя! Было сказано:"Вас двадцать два - это много! Дальше поведем только половину. Сами вот этими поленьями решите, кому жить, а кому нет". И слушали сквозь стены, как внутри всё это происходило, а затем вошли... и перестреляли "победителей".
В июне 1943 года с ленинградского фронта в Бобруйский санаторий прибыло подразделение эсэсовцев на отдых. Узнав от местных начальников, что партизаны не дают им покоя, гости обвинили этих начальников в бездействии и трусости, и сказали, что могут дать урок борьбы с "бандитами".
Провели основательную разведку местности и при содействии матери одного из полицаев установили местонахождение и порядок размещения лагеря партизанского отряда.
Ранним утром 30 июня 1943 г. около 200 эсэсовцев с большой группой полицейских под командованием обер-лейтенанта - кавалера двух железных крестов - подошли к лагерю партизан.....
Бой длился весь день с переменным успехом. И вот боеприпасы у партизан на исходе. Противник стал теснить, подошёл почти вплотную к базе. Терять базу, продовольствие значит потерять всё. К тому же мог нарваться на засаду немцев комиссар отряда Голодов, с группой возвращаясь с задания в отряд, и тогда не избежать ещё больших потерь.

В общем, обстановка складывалась очень сложная. Выхода, казалось, не было. И тогда начальник штаба Сыроквашин с группой партизан пробрался к немцам в тыл и открыл шквальный огонь, и тут же ввёл в бой сразу две танкетки (артиллерийские тягачи).
Напролом, через кустарник, строча из пулеметов, выскочили машины. Правда, одна возьми и заглохни... Эсэсовцы орут: "Рус, сдавайся!". А машина завелась и залилась пулеметным лаем.
Надо было видеть смятение гитлеровцев! Паника была неописуемая: у партизан - танки! Появление танкеток переломило ход боя. Немцы мелкими группами разбежались по лесу...
Только на пятые сутки оставшиеся в живых "вояки" смогли собраться в Бобруйском санатории. Жителям деревни Незнанье, вблизи которой проходили бои, немцы приказали разыскать трупы убитых "героев" - иначе уничтожат всю деревню! И вывезли в Бобруйск 42 гроба с ушедшими в небытие эсэсовцами.
Потери отряда - два человека, Владимир Кожич и Иван Никитко - те самые часовые, которых немцы сняли. Четверых бойцов, которых немцы схватили, связали и бросили на телегу, обнаружили там же, на телеге, живыми и невредимыми.Чтобы как-то оправдать свой провал, немцы распустили слух, что столкнулись с десантом Красной Армии.

Случилось это в морозную ночь в конце февраля 1943 года. Отряд тогда стоял в Зубаревичах. Дежурный по отряду политрук роты Владимир Дорогавцев и начальник караула командир взвода Александр Шуев только что вернулись в караульное помещение после проверки постов. Там, на постах, всё было в порядке: часовые бдительны, обстановка спокойная; правда, мороз обжигает лицо, спасу нет.
Вдруг в караулку врывается Василий Пузырев с возгласом: "Он сбежал!" - Кто!? - в один голос воскликнули Дорогавцев и Шуев. - Каменев!.. Его командир расстрелял... Мы копали яму - закопать убитого... А он оказался живым!.. И вот - сбежал!
Узнав о ЧП, командир отряда вскочил с места и взволнованно проговорил: "Всё! Надо срочно менять дислокацию штаба и, может быть, всего отряда. Каменев - это же предатель!"
И больше никаких разъяснений для Дорогавцева и Шуева не последовало. Очевидным было то, что решение о расстреле принимали именно здесь, в штабе, и совсем недавно, быть может, часа два назад.

А "расстрелянный" уже через три дня после расстрела, 2-го марта, в деревне Устерхи нашел отряд Матвея Сезика ("отряд Митьки"). Рассказал Матвею Петровичу о своей трагедии. Тот принял Ивана в свой отряд, ибо уж кого-кого, а Каменева - командира взвода из соседнего отряда,побывавшего во многих переделках, спустившего пять эшелонов под откос - знали во всех отрядах бригады.
Отстоял Сезик Каменева перед комбригом Коноваловым. Иван действительно себя показал: в отряде Сезика боец спустил под откос еще 2 вражеских эшелона и, командуя взводом, в сентябре 1943 г. разгромил полицейский гарнизон в Горбацевичах - уничтожил 14 и привел в отряд 7 полицейских, принес трофеи: 2 ручных пулемета и 17 винтовок.
Но ни одной награды за войну не получил отважный партизан. Хотя в Национальном архиве Республики Беларусь в одном документе при фамилии Каменева есть приписка: "Представлен к ордену Красной Звезды". Дело в том, что наградные списки проходили через комиссара бригады, а им был к тому времени тот командир отряда, кто расстрелял Ивана Каменева.

Ровно три года я участвовал в боевых действиях партизанского отряда в начале в качестве командира взвода, а затем - комиссара партизанского отряда им. С. М. Кирова 37-ой бригады им. А. Я. Пархоменко.
В июле 1944 года, после освобождения Минска от фашистов, в деревне Строчица, что под Минском, нашел свою семью, жену с сыном и дочерью. Помню, что тогда я дал себе слово “больше с семьей не разлучаться”, то есть подбирать себе такое содержание работы и такой ее режим, чтобы не быть в отрыве от семьи. Однако, на первых порах, пока решались вопросы моего трудоустройства, пришлось семью отправить к родителям Зинаиды Степановны в деревню Острогляды.
Незадолго до окончательного освобождения Белоруссии меня направили в Минск для обучения в школе НКВД. Перспектива служить в НКВД меня не устраивала и я напросился на партийно-хозяйственные курсы при ЦК КП Белоруссии.
По окончании курсов отказался от предложений работать в должностях: председатель райисполкома, второй секретарь райкома партии, управляющий трестом. Такая, управленческая, работа меня не устраивала: она съедает человека, особенно, если уровень его подготовки не соответствует степени сложности задач, которые приходится решать.

Хотелось работать по специальности - и я согласился работать в г. Лиде главным инженером небольшого деревообрабатывающего завода. Но работать довелось лишь полтора месяца: меня вызвали в райвоенкомат, и направили на двухмесячные курсы переподготовки офицеров-артиллеристов.
По окончании курсов предложили выбрать место дальнейшей службы. Я выбрал 3-й Белорусский фронт, которым командовал Черняховский. В качестве командира батареи участвовал в битве на Куршской косе под Кенигсбергом.
После Победы нашу дивизию направили пешим порядком в Гродно. Там мы находились течение месяца, ожидая команды на дальнейшее движение. И здесь в свободное время я писал стихи. Настроение было приподнятое: тяжелая война была позади, меня ждали моя жена и дети, мирная жизнь.
Затем дивизию погрузили в вагоны, и отправили в Армавир, где она была расформирована. Меня хотели оставить в кадрах, но я настоял на увольнении." - из воспоминаний комиссара партизанского отряда им. С. М. Кирова 37-ой бригады И.И.Тасминского.