Пожва. Потопленный флагман (51 фото)

Одно из редких исключений - Пожва, крупное село (3 тыс. жителей) в Коми-Пермяцком округе на полпути из показанных в прошлой части: Березники и Ко, или Главная гора Урала Березников в Кудымкар. Два века назад из освещённых газовыми фонарями цехов Пожвинского завода выходили первые русские пароходы и паровозы, и всё трудноспособное население Пожвы трудилось на нём из век в век... пока в 2014 году завод не умер скоропостижно. И я не знаю, чем Пожва впечатляет больше: своей великой стариной, аутентичным пейзажем заводского села или всепроникающим чувством забвения, тягучим и липким, как воздух Камского моря в знойный день.

Из Березников в Пожву ведёт дорога, скажем так, отличная по меркам Монголии. Однако пару раз в день по этой дороге ходит ПАЗик на Кудымкар, и 70 километров до Пожвы он преодолевает за вполне терпимые 2,5 часа.

За Камой сразу наваливается глушь, и кажется, что ведёт дорога прямо в сердце Пармы, куда-то в те леса, где в 1965 году внештатно приземлился Алексей Леонов. Но нет, на самом деле автобус едет параллельно Каме всего в нескольких километрах от её берега. Порой из-за поворотов возникают глухие, чёрные, нищие деревни, и Пожва на первый взгляд не выделяется среди них:

Она образовалась в 1715 году слиянием крупных деревень Усть-Пожва и Верх-Пожва, возникших где-то в 17 веке. Речка, в переводе с пермяцкого "Решето-вода", в 1952-54 годах стала длинным заливом Камского моря, поглотившим в том числе заводской пруд. Тогда же сам и завод "переехал" на тот её берег. Официально Пожва стоит по обе стороны залива, но для самих пожевлян он чётко разделяет два посёлка - собственно Пожву и Лемпиху:

Я думал доехать в центр Пожвы, но сошёл в кварталах на увале, увидев приземистое здание хлебозавода явно не из наших времён. В нём сложно не признать обезглавленный храм - когда-то стоявшую на кладбище церковь Иоанна Предтечи (1818):

Рядом с храмом - воинский обелиск с десятком фамилий:

Вокруг бродили коровы и люди, но ни те, ни другие не обращали на меня ровно никакого внимания. Глухомань, как я уже не раз замечал, бывает двух сортов - где ты в центре внимания и где ты настолько чужероден, что в твою сторону даже не смотрят. Нищее русское захолустье чаще являет собой второй случай. В Пожве очень тихо, а жарким днём с Камского моря поднимается липкий и влажный, поистине тропический зной.

С крутого яра пыльная улица спускается на такую же пыльную, но по-городскому квадратную площадь у Троицкой церкви. И двести, и сто лет назад, и ныне это центр Пожвы, а дома по краям даже немного напоминают город:

На лужайке за забором - ещё пара воинский обелисков:

В столовой напротив церкви нашлись удивительный советский интерьер с парой колонн наподобие печек-голландок и удивлённые моим появлением тётушки: "А зачем вы нас фотографируете?!". Да, в таких местах людям всегда очевидно, что если гость фотографирует - то непременно их. Кормят в столовой не сказать чтобы очень вкусно, но очень дёшево, а с упадком завода заходят сюда, кажется, в основном водители машин, едущих между Березниками и Кудымкаром.

На другой стороне площади - и сама церковь Святого Духа (1847-65). Или Троицкая - так она называлась первоначально, но после недолго закрытия в 1938-44 годах возродилась уже с другим посвящением. Промеж пожевлян, в отличие от остальной страны своё великое прошло не забывших, бытует легенда, будто строил её Андрей Воронихин. Спору нет, автор Казанского собора правда был простым сельским парнем из Усолья, а господа Строгановы его приметили да обеспечили путёвкой в жизнь. Но умер Воронихин за 30 с лишним лет до начала строительства этой церкви, когда и Строгановых след в Пожве простыл.

