«Жизнь будто остановилась» (5 фото)

В конце ноября стало известно о смерти Мориса Бейли. В 1973 году он и его жена Мэрилин Бейли потерпели кораблекрушение в Тихом океане и четыре месяца выживали на надувном спасательном плоту в окружении сотен морских животных. «Лента.ру» вспомнила невероятную историю их выживания.

4 марта 1973 года Мэрилин и Морис проснулись до рассвета. Их яхта шла мимо судна, освещавшего море мощным прожектором. На палубе столпились матросы и следили за рыскающим по волнам лучом. «Что им нужно?» — спросила Мэрилин. «Рыбаки, наверное, — предположил Морис. — До суши не так далеко».

Когда корабль остался позади, яхта содрогнулась от мощного удара. «Мы переглянулись, и я бросилась наружу, — писала потом Мэрилин. — Cо стороны кормы из кокпита был виден громадный кашалот. Возле него темно-синее море стало красным». На теле животного зияла огромная рана, из которой хлестала кровь. Кит умирал и скоро ушел под воду.

Они не сразу заметили полуметровую пробоину, которая появилась под ватерлинией после столкновения с китом. Через нее в трюм медленно, но верно поступала вода. Мэрилин бросилась к помпе, а Морис попытался заткнуть дыру запасным парусом, подушками и другими вещами. Все тщетно — вода продолжала прибывать.

Через 50 минут после столкновения с кашалотом супруги перебрались на спасательный плот. Яхта, с которой было связано столько планов и надежд, гибла у них на глазах. «Те рыбаки утром были китобоями, — мрачно произнес Морис, когда под водой скрылся кончик мачты. — Наша яхта кашалоту не повредила бы. Он был уже ранен. И напал потому, что принял нас за них».

Большое приключение

Плавание было идеей Мэрилин. В 1966 году, через четыре года после свадьбы, она предложила Морису продать дом, купить яхту и поселиться на ней. Поначалу это казалось ему безумием. Супруги жили в Англии, и их профессии никак не были связаны с морем: Морис был наборщиком в типографии, а Мэрилин работала в налоговой службе. Но ее энтузиазм оказался заразителен, и в итоге он согласился.

Через два года они стали обладателями небольшой яхты, которую окрестили Auralyn. В течение следующих четырех лет почти весь заработок уходил на подготовку к путешествию. Супруги решили, что поплывут в Новую Зеландию, чтобы начать там новую жизнь.

В июне 1972 года Auralyn покинула порт на юге Великобритании и взяла курс на запад. Морису к тому времени исполнилось 40 лет, Мэрилин был 31 год. Они вышли из Ла-Манша, прошли Кельтское море, побывали в Испании и Португалии, заглянули на Мадейру и на Канарские острова. В каждом порту Мэрилин отправляла открытку матери, которая осталась в Англии.

Им понадобилось девять месяцев, чтобы пересечь Атлантический океан и достичь Северной Америки. После нескольких остановок на Карибских островах они добрались до Панамы. Оттуда Мэрилин отправила последнюю открытку на родину. Затем Auralyn прошла по Панамском каналу и оказалась в Тихом океане.

Катастрофа произошла через семь дней. Яхта столкнулась с умирающим кашалотом, пошла на дно, и у супругов остался только крохотный плот. «Все пропало — наши мечты, наше большое приключение, — писал Морис. — Жизнь будто остановилась. Ничто не казалось важным»

Мэрилин спасла с тонущей яхты маленькую плитку, коробок спичек, карту, секстант, компас, резину и клей, несколько ножей, пластиковые кружки, пару ведер, фонарик, ножницы, бинокль и шесть сигнальных шашек. Кроме того, на плот перенесли почти 40 литров пресной воды и запас консервов, которого могло хватить на несколько недель.

Плот был накрыт тентом, но лежать под ним мог только один человек, другому просто не хватало места. К счастью, Морис успел накачать надувную лодку, которую захватили в плавание на всякий случай. Ее привязали к плоту веревкой.

Кораблекрушение произошло в районе активного судоходства, поэтому Морис и Мэрилин не сомневались, что их быстро спасут. Они коротали время за игрой в самодельные карты и домино. Морис читал гранки «Техники безопасности и выживания в море» — последней книги, которую он набрал в типографии. Мэрилин вела дневник, рисовала кошек и платья, а на одной странице начертила план новой яхты. Они решили, что купят ее после возвращения и поплывут в Патагонию.

Через восемь дней Мэрилин и Морис увидели первый корабль. Они кричали, махали руками и потратили все сигнальные шашки, но он не остановился. Через несколько дней на горизонте появилось другое судно. Чтобы привлечь внимание его команды, пришлось поджечь лишнюю одежду, но их не заметили и на этот раз. «Несмотря на все наши сигналы, корабли не хотят нас видеть, — написала в дневнике Мэрилин. — Поэтому мы не хотим видеть их».

Одни в океане

Через месяц Морис стал терять надежду на спасение. Ему казалось, что теперь они будут плыть вечно и никогда не увидят ничего, кроме волн и неба. Мэрилин верила в судьбу и убеждала его, что им не суждено умереть в море, раз они протянули так долго. Морис ни во что не верил и держался только благодаря жене.

