25 лет в тюрьме: исповедь лагерного "отрицалы" (4 фото)
— Впервые к уголовной ответственности меня привлекли в 1979-м, — начал Макс свой рассказ. — Случилось это в Урюпинске Волгоградской области, мне тогда было 14 лет. Жил я в благополучной семье, мать — врач, отец — старший научный сотрудник. Но связался я с уличной компанией... Короче, старшие пацаны полезли в квартиру, а я стоял на шухере. И, когда появился наряд ППС, крикнул что было сил: "Шары!" Меня, естественно, приняли... Поставили условие: не хочешь сесть в тюрьму, расскажи, кто был в квартире. Я ответил категорическим отказом. Судили, дали два года ВТК — воспитательно-трудовой колонии. А растянулся этот срок почти на два десятилетия...
Сразу я попал в знаменитую колонию для малолеток имени Макаренко в Куряже под Харьковом. И хотя там положено сидеть лишь до достижения 18 лет (потом должны отправить на "взросляк"), у нас бригадиры были здоровенные парни по 20-21 году, отлично питавшиеся и "державшие зону" по указке администрации. Конечно, это было нарушение закона, но администрации так было выгодно. А сами бригадиры не хотели и боялись ехать на взрослую зону, потому что у каждого было много "боков" (поступков, позорящих, с точки зрения блатных понятий, честного зэка) плюс сотрудничество с "кумом" и "хозяином". На большой зоне их могли опетушить, а то и убить. Такие бугры освобождались прямо с малолетки.
Я попал в литейный цех (такая "малолетняя" литейка, кстати, была в Куряже единственная в Союзе). Лили чугун, поднять носилки с формой подростку было нереально, но поднимали, под кулаками бригадиров... Я же сразу решил, что буду на зоне "отрицалой", то есть буду отрицать лагерные порядки и, конечно, работать не буду. Администрация начала меня прессовать руками бугров. Однажды они завели меня в комнатку, где сохли портянки, и избили так, что я долго потом лежал в санчасти, мочился кровью.
Вышел с больнички, но работать все равно не стал. Тогда бугры опять говорят мне: мол, вечером мы тебя снова ждем в сушилке... Я понимал, чем это для меня закончится, потому взял портняжные ножницы, разобрал их так, чтобы у меня осталась одна половина, обмотал ручку куском простыни и пошел в сушилку раньше, чем бригадиры. Подождал, а когда дверь открылась, я первому же вошедшему всадил заточку куда-то в брюхо... А потом еще раз пятнадцать ударил. Все это было, как в тумане, куда и как бил, не помню. Короче, этого я зарезал, остальные бугры убежали.
А я сам отправился в дежурную часть, вместе с этой заточкой. Бросил пику на стол, говорю, заберите в сушилке, там ваш козляка валяется. Может, жив, может, нет, не знаю... Они сначала не поняли меня, увидели на мне кровь и решили, что я сам порезался. Но сбегали в сушилку, увидели труп и закрыли меня в ДИЗО (дисциплинарный изолятор). Там и сидел до суда, правда, недолго. Приехал следователь, возбудил дело и за 20 дней его расследовал. А что там расследовать, я ведь не отрицал ничего.
Суд был выездной и показательный, прямо на малолетке. О том, что раньше меня били и поэтому я его зарезал, я умолчал. Иначе бы я сам стукачом стал. Сказал просто, что у меня к нему была личная неприязнь. В итоге добавили к моим 2 годам еще восемь, итого получилась десятка. Все это произошло, когда мой первый срок почти заканчивался, мне уже было 16 лет. И меня отправили в другую колонию для малолеток, в Волгоградскую область (есть такое правило — если за злостное нарушение режима возбуждено дело, на старой зоне не оставляют). Там я дождался 18-летия (были и драки, и другие ЧП, например, поломал челюсть начальнику отряда, но я выжил), и поехал в "командировку" на взрослую зону.