Увидев открытую дверь, я прошёл за калитку со старым мудрёным засовом:

У крыльца - сухой колодец, то есть освящённая скважина для утилизации святой воды. Само крыльцо и пол в притворе вымощены чугуном, что в общем не такая уж и редкость на Урале - то же самое я видел, например, в уже упоминавшихся Быньгах. Ведь рядом завод, а в его цеха и в этот храм ходят одни и те же люди, так почему бы не отлить там половицы и ограду?

Внутри уцелели фрески и лепнина, как и во многих храмах, не успевших стать при Советах складами, котельными или цехами. Я купил и поставил свечу, а на выходе меня догнала девушка из церковной лавки - расспросить, кто я такой, в их селе незнакомый. Если в столовую и музей чужаки ещё заглядывают, то в Пожвинском храме туристы бывают, наверное, даже не каждый год.

За храмом лежит Княжеский сад, разбитый в 1824 году, ещё когда Троицкая церковь была деревянной:

А в саду и сам Княжий дом - в этом бараке очень сложно признать бывший особняк заводовладельца (1812). Здесь была когда-то целая усадьба, и собранный в ней театр из крепостных актёров князь Всеволожский позже вывез в Петербург. С 1918 года в Княжьем доме обитал исполком, с 1970-х - заводской профилакторий, в 1990-х его передали окружной больнице, а в 2013 году деревянный особняк сгорел до первого этажа. В этом был какой-то особый злой рок, потому что год спустя не стало и самого завода.

Напротив, за улицей - Дом управляющего (официально - Главнокомандующего пожвинских имений) с характерной смотровой башенкой. Дом владельца предназначался для редких визитов, в то время как здесь жизнь кипела всегда, начиная с первого из пожвинских Главнокомандующих крепостного Василия Воеводина. Сейчас здесь детский садик "Берёзка", а когда-то в этот дом захаживали Михаил Салтыков-Щедрин, Надежда Дурова, Павел Мельников-Печерский...

От Княжьего дома начинаются и собственно промышленные постройки - какие-то длинные галереи и остатки подпорных стенок:

Вдоль главной улицы тянущихся к плотине. С распадом заводского ансамбля больше они похожи на какие-нибудь торговые ряды или конюшни:

Сам же старый Пожвинский завод ныне выглядит так, и на кадре ниже - где-то пятая часть его изначальных построек.
В 1700 году в Воронеже, где Пётр Первый строил флот для выхода к Чёрному морю, у приехавшего туда по государственным делам (но почему-то вместе с семьёй) Григория Строганова родился сын Николай. Царь стал его крёстным, и по такому случаю широким жестом даровал новому родичу земли на правых притоках Камы - Обве и Иньве, южнее старых, пожалованных Иваном Грозным, владений. Уральское солеварение вскоре полностью потеряло рентабельность, и "соляные короли" стали осваивать куда как более актуальную металлургию. В 1754-56 годах Николай Строганов построил на Пожве чугунолитейный завод, на тот момент довольно рядовой в его империи. Но время Строгановых как промышленной династии прошло: в 1722 году ставшие баронами, к концу века заводским глубинкам Урала они предпочитали свой дворец на Невском. И видимо там, в петербургских салонах, им сделал предложение, от которого невозможно отказаться один из тех, благодаря кому на престол взошла "матушка Екатерина" - князь-сенатор Всеволод Всеволожский. Надо заметить, приход на Урал петербургской олигархии вместо старых купеческих династий в те годы в принципе набирал обороты, но Всеволожский едва ли не активнее всех скупал земли, заводы и рудники по обе стороны Каменного пояса. К концу жизни ему принадлежала здесь территория размером с Чувашию или Калининградскую область (16 тыс. квадратных километров), десять тысяч крепостных рабочих (не считая членов их семей), и одних только медных рудников четверть сотни. Добрую треть всего этого великолепия Всеволожский приобрёл в 1773 году у Строгановых. Но как в древних государствах Востока, князь Всеволод I расширял "империю", а унаследовавший её в 1796 году его племянник Всеволод II занялся её развитием вглубь. Столицей Всеволожских владений Урала сделалась Пожва, поставлявшая в те годы кровельное железо и якоря даже на экспорт в Англию. На её долю в конце 18 века приходилось 1,5-2% всей российской, а стало быть чуть меньше 1% мировой металлургии - в наше время таким не может похвастаться ни один завод ни на Урале, ни на Рейне, ни на озере Мичиган, ни даже на Жемчужной реке. Как в Великую Отечественную половина снарядов и треть танков СССР были сделаны из стали Магнитогорска, так и в Отечественную войну 1812 года Пожвинский завод стал одним из главных поставщиков боеприпасов. В ту же войну сгорел и московский дом Всеволожского, и 1814-17 годы Всеволод II предпочёл провести в Пожве, в то самом Княжьем особняке, который сам сгорел спустя ещё два века.

