Тушу шатуна-людоеда сожгли на огромном костре в центре деревни (7 фото)

Медведя на санях мы привезли в Непу. Запомнилось, как люди приходили, приносили дрова, без лишних слов и суеты. Совершался неизвестный мне и очень нужный в этот момент обряд. Тушу шатуна-людоеда сожгли на огромном костре в центре деревни.

Мне пришлось познакомиться с шатунами во время студенческой практики в свой первый таежный сезон в Преображенском КЗПХ.

Это юг Катангского района Иркутской области, что вклинился между Эвенкией и Якутией по водосбору верховьев реки Нижняя Тунгуска.

В Катангской тайге осенью 1975 года медведи маленько бродили.

В Преображенку, старое русское село на Нижней Тунгуске, медведь пришел в середине сентября, в первой половине дня.

Мы это поняли по всплеску собачьего лая на околице. Яростный хор был тревожным, и с каждой секундой его мощь увеличивалась. На лай полетели галопом все местные собаки, а за ними и мужики с ружьями.

Мы, студенты-охотоведы, бросились туда же. Псы ревели сразу за последними домами, вытянувшимися цепочкой вдоль реки. Подбегая, мы услышали выстрел. Единственный.

Самые смелые псы уже тешились на медвежьей туше, которой вообще не было видно, а остальные орали так, что уши закладывало. Прибежавший первым высокий поджарый мужик по кличке Сохатенок коротко и эмоционально рассказал, как он добил медведя: между собак ствол просунул и стрелял в упор...

Когда собак утихомирили и разогнали, чтобы они медведя в клочья не разнесли, мы услышали чей-то голос, просивший помощи:

— Мужики, помогите вылезти!

Этот зов шел из штабеля беспорядочно уложенных бревен. Лес для местной пилорамы лежал сначала аккуратно, но неожиданным августовским паводком его чуть не унесло. Мы все его героически удержали, но так и оставили в беспорядке.

И вот оказалось, что в этой куче находится человек и сам выбраться не может. На лай собак собралось с полсотни людей, поэтому штабель быстро разобрали и страдальца извлекли.

Выяснилось, что спасенный, работяга геологической партии, и есть главный медвежатник, и собаки только продолжили дело его рук.

Геологические кадры — контингент очень специфический. Что-что, а выживать в любых условиях и спецназ научат. Этот был типичным геологом, опытным. Его партия несколько дней назад в Преображенку вышла.

После долгой гулянки по случаю окончания сезона и выхода в жилуху этот кадр решил себе и друзьям рыбный день устроить. Надо сказать, что за окунями и сорогой на Нижней Тунгуске с удочкой и ведром ходят. Это сига надо знать, где искать, и тугунка в сезон в нужном месте неводить, а соровой рыбы везде полно.

Работяга ее и ловил. Клев был, как обычно, незабываемым, ведро быстро наполнялось. Вываживая очередного крупного окуня, кадр услышал плеск воды. Посмотрел дальше поплавка и увидел совсем близко медведя, переплывшего реку и выбиравшегося на мелководье.

Спасаясь от зверя, который явно атаковал, человек юркнул в разворошенный штабель леса, стараясь как можно дальше залезть между бревен. Другого варианта спасения просто не было.

Медведь, пытаясь вытащить мужика, зацепил его когтями за энцефалитку и порвал ее. Кадр, достав из кармана складной ножик «Белка», дешевый, но острый, как бритва, извернулся и полоснул медведя по животу. Медведь заревел, на этот рев примчались собаки, а затем и остальные люди.

Мокрый и изжеванный собаками медведь, крупный самец, выглядел невнушительно. Его, разумеется, отдали чудом выжившему медвежатнику. Жировых накоплений у зверя под его шкурой не было совсем, а все внутренности вместе с печенью и почками успели вырвать лайки…

Обсуждая ситуацию, местные мужики пришли к выводу, что этим случаем дело не кончится и надо быть наготове.

На сезон добычи пушнины нас, студентов-охотоведов, вооружили «Белками», хотя большинство местных охотников ходили с тозовками.

