«Есть вещи важнее, чем счастье». Правила жизни и полароидные фотографии Андрея Тарковского (167 фото + 1 видео)

Андрей Арсеньевич Тарковский родился в 1932 году в селе Завражье Юрьевецкого района.

Тарковская Мария с маленьким Андреем. Завражье, 1933 год.

Арсений Тарковский с сыном Андреем

Андрей Тарковский в детстве

Андрей Тарковский, 1970 год.

Андрей Тарковский считал кино единственным видом искусства, которое по-настоящему способно передать бесконечную текучесть времени, чем отчасти объясняются его сверхдлинные кадры и размеренный темп повествования. Он создал новаторское кино, озадачивающее экранными и звуковыми метафорами, внушающее трепет и восхищение.

В мир Тарковского также погружают полароидные фотографии, съёмкой которых он увлёкся, готовясь к работе над «Ностальгией». С конца 1970-х годов Андрей Арсеньевич повсюду возил с собой «Полароид» и направлял его на всё, что находил для себя интересным. Главным образом – на свою семью, сад, собаку, вид из окна, туманные пейзажи в деревне под Рязанью и в Италии.

Часть его размытых, с выцветшими мягкими красками фотографий увидели мир в 2006 году, когда лондонское издательство выпустило фотокнигу «Внезапный свет» («Instant Light»). Они напоминают акварель и отдают той же призрачной атмосферой, что и его фильмы. Ниже серия полароидных фотографий и цитаты Андрея Тарковского.

У меня в детстве был довольно растительный образ жизни. Я мало размышлял.

Мы ходили буквально босиком. Летом вообще не носили обуви, у нас её не было. Зимой я носил валенки моей матери. В общем, бедность — это не то слово. Нищета! Мы придаём несколько чрезмерное значение роли детства. Манера психоаналитиков смотреть на жизнь сквозь детство, находить в нём объяснения всему — это один из способов инфантилизации личности. Мне всегда не хватало отца. Всем лучшим, что я имею в жизни, я обязан матери.

Мой отец, конечно, большой русский поэт. Он никогда не писал ничего, чтобы прославиться.

Каждый человек должен учиться с детства находиться одному. Это не значит, быть одиноким. Это значит — не скучать с самим собой.

Как я боюсь похорон! Даже когда мы хоронили бабушку, жутко было, и не потому, что она умерла, а оттого, что крутом были люди, которые выражали чувства. Я не могу смотреть на людей, которые выражают чувства.

Я поступил в Институт востоковедения, полтора года там проучился и ушел — в ужасе. Занятие арабским языком было настолько мучительным, лишенным какого бы то ни было чувства для меня. Странный язык. Грамматические формы образуются математическим путем. Почему я поступил именно во ВГИК, я не могу понять.

Комиссия не хотела принимать меня и Шукшина. Говорили: «Вася Шукшин — это темный человек, который не читал Толстого и вообще ничего не знает, он слишком неотесан. А Тарковского мы не примем потому, что он всё знает». Впервые я пошел в кино, когда мне было семь лет. Я только помню два кадра. Первый — это взрывы в подсолнухах, когда вместо грохота взрыва гранат— аккорд музыкальный. И второй кадр — это когда штыки — ужасный кадр — подымают в воздух офицера. В наше же время выбирать было невозможно, и сам факт, сама возможность посмотреть фильм производила на нас ошеломляющее впечатление.

Я не столько думаю о действительности, сколько пытаюсь ее ощущать; я к ней отношусь, как животное, как ребенок.

Сама идея искания для художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу. Их, может быть, находят, а может быть, нет. На мой взгляд, художник поступает вовсе не как искатель, он свидетельствует об истине, о своей правде мира. Я отвергаю идею эксперимента, поисков в сфере искусства. Любой поиск в этой области, всё, что помпезно именуют «авангардом», — просто ложь.

Если убрать из человеческих занятий все относящиеся к извлечению прибыли, останется лишь искусство.

Искусство не может быть ненациональным. Если мир в порядке, в гармонии, он не нуждается в искусстве. Можно сказать, что искусство существует лишь потому, что мир плохо устроен. Ханжество никогда не было эффективной силой творчества.

Цель искусства заключается в том, чтобы подготовить человека к смерти.

Если актер лишен темперамента — это его смерть. Единственное, что мне нужно от актера, — чтобы он оставался собой в предлагаемых ему обстоятельствах и, боже упаси, не начал бы что-то играть, придумывая образ. Кино, пожалуй, самое несчастное из искусств. Им пользуются как жевательной резинкой, как сигаретами, как вещами, которые покупают.

Меня всегда раздражали в искусстве намеки, какие-то попытки быть на гребне того, что происходит сию минуту.

Я считаю неудачным фильм «Иваново детство» потому, что терпеть не могу в кинематографе символа. Картина претенциозна — в том смысле, как если бы пианист играл, нажав правую педаль и не отпуская ноги: всё педалировано, всё акцентировано чересчур, чересчур выразительно. Так сказать, сразу все тридцать два зуба актер показывает — я имею в виду автора, самого себя. Некоторые вещи я просто не могу смотреть, я опускаю глаза — знаете, как при взгляде на человека, который бестактно себя ведет, говорит о себе чересчур влюбленно. Но эта картина, мне дорога как первая моя самостоятельная работа. «Космическая одиссея» Стэнли Кубрика мне кажется совершенно неестественной: выморочная, стерильная атмосфера, будто в музее, где демонстрируются технические достижения. Критики или ругают, или хвалят. Ни то, ни другое, не очень-то помогает. А ведь задача критики, на мой взгляд, — помочь автору понять самого себя. Я люблю ограниченное пространство. Мне очень нравится отношение к пространству японцев — их умение в маленьком пространстве находить отражение бесконечности.

Жизнь никакого смысла, конечно, не имеет.

Мне трудно представить себе внутренний мир женщины, но мне кажется, что он должен быть связан с миром мужчины. Одинокая женщина — это ненормально.

Если мир не становится общим, отношения безнадежны. Мне кажется, что я недостаточно люблю себя. Тот, кто недостаточно любит себя, не знает цели своего существования, не может, по-моему, любить других. Я человек невеселый. Сейчас не время много смеяться. Если я вдруг начинаю смеяться, я тотчас же начинаю себя контролировать и ощущаю, что смеюсь не к месту. Спасти всех можно, спасая себя. Общие усилия бесплодны.

Настоящее скользит и уходит, словно песок между пальцами, и определяет свою материальную весомость лишь в воспоминании о нем.

Жизнь теряет всякий смысл, если я знаю, как она кончается. Мы не созданы для счастья, но есть вещи важнее, чем счастье.

Большое несчастье человека в том, что он вообразил себя замкнутой системой. Например, он думает, что не наносит себе вред, когда скрытно творит зло, и не считает, что тем самым подвергается саморазрушению.

В России никто, никогда и ни в чем не виноват. Только так здесь все и происходит.

Когда мир расколот войной, вдруг появляется надежда на счастье, на изменение времени.

Я отношусь к словам как к шуму, который производит человек.

Я очень жалею, что я не стал музыкантом. Планов много, толку мало.