Михална (5 фото)

На шестом десятке записалась она на курсы вождения и даже их закончила. Теперь рассекает по городу на тонированной зубиле. Рулит уверенно, хотя на перекрестке я от нее становлюсь подальше — на всякий случай. Короче огонь–баба, трамвай на скаку останавливает. Кузовом.
Сынулю пристроила в курсанты, дочка давно замужем. С номинально сильным полом у Михалны отношения сложные – отпадает мужик от такой сталюки, не держицца. Найти ебаря имея такие ТТХ — проблема, удержать и подавно. Да еще характер. Ей бы хуй — мущщинко на загляденье вышел бы. Если чо — обложит, как не каждый мужик умеет. В общем, я бы такую не смог.
Заведует она школьной столовой. Педагог, одним словом. Макаревич практически, или Макарский — не помню. Дети ее обожают, ибо она с ними, как с равными — и хуями душевно обкладет, и по жопе надает, и накормит–приласкает.

Обычно лыба с ее лоснящейся красной сковородки не сходит ни днем, ни ночью. А тут на днях встречаю — туча тучей, аж искры на массу проскакивают.
— Что за хуйня, Михална? — спрашиваю.
— Пиздуй ка ты, дорогой, куда шел. Нужен будешь — сама найду. — и смотрит, так, что лучше б не находила.
— Да ладно, ладно. звони.
На той неделе это было.
Вчерась, однако, опять она цвела майская роза, и подшофе изрядно.
Ну я от приветственного лобзанья отворачиваться не стал, губы вытер втихомолку, и давай ее допытывать — типа, что ж за хуйня то приключилась?

А вот такая вот и приключилась – говорит, и давай сказку на ночь сказывать.
Сынок ее, лось здоровый, как я уже сказал курсантствует. Заведение – не просто так, творожок подзалупный, а цельный каскад зубодробительных эпитетов. Эн–ское, высшее, военное, краснознаменное, командное. Инсулиновый шок для уха, рахат–лукум под сахарным сиропом. Полный пансион, красивая форма, гарантированное трудоустройство. Пенсия опять же ранняя. Порядки там соответствующие: курсантов, кому есть где ночевать, вечером домой отпускают. Многие квартиры снимают. Олух ее, тоже как вечер — так дома. Шорты нацепил, в коробчёнку мамкину прыг — и по бабам. Дело молодое, знамо. Да и стипендия хорошая, больше чем у мамки зарплата. Не жисть, а масленица.
Ну Михална то, понятное дело, не с зарплаты живет. У нас ведь как — кто чем рулит, тот то и имеет. В хорошем, разумеется, смысле. В общем, выгодная баба — если свадьба там, или наоборот чего — сразу к ней. Она и место обеспечит, и наготовит, и зажгет — мало не покажется. Знают ее — и в училище, и в городе.
Ну это я отвлекся.
Приходит, значит, дитятко на побывку, губёшки отквасило: "Отчисляют меня из училища, дело завели в военной прокураторе".
— А что ж за хуйня у тебя, сыночек, приключилася — берет она его нежно за тугие яйки, и с вывертом так спрашивает.
— Я ль, соколик ты мой ебливый, офицерам твоим мяса не носила? Я ль полковничьих дочек на халяву замуж не выдавала? Да что ж ты за паибень–то там вычудил такую?!
И яйцы то его отпускает — чадо все же родное, жалко...
Детинец сопли значит пустил и вещает, дескать шел он поздним вечером с друганом –однокурсником по городскому парку, никого понятное дело ни за что не трогал, возвращался из увольнения. Путь их пролегал вдоль лавочки, где сидели столь же мирно, попивали пивасик две лахудры–пэтэушницы и приблизительно равное им количество осклизло–сизых личностей.
Какие там между ними терки происходят — история умалчиват, но вдруг одна из телок резко выхватывает от собутыльника по ебалу и задрамши ноги улетает с лавки. Другая при этом, трагически заламывая руки, призывает заступицца мимолетных курсантов. Хуй да за хуй, завязывается мордобой. В кульминации из кустов появляются два откормленных рояля в полицейской форме — сержанты Пупкин и Залупкин, и укладывают мордами на сцену весь квартет.