В 1812-17 годах в Пожве были построены вот это каре корпусов с уцелевшей до наших дней высокой домной. Ещё - крупнейшая на Урале плотина длиной 1,5 километра и высотой 10,5 метров, и целая система каналов, шлюзов и конно-железных дорог. Вместе с Всеволожским сюда прибыл Пётр Соболевский - химик, металлург и инженер, впоследствии членкор Российской Академии наук, впервые в России освоивший порошковую металлургию, а впервые в мире - чеканку монет из платины. Под его руководством цеха Пожвинского завода впервые в России получили в 1816 году газовое освещение ("термполамп"), что позволило заводу работать на полную мощность даже по ночам. Мощи водяных колёс для полноценной работы уже не хватало, и в 1809 году на Пожвинском заводе была смонтирована импортная паровая машина, Однако уровень предприятия в бездорожной глуши был таков, что новые машины самим строить было как бы не выгоднее, чем везти сюда импортные за тридевять земель. Хотя завод оставался металлургическим, главный след в истории оставил его Машиностроительный цех, работавший по тем временам на острие прогресса.

В 1782 году французский маркиз Клод Жоффруа д'Аббан представил общественности "пироскаф" ("огневую лодку") - деревянное судно, приводившееся в движение паровой машиной и парой гребных колёс. В молодой Америке пять лет спустя шли эксперименты с движетелем - Джеймс Рамси выпустил в Потомак паровую лодку с водомётом, а Джон Фитч к своим пароходам прилаживал то бортовые вёсла, как у галеры, то подводную конструкцию наподобие утиных лапок. В 1802 году колёсный буксир "Шарлотта Дандес" шотландца Уильяма Саймингтона начал было таскать баржи в канале, но вскоре владельцы отказались от чудо-машины, сочтя, что она размывает своей кильватерной струёй берега. Первым колёсным пароходом в постоянной рейсовой эксплуатации стал "Клермонт" Роберта Фултона, с 1807 года курсировавший по Гудзону от Нью-Йорка до Олбани. Несколько лет спустя пароходы дошли и до России, которая в те годы, проспав паровую революцию уже стремительно отставала от европейских держав, но всё же ещё не успела отстать далеко. Царское правительство дало Фултону привилегию строить свои "стимботы" в России, но американский инженер скоропостижно умер. Первый в стране пароход был построен в 1815 году в Петербурге, на заводе шотландца Чарльза Берда, впоследствии вошедшем в состав Адмиралтейских верфей. В сентябре стимбот "Елизавета" уже ходил по Неве, удивляя петербуржцев идущим с реки чёрным дымом. Ну а Всеволожский цели утереть англичанину нос перед собой не ставил - он просто хотел вернуться домой более комфортабельным способом, чем полторы тысячи вёрст по бездорожью, и идея построить пароход совпала в Пожве с возможностью. Как я понимаю, заложили его раньше "Елизаветы", но строили дольше, а там и навигация кончилась. Следующим летом "Пожевку" и "Искорку" (так, по непроверенным данным, назывались здешние пароходы) испытывали и доводили до ума, а в 1817 году они впервые вышли в Волгу. Судостроение осталось специализацией Пожвы ещё на сотню с лишним лет. Вот пара макетов из местного музея - внизу Первый пароход, вверху - одно из пожвинских изделий начала ХХ века:

