Чилийское экономическое чудище (Часть II) (7 фото + 1 тянучка)

Вступление.
В предыдущей части, на основе книга Наоми Кляйн «Доктрина шока», была подробна изложена история прихода к власти Пиночета, доказана решающая роль США в перевороте и свержение законного правительства и убийстве президента Альенде, а также объяснены катастрофические последствия для экономики Чили и простых чилийских граждан насильственного внедрения неолиберальных реформ.
Также были проведены очевидные параллели между ситуацией в Чили в 1973 году и ситуацией в России в 1991-1993 годах.

Если изложить их кратко, то это:

1. Борьба ЦРУ с социализмом и коммунизмом в любой части света в интересах американских корпораций. Применение любых методов, от экономических (Никсон, узнав, что Альенде избран президентом, отдал распоряжение директору ЦРУ Ричарду Хелмсу - «заставьте их экономику вопить»), до государственного переворота или прямого военного вмешательства.
Если в Чили хунта, возглавляемая Пиночетом, при поддержке США реализовала силовой сценарий, организовав кровавый военный переворот и террор, то в СССР переворот вначале проходил в рамках закона (Беловежские соглашения (хотя и был подготовлен кропотливой многолетней работой ЦРУ и других спецслужб - дестабилизация экономики, искусственный дефицит, подкуп и вербовка номенклатурной верхушки и т. п.)). Однако затем, когда нашлись силы, готовые противостоять неолиберальным оккупантам, был реализован такой же террористический силовой сценарий (события сентября-октября 1993 г., закончившиеся расстрелом Парламента).

2. Насаждение на подконтрольной территории через туземное компрадорское правительство шоковых неолиберальных реформ так называемого «свободного рынка», когда государство не вмешивается в экономику, проводит массовую приватизацию, сокращает все социальные расходы и т.д.
И в России и в Чили эти реформы проводились представителями «чикагской экономической школы» через местных коллаборационистов от экономики: Серхио де Кастро, Серхио Ундуррага в Чили; Гайдар, Чубайс, Авен и др. в России.
В обеих странах реформы привели к чудовищной инфляции, обнищанию населения, развалу промышленности, безработице, голоду.
Однако сами реформаторы и близкие к правительству круги озолотились.
Единственное что спасло экономику России и экономику Чили от полного коллапса это наличие природных ресурсов и поступление валюты от их экспорта.
Здесь не удержусь от цитаты:
«Если Чили и можно назвать чудом чикагской экономической школы, то только по достигнутому неравенству. Может быть, шоковое лечение давало встряску экономике вовсе не ради оздоровления. Может быть, оно было предназначено именно для того, чтобы богатство скопилось наверху, а значительная часть населения под воздействием шока обнищала».
Ну разве это не российский сценарий?

3. Уничтожение культуры, разрушение ценностей предыдущих поколений. Стремительная деградация общества.
Еще одна цитата:
«Мы должны провести продолжительную и глубокую операцию по изменению чилийской ментальности, нам необходимо изменить сам склад этих людей».
Почему? Да потому что, как и Пиночету, так и Ельцину достались слишком смелые, честные, благородные, порядочные (есть ли сейчас вообще такое слово в лексиконе «элит»?), умные, бескорыстные (!), добрые, здравомыслящие люди.
Для капитализма это смерть. И чтобы выжить капиталисты начали убивать таких людей. А так как убить всех невозможно, то переформатировать. Воспитывать скотов и эгоистов. На это направлена вся мощь государственной и корпоративной пропаганды.
Но какой смысл для капиталистов в подобном духовном разложении, сломе культуры и деградации и атомизации личности?
Дело в том, что все сферы жизни при капитализме организуются по принципу супермаркета, где каждый ищет товар на свой вкус. Все, за что платят, должно существовать: «появились такси для пижонов, верующих, собак и геев». Все критерии, кроме объема продаж, отменяются. Именно это обосновывает так называемый постмодернизм. Все точки зрения равноценны. Ложь – это другая истина, зло – это другое добро, безобразное – это другая красота, бездарность – это другой талант, отклонение – это другая норма, даже физическое уродство – «альтернативное телосложение».
Эпидемия терпимости, как СПИД, лишила культуру иммунитета против любых нарушений нормы. Основана oна отнюдь не на идеях гуманности, а на прямом действии законов рынка, требующих права на существование для любого платежеспособного меньшинства, сколь угодно вредного для человечества. Если доходы всех представителей какого-нибудь меньшинства окажутся ниже прожиточного минимума, мы никогда не услышим, что у них есть пpaво на групповую идентичность. В противном случае зажигается зеленый свет: и извращенцам, и террористам, и просто глупцам.
Небольшой пример.
В штате Айова в 2013 г. слепым разрешено покупать огнестрельное оружие, так как «никто не имеет права ограничивать их права под предлогом состояния здоровья».