Плот дрейфовал к северо-западу от Галапагосов, но ветер и течение уносили его прочь. Мэрилин и Морис решили грести на юг, в сторону островов, до которых оставалось почти 500 километров. Они дежурили круглые сутки, время от времени сменяя друг друга. На третий день Морис измерил координаты при помощи секстанта и обнаружил, что плот не сдвинулся с места. Их усилий хватило лишь на то, чтобы замедлить дрейф.

Через несколько дней супруги оказались в местах, которые редко посещают люди. К их удивлению, океан кишел живностью. Плот окружали сотни рыб всех цветов радуги, мимо проплывали стайки дельфинов, иногда появлялись акулы и косатки. Кто-то прятался под плотом от солнца и хищников, другие объедали ракушки, которыми обросло его дно, третьих привлекло скопление рыб. К плоту то и дело подплывали большие галапагосские черепахи, а в небе кружили олуши и фрегаты.

По ночам раздавалось пение китов, а однажды совсем рядом всплыл кашалот. Мэрилин и Морис замерли, чтобы не спугнуть гиганта, способного перевернуть плот. Они смотрели в его большой немигающий глаз, а он смотрел на них. Мэрилин прикусила губу, чтобы не заплакать, а Морис тихо сказал: «Ну почему он просто не уйдет и не оставит нас в покое?»

«Казалось, что этот Левиафан стоял там невероятно долго, — вспоминала Мэрилин. — На самом деле вряд ли прошло больше десяти минут, но все это время мы ждали удара хвостом, который разрубит нас надвое».

Когда припасы стали иссякать, Мэрилин смастерила снасти с крючками из булавок, и они стали удить рыбу. Возле плота было столько спинорогов, что порой их можно было доставать из воды голыми руками. Потом Мэрилин научилась ловить молодых акул, которые сновали рядом. «Она сидела возле тента и от скуки прикоснулась к рылу акулы, — рассказывал Морис. — Та плыла мимо, поэтому Мэрилин провела по ней пальцем от головы до хвоста. Потом ей надоело, она схватила акулу за хвост и втащила на плот. Мы, конечно, ее съели».

На плот и лодку то и дело садились птицы. Они никогда не видели людей и совершенно их не боялись. «Для них это кончалось плохо, потому что мы их убивали и ели», — говорил Морис. В книге «Второй шанс» он писал о первой пойманной олуше: «Я подкрался совсем близко, а она даже не двинулась, только глядела своими большими глазами с какими-то идиотскими кольцами вокруг. Несколько секунд изучала меня, а потом стала чистить перья. Тогда я протянул руку и схватил ее за шею». Птица испустила крик и попыталась вырваться, но Мэрилин удержала ее.

«Чаще всего приходилось убивать черепах, что нас совсем не радовало, — признавался Морис. — Это настолько безобидные существа, которых к тому же остается все меньше». Они затаскивали сопротивляющееся животное на лодку и ножом отрезали ему голову, а потом с огромным трудом снимали панцирь, чтобы добраться до мяса. Добычу ели сырой и, как правило, без остатка, выпивая даже кровь.

«На плоту не было ни уединения, ни секретов, ни комплексов, — писала Мэрилин. — Но каким-то странным образом в полной изоляции мы обрели покой. Мы сбросили оковы так называемой цивилизации и вернулись к простому доисторическому образу жизни».

Спасение

Дважды начинался шторм. Дождь не прекращался целую неделю, рыба перестала клевать, и спасшимся пришлось затянуть пояса. Лодка переворачивалась три раза, компас смыло в море, а емкости для пресной воды потерялись. Во время бури Морис свалился за борт, а когда выбрался, обнаружил, что все рыболовные снасти утонули.

На 45-й день дрейфа плот стал двигаться в сторону Панамы, однако через 20 дней его подхватило другое течение и снова понесло в мертвую зону посреди Тихого океана. В какой-то момент они даже попробовали запрячь в плот морских черепах. Ничего не вышло: животные не привыкли к слаженной работе и тянули его в разные стороны.

И плот, и лодка, не рассчитанные на долгое использование, трещали по швам. В довершение всего на 51 день надувную лодку продырявил самодельный крючок. Вскоре прохудился и плот. Мэрилин и Морису приходилось постоянно вычерпывать воду и подкачивать выходящий воздух.

К концу плавания они сильно похудели и едва держались на ногах. Из-за солнечных ожогов и постоянного контакта с соленой водой их кожу покрывали болезненные язвы. Морис серьезно заболел: он кашлял кровью, а однажды из-за сильного жара несколько дней почти не приходил в сознание.

«Большую часть времени на нас не было никакой одежды, — вспоминала Мэрилин. — У нас осталось по рубашке на каждого, пара шорт, один свитер и пара трусов. Все это мы хранили в брезентовой сумке и надевали рубашки только вылезая наружу, чтобы не обгореть на солнце. Они пропитались солью и натирали кожу».

30 июня Мэрилин разбудила Мориса и сказала, что слышит шум мотора. Он неохотно выглянул наружу и увидел неподалеку рыболовное судно. Мэрилин перебралась на лодку и так отчаянно махала руками, что она черпала воду. До корабля было не больше 800 метров, но, как и все остальные, он шел мимо. «Брось, побереги силы, — сказал Морис. — Наша жизнь теперь здесь, в море, среди рыб, птиц и черепах».

Мэрилин смотрела на удаляющихся рыбаков и шептала: «Пожалуйста, не уплывайте». Корабль медленно развернулся и направился к ним.