Сначала попал, как и тысячи других зеков, на знаменитую Решетинскую центральную пересылку в Красноярском крае. За мной следовало и мое дело, уже приличной толщины, испещренное спецполосами и примечаниями: склонен к побегу и бунту, дерзок, "отрицала"... На Решетах был жесткий порядок, чтобы не было резни, бойни, там спрашивали: какой ты масти? Если блатной, езжай к таким же, там, где нет всякой нечисти... Мужик — к мужикам, петух — к петухам... Там опера-кумовья, когда приходит этап, не спят: смотрят дела, ходят среди людей, разговаривают... Если ты не блатной, а скажешь, что блатной, они сразу раскусят и сами поставят на место. Они там на такой "мурке бешеной" (нечто вроде признания профессионализма, энтузиазма на блатной манер. — Ред.), что нашим, нынешним украинским операм, далеко до них, это просто комсомольцы... Там дядьки — рыси, по 15-20 лет работали на крытых тюрьмах.
Приехал я на ИТК-13 в Красноярском крае. Только вышел из "воронка" с другими этапниками, к нам вышел ДПНК, дошел до моего дела, говорит: "О, какой прибыл, дайте ему сразу полгода ПКТ, пусть сидит в яме. Мне тут такой на зоне не нужен". Я: "За что?" Он: "За то, что у тебя голова неуставного образца, понял?" Я ответил, что понял, и отправился в подвал. Там камеры по 5-6 человек, холодно. Но дней через пять начальник вызвал меня в кабинет, спросил, раскаиваюсь ли я в убийстве. Я ответил, что нет, потому что защищал свою честь. Доведись еще, опять бы его зарезал. Работать будешь? Нет. А подбивать мужиков на бунты? Нет. Как будешь себя вести? Нормально, сами увидите. Если меня давить не будут, я первый не полезу. Ладно, говорит, тут за тебя авторитетные зеки просили, чтобы "поднять" тебя (выпустить из подвала), но я же не могу так сразу выполнить их просьбу. Потому досиди 15 суток, потом выйдешь.
Когда я вышел на зону, уже знал, что там порядок держал вор, и это очень не нравилось администрации. Она стала излишне давить, и было на сходке решено (на воле и вором в колонии), что на зоне должен быть бунт. Повод — жратва никакая и непосильные нормы работы. Там был лесоповал огромный, 7,5 км только промзона, куда сгоняли заключенных с двух лагерей, всего 14 тысяч человек. Я побывал там просто из интереса, так как был в глухом "отрицалове" и не работал. Просто посидел с мужиками у костра, чай попил, с конвоем побазарил... Конечно, тех, кто не работал, администрация отчаянно прессовала. Но были и свои уловки. Например, можно было пустить среди определенной категории зеков слух, что собираешься в побег. Конечно, об этом тут же докладывали администрации. Тут же получаешь красную полосу — склонен к побегу. И все, год после этого тебя из зоны никуда не выводят, находишься в бараке или в самой жилой зоне... А если этот или иной трюк не использовать, то светила статья — отказ от работы, по которой давали до 5 лет. Но мне-то зачем работать, я туда приехал по приговору, а не по договору, как вольняшки. Те зарабатывали там за сезон по 15 тысяч советских рублей, квартиру можно было купить или двое Жигулей.
"УДАР НОЖОМ СТОИЛ МНЕ ЗВАНИЯ ВОРА"
Вскоре меня привели к вору. Это был Сергей Петрович Троценко, близкий друг покойного Васи Бриллианта (знаменитый вор в законе, погиб в "Белом лебеде". — Ред.). Погоняла не было, все его звали Петрович, но уважение имел огромное. Я ему очень благодарен, он много для меня сделал... Прежде я не видел воров в законе, думал, какие-то особые, даже внешне, люди, а увидел небольшого дедушку, в очках с большими линзами, в пиджачке — клифте лагерном... Койка у него была, естественно, без верхнего яруса. Присели, он спросил, пью ли я чифир. Нет, говорю. Молодец, говорит, и я не пью. А купеческий чай (купчик, то есть обыкновенный чай, как все пьют)? Да, с удовольствием. Мужики заварили, подали, стали пить, спрашивает, ты — с сахаром? Я — нет, вприкуску. О, говорит, молодец, разбираешься... Рассказал я о себе, он спрашивает, буду ли работать. Нет, говорю, я не мужик. А кто ты по масти, спрашивает? Да никто, отвечаю, я молодой пацан, назваться кем-то не могу, но стремлюсь стать порядочным арестантом. На том и расстались.