С этого момента медленно и неумолимо начинают крутиться ржавые шестерни отечественного правосудия. По горячим следам с кадетов требуют бабла, чтобы замять инцидент, но гордые защитники отечества посылают всех нахуй, не чувствуя себя виноватыми. Затем "пострадавшие" пишут на пацанов заяву, дефки выступают свидетелями и подтверждают, что сидели, вхуй не дули, а эти зеленые к ним доебались. Чирик–пиздык, и дело в военной прокуратуре. Начальник училища привычно бъет елдой об стол — отчислить. И тут, наконец, великовозрастная дитятя понимает, что шутки кончились, и жалобно припадает к мамкиной титьке.
По–моему, нету на свете силищи страшнее, чем мать защищающая своего ребенка.
Два дня Михална фурией носилась по городу — сшибала в больших кабинетах секретарш и дневальных, плакала, просила, угрожала, не забывая заряжать всем, кому надо и не надо. Влезла в долги по уши. И чудо случилось — дело спустили на тормозах, пацан отделался какой–то внутриучилищной взъебучкой. Второго, кстати так и поперли.

Но Михална не была б собой, если б не стала рыть дальше. От ее рытья на свет полезли весьма интересные вещи. Оказывается, лохотрон в парке действует уже хуй знает сколько, и что каждый год несколько курсантов покидают училище таким вот нехитрым способом. Бригада работает одна и та же, и по одному сценарию — девки отхватывают в торец, зовут на помощь курсантов, те как заводные несутся восстанавливать справедливость, затем всех вяжут менты, которые тоже в доле. Ежу понятно, что большинство решает проблему за бабло на месте – не за тем папки–мамки растили своих чадушек, чтобы так вот на дурку все проебать. А коли бабок нету – тады ребятки аревуар, нехуй вам родину защищать, раз за себя постоять не можете.
Так бы все и шло дальше по накатанной, если бы не сами знаете кто.
Отправив чадо в казармы драить полы, и обнеся презентами "классных дам", взбешенная повариха принялась с огоньком готовить блюдо, которое, как говорят, нужно подавать холодным.
Найти в маленьком городе человека — как два пальца обсосать. Первым делом, она наведалась в автосервис, где в свободное время подвизался один из участников концертной бригады. Без минуты терпила топтался под подъемником, меняя колодки на старой шахе.
— Знаешь кто я такая?
— Не знаю, и ваще я занят.
— Щас освободишься, родной – завелась Михална, и подхватив длинный, около метра, вороток с размаху переебала пидараса по ногам, ниже колен. Никто из сбежавшихся на крик не решился помешать к тетке, пока та хуярила ногами лежащее тело. Не отрываясь, поведала она трудовому коллективу, какое оказывается забавное хобби есть у визжащего как свинья сотрудника, и дождавшись, когда к процессу стали подключаться суровые слесаря и мотористы, сочла свою миссию выполненной.

Прыгнув в девятку, неуловимая мстительница унеслась на другой конец города, где имела не менее бурную встречу с одной из двух прошмондовок. Та огребла жестоких пиздюлей прямо в собственной прихожей, в присутствии мамы и папы, резко зассавших вмешиваться в экзекуцию. Чем ее мудохала — Михална уже не помнит, говорит лишь, что обломала все ногти и посбивала костяшки на обеих руках.
Следующей по списку была вторая пиздоторговка, обнаружившаяся в парке, на привычном рабочем месте, где в отсутствие подельников тупо набивала семечками оральное отверстие. Завидев несущуюся напролом сквозь кусты дородную тетку с домкратом в руке, она нет чтобы съебацца — осталась сидеть, лишь обоссалась и обосралась. Хорошо хоть ебло свое тупое руками прикрыла — домкрат раздробил обе кисти и сломал нос. Как всегда в таких случаях — милиции поблизости не оказалось, прочие же отдыхающие на досадном инциденте внимания заострять не стали — железяка, епта, уж больно тяжелая была.
Что примечательно — никто впоследствии никаких заявлений никуда не писал.
Разошлись, так сказать, при полном удовлетворении сторон. Единственный, избежавший сатисфакции, педрозо весьма предусмотрительно свалил из города.
Ну и, понятное дело, без репутационных издержек, непорочными слезли с хуя мужественные сотрудники известного рода органов. Ну да им и не привыкать. Поутихнет шум — наберут новую антрепризу — и вперед.
Одно радует — при всей творящейся хуйне, есть еще такие бабы, как Михална. И домкратов, дай бог, им на всех хватит.