В 1826 году на Пожвинском заводе были изготовлены башенные часы, установленные на Спасо-Преображенском соборе Петеребурга. Они, вопреки расхожему мнению, первыми в России всё же не были - в московских музеях сохранились фрагменты курантов 16 века из Соловецкого и Николо-Пешношского монастырей, сделанных отечественными мастерами. Зато в 1838 году приглашённый Всеволожским англичанин Петер Тет представил общественности локомотив "Пермяк", в отличие от самоделки Черепановых ставший первым в России магистральным паровозом, рассчитанным на серийное производство. На выставке в Петербурге машину оценили высоко, но Всеволожский ошибся с моментом: Царскосельская железная дорога уже была укомплектована английскими паровозами, следующие магистрали лишь отдалённо планировались, и не нашедший заказчика паровоз вернулся на Урал. Только вокруг Пожвы в те годы действовало около 30 километров конно-железных дорог, но "Пермяк" отправился за Каму поближе к своему топливу - возить уголь Кизеловских копей на пристань Всеволодо-Вильва. И фактически не Варшаво-Венская магистраль, а та рудничная линия стала второй в Российской империи железной дорогой на паровой тяге. Когда "Пермяк" был списан, точных сведений нет, но известно, что в 1843 году в Пожве начали прокатывать рельсы, а для этого пришлось вместо кричной металлургии (когда металл и топливо находились в одной печи) освоить пудлинговую. Тут Пожва была уже не первой, но второй, на пару лет уступив другому забытому флагману в калужском Людинове. Первые серийные русские паровозы же начал выпускать в 1845 году Александровский (ныне Пролетарский) завод в Петербурге.

Но заметьте тенденцию: по пароходам Россия отстала от мировых лидеров на 8 лет, по железным дорогам на паровой тяге - на 12, а по пудлинговой металлургии - более чем на полвека. Звезда Горнозаводского Урала необратимо гасла, и если в конце 18 века на Россию приходилось 30-40% мировой металлургии, то сотню лет спустя - около 3%. Пожвинский завод к тому времени изготовлял в основном чугунное литьё на местные нужды и иногда - пароходы для Камы. В 1900 году речную флотилию Всеволожских из 4 буксиров и 30 барж купил другой петербургский аристократ Сергей Львов, а с ней и Пожевские заводы (именно "Пожевские", а не "Пожвинские") для обслуживания и ремонта судов. В 1927 году бывший промышленный флагман встал, в 1930-40-х годах в его цехах артели клепали колхозную технику, а затем в подпёртой гидроэлектростанциями Каме поднялась вода...

Но хотя бы верхняя сторона каре его корпусов на гребне укреплённой заводским шлаками плотины уцелела. В первую очередь - крупнейшая в Европе на момент постройки доменная печь (1813), работавшая на древесном угле. Самое крупное здание Пожвы ныне занято домом культуры, а в длинном корпусе поодаль спортзал и детская школа искусств - одни из последних напоминаний, что Пожва не просто село:

С обратной стороны - заросшая площадка над водой, куда я зачем-то полез напролом - местным ходить туда незачем. Так что вот кадр оттуда просто чтобы риск словить клеща был не напрасным:

Полез же я туда, чтобы посмотреть на проём под бывшей домной, но он оказался лучше виден с причала за плотиной:

Под каре пожвинских корпусов был целая система плотин и водяных колёс - река делилась на рукава, проходившие под разными цехами и вновь сливавшиеся у нижней плотины. Но даже эта сложная система не могла тягаться с паровой машиной, и не успев её внедрить в конце 18 века повсеместно, Россия утратила лидерство за считанные годы.