Пришел я на барак, смотрю — простыни нестиранные, аж черные у всех. Спрашиваю у мужиков — почему? Говорят, "прачка" не работает уже полгода, что-то там сломалось. А почему тогда работаете, не бунтуете? Положено ведь стирать, вот пусть и выполняют... Мне говорят: малой, что-то ты сильно борзый, много на себя берешь, не вывезешь... Отвечаю: не вывезу, значит, сдохну, но под мусорской упряжкой ходить не буду! Об этом, конечно, донесли вору. Он меня вызвал, говорит, мол, чего возмущаешься вслух? Я отвечаю, что не согласен сам стирать, жрать баланду и молчать не буду. Да я этого повара, падлу, сам в бачке вместо мяса сварю... Вор выслушал и говорит: не надо ничего делать и выступать — пока. Придет время, сам увидишь...
И вот через полгода на лагере — бунт. Кому положено, о нем знали заранее, в том числе и я. У меня был тогда приятель на зоне, постарше меня, я ему верил безоговорочно. Он мне и говорит: мол, пошли козлов гонять! Я — так пошли! А в сапоге у меня — самодельная заточка. Зашли в барак, только я увидел там нашего завхоза, как сразу воткнул пику ему в живот. И тут вдруг мой приятель "включил заднюю"! Он выбросил свой нож и мне говорит: ты что, брось, есть кому резать этих гадов и без нас. Но я ведь ударил, у меня "баран" (раненый, убитый) уже есть! Я ему говорю: подними нож, падаль, ты что делаешь!? Я, выходит, опять себе срок подмотал, а ты, пес, в кусты? Подними нож! Он — не гони, не подниму! Тогда я тоже бью его в печень своим ножом. И этот удар поставил крест на моей воровской судьбе. До того я был абсолютно уверен, что со временем буду вором в законе. Но я ударил равного себе ножом, не имея на это права! То, что он включил в такой момент "заднюю", это надо было еще доказать людям, надо было поднимать этот вопрос на сходке, а у меня сыграли эмоции. Я не должен был этого делать.
А бунт продержался трое суток, потом его подавили водометами и БТРами. Я, после того, как ударил ножом двоих, пошел на улицу и включился в общие действия. Завхоз позже умер, а мой приятель выжил, хотя лучше бы наоборот, потому что его слова потом на сходняке сыграли большую роль против меня...
Мы захватили санчасть, но девок, что там работали, вор приказал пальцем не трогать. Мы создали живой коридор и девчонки все через него вышли на вахту. Контролеры в основном успели убежать, но некоторые попались, мы их, конечно, прибили, но не насмерть. А через трое суток открылись ворота и начался ужас. Я такого больше никогда не видел, даже по телевизору — там, видно, показывают лишь то, что можно. Заехали водометы, БТРы и зашли те, кого сейчас называют "тюремный спецназ" (тогда это был "взвод повышенной боевой подготовки"). Огромные дядьки с дубинами и щитами, хотя ломали они зеков чаще просто руками и ногами. Помню, возник перед мной один такой и — темнота. Сколько валялся без памяти, не знаю, но у меня были сломаны челюсть, нос, четыре ребра и обе ключицы. Стреляли также из пулеметов с БТРов, но только по крыше, по людям — нет, хватило спецназа и водометов.
Потом — следствие, суд, впаяли мне еще 6 лет 8 месяцев к моей "десятке". Честно говоря, я там уже запутался в своих сроках, что засчитывают, что нет, так что сидел, не думая об освобождении — толком не знал, когда. Вора от нас сразу увезли, сначала на полгода во Всесоюзный БУР (барак усиленного режима) "Белый лебедь" под Соликамском. А потом отправили на "крытую" тюрьму. Увидел я его в следующий раз, только когда мы оба уже были на свободе, в Москве.
"В МЕНЯ МЕТНУЛИ ПРАЩУ — КРУЖКУ С СОЛЬЮ В ТРЯПКЕ"
А у меня началась странная жизнь... на колесах. Представьте, 1 год и 4 месяца меня возили в "столыпине" (вагон для перевозки зеков). Поначалу послали в зону ИС-22 (строгий режим) в Якутии. Но я туда даже не зашел, прямо на вахте посмотрели мои бумаги и заявили, мол, парень, ты нам тут не нужен, отправляйся, наверное, на "крытую" с таким послужным списком... И опять в Решеты на пересылку, в "столыпине". А ехать туда месяц-два. Это же не обычный поезд, тут могут "вагонзак" отцепить и будет стоять в отстое неделю или две. Дают сухпай, в туалет водят почасово... Это, в принципе, обычный купейный вагон, только вместо дверей — решетки. Конвой каждые два часа ходит по коридору и видит все, что творится в камерах-купе. Там должны ехать семь человек, но загоняют поначалу и семнадцать... Тут уж как примостишься, так и едешь. Потом, правда, конвой старается перераспределить, чтобы было хотя бы по 12 человек.