Интересно, организатор протестов против «брака для всех» во Франции А. Эскада еще в 2012 году, пытаясь продемонстрировать абсурдность проводимой реформы, говорил: «Есть права и ограничения. Ведь нельзя позволять слепому стрелять из ружья только потому, что ему этого страстно хочется». Он еще не понял, что такое рынок. Этот пример, как и последующие, не курьез, а неизбежное следствие рыночного мышления. Человеческая логика: ну и что, что у него есть деньги, он ведь слепой. Рыночная логика: ну и что, что слепой, ведь у него есть деньги.

Вот для того чтобы так изменить сознание людей и проводилась чистка культуры в Чили и в России.
И если в Чили сжигали книги и убивали политиков, ученых и народных кумиров, говоривших о свободе, равенстве и справедливости, то в России достаточно было просто исключить их из медиа пространства и перенаправить финансовые потоки на воспевающих капиталистический рай подхалимов, на создание дебильных шоу, внедрения порнографии, псевдонаучных идиотических сенсаций и т.п. Настоящие ученые или просто талантливые деятели культуры были убиты в социальном плане и не могли донести до публики свои творения и взгляды.
Все это целенаправленно делалось для тог чтобы поменять природу и изменить человеческую гуманистическую логику на абсурдную, эгоцентрическую капиталистическую.
Вот пример подобной логики.
С. Ф. Ницше считал – "массы угнетают элиту, элита должна взять реванш. Любая форма частной собственности нуждается в такой защите". Так как эту мысль Ницше успешно использовали нацисты, перед либералами стояла задача – отмежеваться от нацизма, оставаясь на позициях Ницше. Решение нашлось в либерал-ницшеанстве: «восстание масс» – это фашизм; антифашист – тот, кто против масс.
«Антифашизм» либералов – борьба рабовладельцев за свободу владеть рабами.
Вот так капиталисты ломают логику и культуру!
Все выше сказанное это вступление ко второй части истории про Чили. А так как наше развитие идет параллельно, с отставанием лет на 15-20, то мы можем проследить на примере Чили к чему же привели «великие неолиберальные реформы Пиночета» и что ждет Россию в ближайшее время.
Ведь часто приходится слышать о временных трудностях переходного периода и о тяжелом наследии Советского прошлого. Стала ли чилийская земля раем? Тем более что убийца и диктатор Пиночет уже в могиле, в стране периодически меняются президенты и правительства и среди них мелькают даже «левоцентристы»…

Пиночет, тридцать лет спустя

- Кров и еда не главное, главное - достоинство, - говорят жители окраин и уточняют: - Нам ничего не нужно, кроме того, что у нас отняли. Голос и право выбора...»