Если Дедюхин близ Березников - уральский родич Мологи, то в Пожве можно вспомнить скорее Калязин. Только в горнозаводском краю не колокольня торчит из волн водохранилища, а труба, когда-то стоявшая посреди каре заводских корпусов. Не знаю точно, когда была построена её нижняя гранёная часть, но если вместе с цехами в 1810-х годах - то кажется, я нашёл старейшую промышленную трубу в России. Она порядком накренилась и думаю, в обозримом будущем рухнет:

По плотине и мосту я дошёл до Лемпихи, встречающей деревянными постройками неясных лет и бурьяном, скрывающим корову:

Вдоль Пожвинского залива через всю Лемпиху тянется длинная и неимоверно пыльная Широкая улица. Это её официальное название, уцелевшее невесть с каких времён. На ней есть автобусные остановки - раз в час между посёлков ходит ПАЗик, но я на него опоздал.

Ручей с сараями прямо у воды:

Весьма внезапный в этих плавнях катерок, как военные корабли зачем-то покрашенный в серый:

В конце Широкой улицы, где её пересекает Судомеханическая - собственно, Пожвинский машиностроительный завод. Он был построен здесь с нуля в 1954-58 годах как "Лесосплавмаш", но считается преемником того старинного завода. По крайней мере в сквере стоит памятник (2007) с якорем и списком достижений эпохи Всеволожских по бокам:

Зелёный корпус за сквером - это заводоуправление, и я шёл именно к нему: в Пожве есть отличный музей, и все местные, не сговариваясь, посылали меня сюда - в заводскую библиотеку. Последняя ещё действует, и в ней даже проходят выставки местных народных умельцев, но сам музей, как оказалось, пару лет назад съехал отсюда в центр:

В ожидании автобуса я немного побродил вокруг, но смотреть в призаводской Лемпихе оказалось не на что:

С упадком лесосплава самой актуальной продукцией Пожмашзавода оказались системы пожаротушения, которые он продолжил выпускать и в постсоветское время. На некоторых сайтах и даже в википедии ещё можно видеть бравурные характеристики с обилием слов "уникальный" и "крупнейший", да и работало здесь ещё несколько лет назад без малого 1300 человек - почти половина населения Пожвы, то есть за вычетом детей, стариков и домохозяек, буквально ВСЕ. Но конец наступил быстро: фактически, единственным покупателем пожвинской продукции было МЧС, и с прекращением госзаказа предприятие рухнуло. В 2014 году завод купил один московский бизнесмен, да рассудил, что выгоднее тут всё закрыть и продать на слом. И я не знаю, кто тут виноват - заводское начальство, на госзаказе забывшее о модернизации производства и поиске новых рынков сбыта, или госзаказ, по каким-нибудь сугубо антинародным причинам отказавшийся от "крупнейшего и уникального" оборудования. Знаю лишь, что судьба каждого моногорода, живущего на заказе государства или единственной крупной корпорации точно так же висит на волоске. Территория Пожмашхзавода пока ещё охраняется, но вот такие виды открываются за его проходной:

Густая трава колышется на тёплом ветру, в жарком воздухе жужжат мухи... В обескровленной Пожве всё кажется каким-то эфемерным и нереальным.

ПАЗик увёз меня из Лемпихи обратно в центр, а когда я спросил кондукторшу, где там музей, вдруг оказалось, что рядом со мной едет одна из его сотрудниц:

Общий вид остатков Пожвинского завода:

Музей оказался буквально за углом от центральной площади, в неприметном деревянном здании с тонким воинским обелиском у входа:

За дверью видны картины в стиле Рериха и записки с иероглифами. Музей держится в первую очередь на своём хранителе Алексее Панфилове, которого в одной статье назвали просто Сборщик - на Пожвинском заводе он 20 лет собирал изделия, а в свободное от работы время собирал музей, и однажды хобби оказалось вернее работы. Ещё он востоковед, художник, знаток холодного оружия и чинит компьютеры для местной детворы, которая его обожает. Первоначально коллекция хранилась у Панфилова дома, затем - в заводской библиотеке, теперь вот переехала сюда, но и это, по словам Алексея - вряд ли надолго.