Прибыл я в Решеты, оттуда направили в зону под Кемерово. Однако и там не приняли, не захотели бунтаря... И так несколько раз, почти полтора года. В итоге все же приняли меня в ИТК-20 Красноярского края. Хозяин сказал: гонять тебя туда-обратно не буду, но сразу ты пойдешь в "яму". Посидишь там до ближайшего этапа и поедешь на "крытую". Давай, мол, без выступлений, других вариантов нет. Я согласился и суток 20 просидел в подвале. А оттуда уехал с вещами на знаменитую Владимирскую крытую — так называемый Владимирский централ!
Там кумовья встретили, говорят, ну что, блатной, имей в виду, мы тут и не таких ломали! И посадили меня на год в одиночку. Сидеть в одиночке очень трудно — морально. Честно говоря, первые полгода думал, что сойду с ума. Но потом помаленьку привык... Распорядок там такой: подъем в 5 утра, через полчаса завтрак в камере, подают через кормушку. Харч, кстати, был более-менее. Хватало калорий, например, чтобы по 100 раз отжиматься от пола. Днем — час прогулки во дворике или в подвале. Сидишь сам и гуляешь сам. Общение с зеками — только если перекрикиваться.
Днем можно было лежать, нара к стене не пристегивалась. Еще в камере был туалет и над ним кран с водой. Кружка, ложка, миска — и все. Читать можно. Литература на Владимирской была сильная. Библиотекарь приходила раз в неделю, давала список, ты выбираешь книги — две в руки. Но потом, когда она увидела, как я пристрастился к чтению, давала и до 5 книг за раз. В шахматы играл сам с собой. И прессу приносили каждый день, до трех газет. А если есть деньги на счету, можешь выписать любые газеты, журналы и книги. И принесут обязательно, нигде не потеряется, за этим следил замполит.
Я там от безделья делал вырезки из журналов, потом их переплетал в красивые сборники. Клей в камере готовится так: берешь хлебушек, жуешь и тщательно его перетираешь через простыню — получается клейстер. На нем карты клеят, он крепче, чем любой наш клей типа ПВА. А если добавить чуть сахара, то еще крепче. Если делаешь карты, то для красной масти добавляешь в клейстер кровь, а для черной — жженую резину (например, каблук можно подпалить). Тюрьма многому учит. Я могу, скажем, прикурить от того, что буду вату катать тапочком, пока не затлеет. Могу прикурить от лампочки, сварю любой обед с помощью маленького кипятильника...
После одиночки меня подняли в камеру к блатным. Народу там было немного, 12 человек. А были хаты мужичьи, где по 60 человек... Приняли хорошо, обо мне слышали, даже Петрович хорошо отзывался. Так и прошла моя "крытая" — год одиночки и два в общей. Вернулся я опять в ИТК-20. Хозяин говорит: понял жизнь? Да. Работать будешь? Нет. Ладно, говорит хозяин, по закону я не могу тебя после "крытой" сразу в "яму", должен выпустить в зону хоть на сутки. Выпущу и посмотрю, как ты будешь себя вести.
Вскоре возник новый конфликт с "хозяином" и через месяц он опять отправил меня на крытую — уже до конца срока. Опять Владимирский централ, опять сначала год одиночки, потом общая камера. А оттуда, как злостного нарушителя режима (изготовление и игра в карты на интерес, нетактичное поведение с администрацией и пр.), отправили на знаменитый БУР "Белый лебедь", где ломали воров в законе и самых стойких арестантов. Там, в "Белом лебеде", погиб знаменитый вор Вася Бриллиант — его облили водой и заморозили во дворике, как немцы генерала Карбышева. На вид это обычная крытая тюрьма в 4 этажа, но с очень жестким режимом. Там, например, днем уже не полежишь, если ляжешь после подъема — карцер. А в карцере нару в 5 утра поднимали и пристегивали к стенке — до 9 вечера. Табуретка железная, привинчена к полу, долго на ней не посидишь. Стол тоже железный, на стене полка с хлебом, кружкой-ложкой, мыльно-рыльное хозяйство и все. Температура — на окно кружку поставишь, вода замерзает. Спишь на одеяле, матрацем укрываешься. За 15 суток раз десять ворвутся бухие контролеры, отмудохают за просто так.