В середине октября 2019 года поклонников «чилийского экономического чуда» постигло горькое разочарование.
Погромы, которые уже три месяца сопровождают массовые уличные протесты, дорого обошлись чилийской экономике. Особенно пострадали сектора торговли и туризма. Центральный проспект Сантьяго выглядит так, как будто пережил артобстрел, а трансатлантические лайнеры из Европы вылетают в Чили полупустые. И это не считая роста безработицы и оттока иностранного капитала.
Впрочем, главная витрина, которую разбили протестующие — символическая. Это витрина успеха «брутального чилийского неолиберализма», как называют эту экономическую модель сами демонстранты.
Ненавистная для одних и единственно приемлемая для других, сейчас эта модель проходит проверку на прочность. Если диагноз неолиберализму подтвердится, то отголоски кризиса в Чили будут иметь последствия далеко за пределами Латинской Америки.
«Если кто-то говорит вам, что сумел предсказать протесты… Что ж, без комментариев, — Клаудио Сапелли, директор Института экономики Католического университета Чили, многозначительно пожимает плечами. — Нас эти события очень удивили и застали врасплох».
После начала демонстраций 18 октября сорок экономистов из Католического университета написали открытое письмо, в котором признали свою неспособность предвидеть кризис и призвали уделять больше внимания проблемам неравенства в чилийском обществе.
«В каком-то смысле мы, экономисты, всегда считали, что экономические проблемы — самые сложные в социальных науках. Но здесь мы столкнулись с чем-то, что, похоже, гораздо сложнее. Теперь надо посмотреть назад и понять, что именно мы не смогли увидеть», — задумчиво говорит Сапелли.
Почти полвека назад Католический университет Чили сыграл ключевую роль в том, что многие сегодня называют «чилийским экономическим чудом». Больше маркетинговый лозунг, чем научный термин, он появился в 70-х благодаря авторитетным западным экономистам, которые публично поддержали рыночные реформы генерала Аугусто Пиночета.
Лицом западной поддержки чилийской военной хунты был основатель монетаризма, влиятельный американский экономист Милтон Фридман. Фридман вдохновил поколение «чикагских мальчиков» — молодых чилийских экономистов, которые в 60-х проходили обучение новой рыночной экономике в Чикагском университете. Холодная война была в самом разгаре, и американское правительство активно использовало образовательные программы для продвижения в Латинской Америке прокапиталистических идей.
После военного переворота 1973 года «чикагские мальчики», поддержавшие разгромом социалистов, предложили Пиночету программу экономических реформ. Рецепты молодых технократов были настолько радикальными, что поначалу отпугнули чилийских генералов (как и оппонента Сальвадора Альенде на выборах 1970 года, который назвал чикагскую команду «безумцами»). Но стремление сохранить единоличную власть и аппаратная борьба с лидером консервативного крыла армии генералом Густаво Ли вынудили Пиночета решиться на рискованный эксперимент.
Фактически речь шла о не менее революционном проекте, чем строительстве «демократического социализма» только что свергнутого Альенде.
Причины первоначальных колебаний Пиночета можно понять. Во-первых, военные режимы в Латинской Америке обычно не склонны устраивать экономическую вольницу, предпочитая сильное государство, патриотизм и духовность. Во-вторых, то, что предлагали чикагские энтузиасты свободного рынка, разительно отличалось от господствующих в то время представлений об устройстве экономики.
Идеалом долгое время считалась кейнсианская модель, то есть индустриализация, основанная на торговом протекционизме, субсидиях для промышленности и политике стимулирования спроса. Считалось, что государство может сглаживать колебания экономики в кризисные периоды и проводить политику перераспределения, создавая «сетку безопасности» для малоимущих.
Идеи чикагской школы о том, что государство — это зло, которое во всех областях должен заменить свободный рынок, в то время только начинали проникать в экономический мейнстрим.
Реализация подобного эксперимента требовала полного карт-бланша для реформаторов, получить который можно было только в условиях авторитарного режима. Фридман называл свою программу «шоковой терапией». Проводить ее надо было быстро и решительно, чтобы избежать недовольства со стороны широких слоев населения. «Чикагские мальчики» так и поступили, при поддержке военных резко сократив государственные расходы, снизив торговые пошлины и запустив масштабную приватизацию. К 1980 году рост ВВП Чили разогнался до 8% в год.
В 1990 году Пиночет, за годы своего правления проливший кровь тысяч людей, мирно покинул пост главы государства по результатам общенародного плебисцита. На смену военной диктатуре пришла либеральная демократия, построенная по лучшим западным лекалам. Три десятилетия Чили удавалось сочетать регулярную сменяемость власти с энергичным экономическим ростом.
Казалось, что это может длиться вечно. В 2010 году Чили вошла в ОЭСР, клуб развитых стран, а к 2022 году, по прогнозам МВФ, чилийский подушевой ВВП должен был превысить $30 тысяч. Что же пошло не так?