У входа - старые часы чуть ли не местного же производства, работающие однако чётко, только заводить их нужно раз в неделю. Вся экспозиция собрана в одной комнате, но по разнообразию своему достойна полноценного краеведческого музея:

Внизу справа на кадре выше выглядывает надгробная плита Василия Воеводина, того самого крепостного-Главнокомандующего из дома с деревянной башенкой. Где сама могила - уже никто не помнит, а плиту Панфилов собрал из двух обломков, использовавшихся в Княжьем доме - один был шестком печи, о буквы другого вытирали ноги при входе. На витрине - изделия завода разных лет, в том числе ядра Наполеоновской войны:

Под потолком - чертежи пароходов времён Сергея Львова, спасённые буквально из макулатуры:

А напротив них - амулеты звериного стиля, украшения пермяцких селянок, ржавые мечи из тьмы веков:

Как напоминание о том, что Пожевской заводы Строгановы построили на очень и очень древней земле:

-Знаете, земля тут правда особенная, - говорил Алексей, - вот как-то, помню, пошли мы с другом в поход. Вечереет уже, надо где-то ставиться, в потёмках нашли первую попавшуюся поляну да разбили на ней палатку. А ночью снаружи звуки какие-то слышу, шаги, треск костров, голоса. Выглядываю - там туман, а вокруг нас целый лагерь стоит! И вот подходит ко мне человек в кольчуге... а может и не совсем человек. Говорит, что зря мы пришли сюда, и на меня кидается, а зубы у него не людские! - тут можно вспомнить многочисленные публикации, на которых Панфилова преподносят эзотериком-сказочником, но их авторы, видать, не умеют дослушать до конца, - а потом я просыпаюсь в палатке. Утром выглядываем - действительно, туман. Говорю товарищу: "вот неспроста же такое приснилось!". А как туман рассеялся - поняли мы, что вокруг нас сплошные курганы.

Отдельная достопримечательность музея - зуб вежлога. Так в коми-пермяцкой мифологии называли чудовищ наподобие вампиров и оборотней. Раньше, по словам Алексея, он даже давал гостям подержать этот зуб в руках, но некоторые после посещения музея тяжело болели, и от греха подальше он спрятал зуб под стекло, к амулетам и бусам. Вроде как зуб человеческий, но аномально острый, словно у хищных зверей - возможно, какая-то мутация:

В соседней витрине - лишённые мистического ореола зубы и кости доисторических хищников:

На прощание музейщики подарили мне ручку с надписью "Пожва". Подаренная чуть раньше на Байконуре ручка "Роскосмоса" к тому времени уже развалилась, а вот пожвинская - пишет до сих пор. Выйдя из музея и пообедав в столовой, я увидел, что на площади, неуклюже поднимая пыль, разворачивается огромный кудымкарский автобус - он только прибыл, а назад в краевой центр пойдёт лишь через три часа. Отстаиваться он поехал в Лемпиху, а меня довёз до остановки у выезда. Последним впечатлением Пожвы стал мчавший по Широкой улице пневмоход: мотоцикл с мягкими приспущенными камерами от тракторных колёс. Он отлично ходит по рыхлому снегу или болотам, при этом не повреждая почву, а потому без пневмоходов уже несколько десятилетий невозможно представить себе Крайний Север. Такие маленькие смоделки на северах называют "каракаты", а "пневмоход" там - это тяжёлая заводская машина. Пневмоходы, во главе с крупносерийным "Трэколом" и инновационным "Шерпом" - веяние новое и перспективное: хотя по грузоподъёмности они пока существенно уступают гусеничным вездеходом, проходимость у них как бы не выше, а главное - колёса не портят тундру. Теперь, кажется, каждом крупном северном городе есть мастерская, где колесные вездеходы разарабатывают местные умельцы и делают мелкосерийно. На двух таких машинах - "Xpen" из Усинка и "Тром" из Сургута, - мне довелось поездить в 2016-м году. Но изобретателем пневмохода по крайней мере сами пожевляне считают своего "дядю Пашу Суханова", который сконструировал такую машину у себя в гараже в 1970-е годы, разочаровавшись в бесполезных летом аэросанях. Теперь тут периодически проводятся гонки на пневмоходах, а отдельные машины делаются и на заказ для других городов и весей. Пожвинский завод умер, а вот ведь дело-то его - живёт...