Но, главное, там были пресс-хаты, где и ломали людей. Кинули в пресс-хату и меня. Делается это так: тебе объявляют, что переводят, например, из карцера в такую-то камеру. Но ты знаешь, что это пресс-хата и готовишься к худшему. Там сидят 4-7 амбалов. Когда я переступил порог, у стола сидели трое, один лежал, вроде спал на нарах. Начали разговор, я сразу сказал, что знаю, куда попал. Однако, говорю, вы ведь тоже порой сначала думаете, потом делаете, или нет? Один отвечает: мол, не все... И одновременно с этим со второго яруса меня ударили по голове кружкой с солью (насыпается соль в 400-граммовую кружку, обматывается она тряпкой в виде пращи — и по балде!) Очнулся я в санчасти, кроме головы, были сломаны ребра, но как их ломали, не помню, били, когда я уже отключился.
Когда пришел в себя, я попросил, чтобы меня посетил старший кум. Назавтра он пришел. Я заявил, что хочу... еще раз попасть в ту пресс-хату, чтобы, пусть буду драться в последний раз, но забрать с собой на тот свет хоть одного из тех псов. Опер понял, что я настроен серьезно и отправил меня уже в нормальную камеру. Там были камеры от 10 до 35 "пассажиров". (Были еще одиночки на спецпосту, но только для воров в законе. Даже на кормушке там висит замок, открывает его только ДПНСИ или замещающий его офицер).
Так вот, на "Белом лебеде" я досидел 6 месяцев и вернулся на Владимирскую. А там вскоре получил еще полгода БУРа ("Белого лебедя"). Причем меня на "крытой" менты предупредили, мол, ну, теперь ты приедешь с "Лебедя" "петухом". И созвонились с БУРом, мол, прессаните его там, как следует. Потому, как только я заехал — меня в пресс-хату (не ту, где раньше был), сразу же, с порога. Но перед этим была баня и там мне удалось разжиться двумя половинками мойки (бритвы). Я их сунул за щеки и пошел в пресс-хату. Я знал, что просто так не дамся никому... Зашел в камеру и тут же выплюнул мойки в обе руки. Зеки из пресс-хаты говорят: все, парень, мы знаем, кто ты, тебя не трогаем, делай все сам. И я порезался очень серьезно, множество разрезов на обе руки, полоснул по животу и по горлу... Забрали в санчасть, там зашили порезы, но левая рука стала сохнуть, потому что я там и нервы перерезал. Но потом мне делали повторные операции и в итоге руку спасли. Хотя она и сейчас меньше, чем правая.
Больше меня мусора в "Лебеде" не трогали, я досидел 6 месяцев и опять вернулся во Владимирский централ. А когда и там отбыл срок "крытой", оказалось, что мне до освобождения осталось 2 месяца и 16 дней. Потому меня просто прокатив в "столыпине" до Решет, а там и момент освобождения наступил. Так что выходил я на волю, отсидев почти 17 лет вместо 2-х изначальных, прямо с Центральной пересылке в Решетах.
Вышел я на свободу, а за воротами меня уже ждала братва из Москвы. Среди блатных я был на очень хорошем счету, как известный лагерный "отрицала", потому ребята прикатили из Белокаменной в Красноярский край, чтобы встретить меня. Многие когда-то со мной сидели, помнили... А на дворе был уже 1994 год, и той страны, которая отправила меня за решетку, уже не было.