Считалось, что «Белка» с гладким стволом 28-го калибра — оружие, отвечающее требованиям техники безопасности. Лося, кстати, из этого ружья я тогда круглой пулей добыл, причем одним выстрелом метров с пятидесяти.

Встреч же с медведями в сезон белковки, к счастью, не было. Только раз в ноябре через наш участок шатун прошел, след оставил. Вечером в зимовье (мы втроем белковали) след этот стал главной темой.

Мы решили, что зверь пришлый, мест не знает и потому прошел мимо, в трехстах метрах от зимовья. Раций тогда не было, предупредить соседей по тайге мы не могли, а бежать к ним пятьдесят километров смысла не было — шатуна не обгонишь.

Успокоили себя тем, что у ребят на Холоките собаки добрые и сами они не промах. После сезона узнали, что шатун их участок тоже просквозил и в сторону Якутии подался.

Но мои истории с шатунами только начинались. Из тайги мне выпало первому выходить. В нее, родимую, заходят вместе, а выходить лучше поодиночке, с охотой.

Поняга у меня получилась малоподъемная — набрал много сохатиного мяса. Ведь в студенческом общежитии в Иркутске оно очень востребовано, а из тайги его трактором начнут вывозить, когда меня здесь не будет.

Семьдесят пять километров до Преображенки надеялся за два дня одолеть. И получилось бы, да азарт подвел. На огромной гари сначала потерял пару часов на соболя.

Его мои собачки на пределе слуха в толстой колодине нашли, но это полбеды, соболь больше пары часов стоит. Но потом мои лайки на сосновом острове среди этой гари сразу много глухарей облаяли, и я, не подумав, двух огромных петухов добыл.

Когда третьего выцеливал, понял, что и первых зря стрелял. Ведь бросать добычу — позор, а на понягу их торочить уже некуда, и так тяжеленная. Приторочил, поставил на валежину, подлез снизу и встал. Лишние десять килограммов явно сбавили мою скорость.

До зимовья соседей, где планировал в обед чай пить, добрался только к сумеркам. Хозяев дома не оказалось, что неудивительно: участок большой, зимовий много. На следующее утро я с огромным удовольствием подвесил своих глухарей под лабаз. Мужики наверняка обрадуются подарку, они уже капканили, а приманка лишней не бывает.

Вышел в путь затемно, но наверстать упущенное и пройти с тяжелым грузом почти шестьдесят километров за день не надеялся. До сумерек одолел около сорока километров, до зимовья на речке Мостовой оставалось меньше пяти.

Я уже настроился на ночевку и гадал, где сейчас охотники с этого участка — местные мужики братья Соколовы. Ведь сколько у них зимовий, в любом могут оказаться. Хотелось прийти в теплое жилье, а не промерзшее топить…

И тут далеко впереди, справа от тропы, дружно взревели чужие собаки, и мои лайки унеслись помогать им. Лай был серьезный. Первоосенка Лада лаяла, как на медведя, а соболятник Пестря, который даже медвежьего следа боялся, молчал.

Ясно, кого собаки лают, причем берлоги здесь быть не может, ведь у тропы ее бы уже давно нашли. Значит, дело намного серьезнее. Проверил: у «Белки» большой ствол пулей заряжен, еще два пулевых — в рукавицу и вперед по тропе!

Когда почти поравнялся с местом, звеневшим от яростного лая, услышал хлесткий щелчок выстрела малокалиберной винтовки.

Дальше думать было некогда, включилась какая-то древняя программа, диктовавшая, что нужно делать. Тяжелая поняга еще падала в снег, а я уже бежал на лай. Тозовка щелкнула еще раз, от чего стало радостно: живой еще, стреляет!

А когда уже почти добежал, щелкнула третий раз, очень звонко и счастливо. Увидев живого и здорового стрелка, а также кучу-малу из лаек, тешившихся на медвежьей туше, понял, что все уже кончилось, и очень этому обрадовался.

