Так стыдно ему не было никогда

Иван Петрович сидел в своем кабинете в башне «Федерация». Уже стемнело и даже секретарша Леночка не выдержала и отпросилась уходить, так как рабочий день закончился уже три часа назад.

А Иван Петрович все сидел, смотрел в одну точку и никак не мог решиться встать и спуститься вниз, чтобы сесть в автомобиль и поехать домой. В свой особняк на Рублевке. Потому что там ему надо было бы посмотреть в глаза садовнику, который будет обязательно открывать ворота. Чурке-узбеку. А он не мог. Ему было жутко, просто непередаваемо стыдно, как не было никогда в его бурной жизни, полной самых разных, в основном весьма неблаговидных поступков....
Все началось с того, что Ивану Петровичу потребовался новый садовник, он же разнорабочий, присматривающий за его огромным участком рядом с домом. Прислугу Иван Петрович нанимал сам. Поэтому в один из дней он с утра подъехал к месту, где постоянно толпились, ожидавшие работодателей гастарбайтеры из Средней Азии.

Там он спокойно и жестко отодвинул в сторону набежавших к машине узбеков и таджиков: «Хозяина, любая работа делаем, красим, штукатурим, работаем недорога». Огляделся по сторонам и заметил пожилого узбека, который не суетился, не прыгал навстречу каждой машине. Только сидел и слегка улыбался как умудренный жизнью человек, знающий себе цену, хоть в этом месте и совершенно копеечную. Подошел к нему, предложил:

- Садовником и рабочим по участку будешь работать? Плачу как все. Жить- у меня в подсобке, питание с кухни.

Узбек согласился.

Он работал четко и аккуратно, всегда содержал все в порядке, не лез на глаза, не просил ничего для своей небольшой подсобки, площадью метров 9, в которой вместе с узбеком хранился еще и весь его инструмент.

С просьбой он обратился только один раз. Долго мялся, а потом попросил:

- Ивана Петровича, разрешите, сын ко мне приедет. Он немного поживет у меня в подсобке, будет мне помогать, пока работу не найдет. Ни платы, ни еды дополнительной не нада.

Иван Петрович свысока тогда милостиво бросил:

- Пусть приезжает. Только чтобы на глаза мне не попадался. Увижу хоть раз, прогоню всех.

Сын, наверное, на самом деле приехал, Иван Петрович не вникал, чего там у садовника. Он ему платит деньги, да еще и жильем обеспечил…

Тем утром Иван Петрович, как обычно, отдал распоряжения по дому, сделал пару утренних звонков и собирался ехать в офис. Он подошел к машине, когда узбек-садовник сказал:

- С Днем Танкиста Ивана Петровича!

Иван Петрович тормознул:

- Спасибо. Откуда ты знаешь, что я в армии служил в танковой части? Я вроде такие вещи при своих работниках не рассказывал.

Узбек немного удивленно посмотрел на Ивана Петровича:

- Так эта… Кандагар, восемьдесят шестой. Я же пулеметчиком был в том БТР-е, который вы тогда вместо мехвода вывели. Рахмонов. Я думал, вы меня на работу к себе взяли, потому что узнали.

Иван Петрович не сказал ни слова. Он молча сел в машину. Обычно говорил водителю: «Поехали», а потом иногда перекидывался с ним по дороге парой слов. На этот раз он молчал. Водитель, подождав немного, поехал по давно известному маршруту.

В городе Иван Петрович также молча прошел в свой кабинет. Сел за большой стол, с видом на Москву. И стал смотреть в одну точку, на большой город.

На душе было настолько противно, как не было никогда в его сложной и не всегда честной жизни. Так стыдно ему не было никогда. Ни когда уводил чужих жен и любовниц, ни когда кидал партнеров и клиентов, продвигаясь все дальше к своим миллиардам.

Так прошел целый день…

Иван Петрович сидел, смотрел на вечернюю Москву, а перед глазами стояла залитая солнцем горка рядом с Кандагаром и БТР на ней, полный раненых солдат. Ротный был без сознания, он, молодой сержант Ваня, сидел на месте мехвода и, казалось, что «духи» стреляют по их машине со всех сторон. В машине осталось только двое невредимых бойцов: он и еще один, не отрывавшийся от пулемета и не прекращавший стрелять по «духам».

- Ваня, скорее отгоняй совсем БТР с горки, у меня патроны совсем кончаются, - снова, как тогда, кричал в его голове своим сорванным в тот день голосом всегда такой спокойный пулеметчик Рахмонов…

Над Москвой опускалась ночь. А Иван Петрович все также сидел в своем кабинете и смотрел в одну точку.