Приехали мы в Москву, братва спрашивает: где будешь жить, чем заниматься? Я говорю, мол, поеду к своим отцу-матери, они к тому времени переехали на Украину, в Харьков. Ладно, говорят, но пока с недельку отдохни в Москве. Вот тогда я поездил по ворам, многих видел, в ресторанах сидел, рюмку пил... Видел, например, Расписного Витю, Куклу, Рисованного, Клешню, многих тамбовских, татаринских... Меня одели-обули, хотели подарить машину, но оказалось, что я управлять-то не умею. Купили мне кашемировый малиновый пиджак — писк моды — от которого я шарахнулся. Вы что, говорю. В мента меня рядите? И тут же выбросил 500-долларовый пиджак в урну, только потом успокоился... А когда были на стриптизе, там танцовщица кинула на наш стол лифчик. Если бы меня за штаны не удержали, я бы ее порвал, ведь она наш стол опоганила. Еще бы трусы кинула... Парни еле меня успокоили, они давно освободились и эти вещи уже воспринимали нормально. А я, только с зоны, считал, что так поступать западло...
В итоге со мной на поезд сели пятеро москвичей и мы двинули в Харьков. А там уже все-таки купили мне права и ВАЗ-21093, только входившие тогда в моду. Дали и денег, 20 тысяч долларов на обзаведение и поправку здоровья. Началась новая жизнь. Первый, кто меня к себе подтянул, был ныне покойный Батон — Сережа Батонский, которого я знал с детства. Встретились мы в гостинице Харьков, очень тепло. Он предложил стать одним из его бригадиров, но я отказался: "Во-первых, я не халдей и никогда ни под кем не ходил, а, во-вторых, у меня и у самого хватит духу отнять что надо у кого-то". На том и расстались, оговорив, кто где работает, чтобы не лезть на чужие территории. Мне достался район ХТЗ. Первым делом я сколотил свою бригаду из молодых, но духовитых, дерзких хлопцев, в основном набрал их по спортшколам — 20 человек борцов и боксеров. И начали мы свой рэкет... Потом я съездил в Грузию и привез 24 единицы хорошего стрелкового оружия. Там, в Зугдиди, жил вор, с которым я сидел на Владимирском централе. Очень порядочный человек, по национальности сван, горец. Я объяснил ситуацию, он свозил меня в горы, в тайник. Оружия там было — завались! Открыл мне ящик гранатометов "Муха" — бери! Но я попросил что-то покомпактнее, взял пистолеты Беретта, Глок, пистолет-пулемет Аграм-2000 (тогда новинка)... (Кстати, именно из Аграма-2000 в 1996 году был расстрелян нардеп Евгений Щербань в женой. — Авт.). Затарили мы мое оружие в вагон, который специально загнали в отстойник (открыли люки в потолке, устроили там тайники и закрыли). В Харькове — обратная операция. Кроме пистолетов, была еще снайперская винтовка СВД с хорошей английской оптикой. Ранее винтовка побывала в боевых действиях, Бог знает, сколько людей из нее положили...
Грабили мы всех подряд. Даже если ты когда-то сидел, но теперь на тебя работают люди, для меня ты — коммерсант и я с тебя получу! Правда, брали на испуг, никого мы не стреляли. Но пугали серьезно.
Подтянул чуть позже я в свою бригаду трех бывших офицеров-афганцев. И не знал, что на них уже были "бараны" (трупы). Из-за них позже я и получил 8 лет по ст. 69 (бандитизм), а двоих офицеров приговорили к вышке (но не расстреляли из-за моратория на казнь, в итоге они получили пожизненное заключение).
С "девятки" я вскоре пересел на БМВ, так называемый "слепой" (с закрывающимися фарами, которых в Украине было всего несколько. Ох, когда его увидел Боря Савлохов, как он завидовал...