Стрелял Никандра Соколов, мужик огромный, каких обычно со шкафом трехдверным сравнивают. Выглядел он в серой суконной одежде и с отросшей за сезон бородой очень колоритно. «Белка», точно такая же, как у меня, в его огромных руках казалась игрушечной.

После приветствия и рукопожатия (моя кисть буквально утонула в его ладони) Никандра, обычно немногословный и насмешливый, одной тирадой рассказал об охоте на шатуна:

— Подхожу, понял, а он, понял, лежит на муравейнике, понял, и трясется; собаки его рвут, понял, твоя тоже, понял, а он не оглядывается, понял; я пулю, понял, не стал тратить, понял, из тозовки забил, понял?

Конечно, понял, что таежник шатуна-доходягу добил, который с этого разрытого муравейника уже не встал бы, и что встреча с шатуном в этой стадии его жизни опасности не представляет. Запах от медведя шел тяжелый.

Все лапы зверь обморозил, когти на передних лапах обломал. И оказался неожиданно легким, всего килограммов семьдесят — скелет в непролинявшей шкуре, забитой снегом.

В разгар работы пришла весть из деревни Непа о вероятной гибели охотника. Местный киномеханик, когда не было киносеансов, уходил на охоту в свое зимовье в двадцати километрах от деревни.

Очередной раз ушел и не вернулся, его собаки пришли одни, обе со свежими ранами. В деревне мужиков не было, все еще находились в тайге. Быстро собрали группу из четырех человек, в которую попали я и еще один парень. В этот же день выехали.

Зимой Нижняя Тунгуска становится автотрассой, добрались без приключений. Утром на двух розвальнях поехали на место. К нам присоединился местный дед, знавший дорогу. Собак взяли много.

Они нашли и поставили шатуна, когда мы подъезжали к зимовью киномеханика. Бывалые мужики меня и парня к медведю не пустили, а сами побежали в густой ельник на лай. Управились за минуты, выстрелов было всего три.

Шатун в черной шубе оказался огромным, еще увесистым (по общей оценке под полтора центнера), но лапы уже обморозил и почти все когти на передних обломал. Вонь от шатуна чувствовалась даже в мороз. По следам мы восстановили обстоятельства трагедии.

Зверь пришел в зимовье раньше хозяина и, сломав нары, сделал на их месте лежку. Вероятно, охотник пришел к зимовью в сумерках, его собаки гоняли соболя и отстали. Когда парень был в двадцати метрах от зимовья, медведь вылетел ему навстречу.

Выстрел из тозовки шатуна не остановил. Мы нашли и тозовку с открытым затвором, и погрызенную понягу, и топор в чехле из голенища валенка, и нож в ножнах, и все остальное, что медведь не доел: ступню в головке ичига и крышку черепной коробки с покрывавшей ее кожей.

Местный дед пояснил, что медведь, убивая человека, именно так череп ему ломает. Если не получается за кость зацепить, снимает с головы кожу. Судя по следам, собаки пытались отстоять труп хозяина, но не смогли. Получив раны, они ушли в деревню.

Медведя на санях мы привезли в Непу. Запомнилось, как люди приходили, приносили дрова, без лишних слов и суеты. Совершался неизвестный мне и очень нужный в этот момент обряд. Тушу шатуна-людоеда сожгли на огромном костре в центре деревни. Впечатления остались тяжелые.

В клубе накрыли стол, пригласили помянуть киномеханика Калмыкова. Закусывали максой (мерзлой налимьей печенью) и строганиной, но на меня полтора стакана водки не подействовало. Будто воды выпил.

Мужиков-напарников, которые не пустили нас, молодых, к живому шатуну, я понял позже, когда стал взрослее. Поступили они правильно. Не тот был случай, когда можно молодняк в серьезном деле проверять, а с малознакомыми людьми этим вообще заниматься нельзя.

Вот так в свой первый таежный сезон я познакомился с шатунами. Потом сезонов было много, но выкапывать из утоптанного снега куски человеческой плоти больше, к счастью, не пришлось.

Виктор Степаненко 10 марта 2019 в 06:01