"Я СКАЗАЛ ДРУГУ — НЕ ВЫЙДУ ОТ САВЛОХОВА, СТРЕЛЯЙ С ДВУХ СТВОЛОВ"
О наших отношениях с Борисом расскажу подробнее. Как-то я приехал (еще на "девятке") в Киев. И в одном магазине возле Республиканского стадиона увидел очень симпатичных девочек в зеленой униформе. Подкатился к одной, мол, то да се, пошли со мной... Она говорит: "Видишь, вон стоит Джип Чероки, пойди, поговори с парнями, без их разрешения не могу". Ладно, я понял, что это сутенеры (потом оказалось, работали на Борю Савлохова, но я этого не знал). Подошел, объяснил, чего хочу, они (их двое было) говорят, мол, нет проблем, плати деньги и бери. Я: как деньги, никогда за баб не платил и не собираюсь! Они: тогда не получается... Я тогда выхватил из-за пояса "пушку", которую с такой силой воткнул ствол одному в рот, что зубы посыпались! Обливаясь кровью, он упал, а второй просто удрал. Короче, добро я получил, девчонку забрал и увез в гостиницу "Салют". Через несколько часов отпустил, дав ей 500 долларов (я ж не зверь), а стоили девочки по 130 баксов в час. Сам выехал из гостиницы вместе с приятелем, смотрю, за мной Мерседес увязался. Обогнал меня, перегородил дорогу. Я "пушку" приготовил, жду. Вышел из Мерса парень, говорит: поехали с нами, с тобой хочет поговорить Борис Сосланович. Какой? Савлохов. Ну, поехали. Прибыли в казино в центре Киева, там сидели Боря, его брат Тимур и с ними человек 12. А я приятеля и свою "плетку" (пистолет) оставил в машине, сказал, если через 10 минут не выйду, заходи в казино и шмаляй с двух рук всех подряд! Нет базара! Пацаны у меня были отчаянные и хлеб свой отрабатывали...
Но до стрельбы не дошло. Мы познакомились с Борей, я рассказал о себе, добавил, что он может узнать обо мне в Москве у воров Креста или Черномора... Короче, мы с Борей друг друга поняли. Он сказал, что отныне я девочками могу пользоваться сколько хочу и бесплатно. "Только никого не бей и не хами", — предупредил Борис. Также спросил меня, имею ли влияние на Батона. Я ответил, мол, знакомы, но не более. Оказалось, ребята Батонского приехали в Киев и "кинули" фирму Савлохова, торговавшую машинами, на 10 дорогих "тачек" (взяли по липовым документам, не заплатив). И теперь Боря собирался ехать в Харьков разбираться.
Об этом разговоре я Батону рассказал, когда вернулся в Харьков. Смотрю, а его ОМОН (видимо, "Беркут" или "Титан". – Авт.) охраняет! Оказалось, именно из-за этих Бориных машин, Батон боялся покушения. Я посоветовал ему дать 100000 долларов в "общак" и люди ситуацию разведут. Так оно и вышло. Впрочем, Борис, видно злобу затаил, потому что позже, когда я уже опять сел, савлоховцы на 20 машинах таки приехали в Харьков по этому поводу, пришли на рынок, который держал Батонский, но там их всех уложили мордой в асфальт (Батон привлек к этому милицию, что мне не понравилось). В общем, разборка не вышла. А я, до очередной посадки, еще бывал в Киеве, пользовался Бориными девочками, вот тогда Савлохов и позавидовал моему БМВ. Тогда же Боря меня познакомил и с Авдышевым. Но ни дел, ни инцидентов с ним у меня не было.
А потом я вновь сел. Поймали одного моего подельника, который подсел в Киеве на героин. Я не знал, что он наркоман. Его сломали и он сдал информацию о нашем оружии. Пистолеты ментов не слишком интересовали, тогда на рынке за 250 долларов свободно можно было купить ПМ или ТТ, их было навалом. А вот то, что у меня была СВД, их напрягло... Как раз незадолго до того из похожего оружия в Харькове завалили коммерсанта. Я, правда, вовремя узнал, что меня уже ищут, и свалил к друзьям в Донецк. За это время всю мою бригаду приняли. Потом я решил, что ситуация успокоилась и решил на сутки приехать в Харьков В 3 часа ночи меня и взял спецназ в частном доме. Брали очень жестко, вылетели сразу 4 окна вместе с дверью... Нашли, конечно, все оружие. Стали крутить мою бригаду, вышли на те "офицерские трупы" и решили (зная мою биографию), что я тоже замазан в убийствах. Потом, правда, разобрались... Я три года просидел под следствием, в итоге получил "восьмерку" по 69-й (бандитизм) и по 142, ч.3 (за то, что как-то стрелял в ногу одному лоху). И поехал я в Кировоград, в ИТК-6, где, как водится, подержали меня в подвале 3 месяца, а потом отправили во Львов, в ИТК-48. Там не дали даже войти в зону, отправили в крытую Львовскую тюрьму (вся моя "делюга" пришла из России, так что знали, с кем имеют дело). Оттуда — тут же в ИТК-30 на Львовщине. Там посидел, правда, месяца три. Порядки, конечно, совсем не российские, блатными себя называли те, кто на Севере годился только носки стирать — ни духовитости, ни характера... Или взять игру в карты: за десятку гривен, например, могли предложить шмат сала. Но это непорядок, я никогда не возьму выигранное едой или шмотками, потому что должен отстегнуть от выигрыша в общак. А туда деньги должны прийти кристально честные, нельзя положить в общак сало или трусы.
Вскоре меня нашел на зоне вор Вова Сухумский (мы сидели с ним в России, а в 2005-м его застрелили в Украине). Там можно было войти на мебельное производство под видом заказчика... Мы встретились в кабинете мастера, посидели, чуть выпили. И Сухумский предложил мне стать смотрящим за лагерем. Я отказался, сказал, что меня тут же администрация отправит отсюда. "Тогда возьми на себя 4-ю локалку, где сидят отрицалы", — предложил вор. Я взял, и это стало поводом меня все же отправить на "крытую". Получил я 3 года "крытки", отбывал в Сокале под Львовом. Первый год — в одиночке. Там у меня все было, кроме телевизора: и печка (залитая глиной, куда вставлена спираль, баночка из-под леденцов), и радио, и кастрюльки... Но потом и оттуда меня отправили на 56-ю зону, в Ромнах Сумской области (там есть крытая тюрьма). Вот там были просто ужасные условия. Холод, голод, свет пару часов в день, "прачки" нет... Уголь привезли — а кругом частный сектор, топливо растащили. Баня для зеков — раз в 3 месяца! Я стал возмущаться, меня, разумеется, тут же определили в карцер. А там — жуткий, нечеловеческий холод. Я "куму" говорю: здесь сидеть не буду (тем более, мне робу выдали, тонкую, как марлю, вообще не грела). Он: не таких ломали, будешь сидеть!
А я уже приметил, что пол в карцере дощатый. Когда все ушли, я оторвал доску, вытянул гвоздь 250 мм, приставил к левой стороне груди напротив сердца (в правую бить бесполезно, это на тюремщиков не подействует), намотал на кулак полотенце и как дал! Думаю: попаду в сердце, значит, судьба такая, но на колени они меня не поставят! Гвоздь и улетел туда... Потом мне врачи сказали: гвоздь лежал прямо на сердце! А по коридору ходит надзиратель, каждые полчаса заглядывает в кормушку. Глядь, а там такое! Он тут же дернул за "тревогу" (через весь коридор протянута веревка, если дернуть, звенит в дежурке и на посту). Что тут началось! Меня отвезли на "скорой" в горбольницу, гвоздь достали и через 4 часа привезли обратно в тюрьму, хотя и было пробито легкое (потом само зажило). Туда уже прибыл прокурор, спросил, зачем я это сделал, ведь мне осталось 2 месяца до освобождения. Я рассказал, и "кума" сняли с работы. Так что зек, если духовит, не так уж бесправен.
Срок досиживал я в одиночке, но с режимом на общих основаниях — с матрасом, одеялом, в своей теплой одежде и пр. Прогулка — 2 часа, а не час, из-за пробитого легкого. Отсюда я и освободился. Приехал в Харьков, а на другой день пришли ребята из УБОП, говорят: у тебя есть 24 часа, чтобы убраться из города. Иначе опять закроем... Ну, договорились на трое суток, а потом я приехал в Киев, где не было у меня ни кола, ни двора. Но братва помогла, как харьковская, так и киевская.
Но вскоре меня опять закрыли, уже киевские менты. Сделали липового "терпилу", якобы я хотел его кинуть на квартиру, кроме того, создал одесско-киевскую преступную группировку, об этом даже газеты писали. Все это брехня. Правда в том, что вот-вот должен был освободиться Боря Савлохов, и менты не хотели, чтобы в этот момент я был здесь и на свободе. Мол, мы станем с ним в упряжку и накалим криминогенную обстановку. Меня судили, дали 6 лет, но по апелляции приговор (бездоказательный) отменили, снова отправили дело на расследование. В это время Боря умер на зоне. Причин держать меня за решеткой больше не было. Так что на следующем суде меня освободили прямо в зале. В итоге я просидел в СИЗО 1 год и 7 месяцев Дело развалилось, ибо доказательств изначально и не было. С тех пор, уже пару лет, я на свободе. Даже непривычно...