Made in Chile

Точка зрения, что экономическое процветание Чили стало возможным исключительно благодаря реформам Пиночета — это один из главных мифов в современной экономической истории.
Бурный рост чилийской экономики начался только после перехода к демократии в 1990 году. Среднегодовые темпы прироста ВВП Чили за 17 лет диктатуры были ниже среднего — 1,6%, в то время как за последующие 17 лет демократии — 4,4%. «Шоковая терапия» лишь позволила экономике восстановиться после обвала на 13% в 1975 году.
Причем уже в 1982 году последовало еще одно глубокое падение. Долговой кризис стал следствием резкой либерализации финансовой системы. Снятие ограничений на трансграничные потоки капитала привело к тому, что в страну потекли «горячие» деньги. Вскоре пузырь сдулся, и Пиночету пришлось спасать крупнейшие банки при помощи национализации. Этот эпизод получил ироническое название «чикагский путь к социализму».
Но и в демократический период успех Чили не был таким уж экстраординарным. В отличие от других известных примеров «экономических чудес» прошлого столетия, в Чили рост ВВП не сопровождался структурной трансформацией экономики и созданием новых высокотехнологичных индустрий.
Как и в большинстве других стран региона, экспортная корзина Чили состоит из сырья и продукции низкого передела (медь, вино, рыба, фрукты). В рейтинге экономической сложности Чили занимает 61-е место. Для сравнения, Южная Корея находится на 6-й позиции, Россия — на 27-й.
Любопытно, что все страны, которые в XX веке стали мощными индустриальными державами, сделали это при определенном вмешательстве государства в экономику. Те же США, которые обучали чилийских специалистов рыночной ортодоксии, на первых порах взращивали свои промышленные компании при помощи субсидий и заградительных тарифов против импортной продукции.
Позже этот рецепт повторили Япония, Тайвань, Южная Корея и другие передовые сегодня экономики, показав тем самым, что государство может создавать стимулы для производственной диверсификации, которые редко предоставляет свободный рынок сам по себе.
Конечно, важно не просто раздавать деньги крупным компаниям, а выставлять всем получателям субсидий строгие требования к росту производительности и ориентировать их на экспорт.
Впрочем, даже с этими поправками экономические успехи Чили за последние десятилетия впечатляют. Еще 100 лет назад эта страна ничем не отличалась от самых бедных государств региона — Перу и Эквадора. И сильно отставала от Аргентины, которая входила в топ-10 наиболее богатых стран в мире.
Сегодня лидер и аутсайдер поменялись местами: Аргентина растеряла свои преимущества и погрузилась в стагнацию, а Чили стала самой процветающей экономикой региона.
Бедность в стране сократилась с 46% в 1990 году до 5% сегодня. Заметный прогресс есть и по другим показателям, начиная от продолжительности жизни и заканчивая охватом населения высшим образованием.
«Шоковая терапия» стала настолько популярной, что другие страны тоже копировали ее элементы. Российские младореформаторы ездили в Чили в начале 90-х заимствовать опыт рыночных преобразований. Экономисты из команды Гайдара считали Пиночета своим кумиром и не видели ничего плохого в насильственном насаждении экономических свобод. Сегодня часть из них пересмотрели свою позицию, а другие, наоборот, стали еще более убежденными пиночетистами.
Западные страны адаптировали неолиберальные меры «чикагской школы» на свой лад, следуя примеру Рональда Рейгана в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании. Поэтому социальный взрыв, произошедший в Чили, во многом выглядит как проблемы развитых стран.

Оттенки неравенства

Один из столпов неолиберальной экономической политики — толерантное отношение к неравенству и приоритезация экономического роста. «Богатые должны богатеть», — заявили западные консерваторы в 1980-х. Чем выше прибыль крупных корпораций, тем больше рабочих мест они создают, и тем больше денег «просачивается» сверху вниз рядовым работникам.
Сначала эта модель оправдывала свои ожидания как двигатель экономического роста, особенно в таких бедных странах, как Чили. Но по мере сокращения экстремальной бедности в ней обнаружилось множество недостатков. Самый очевидный — волна поднимала все лодки слишком неравномерно. Богатые богатеют куда быстрее, чем все остальные, а некоторые группы могут даже терять в благосостоянии.
В Латинской Америке высокое социальное расслоение сохраняется еще с колониальных времен. Практически вся плодородная земля здесь принадлежала крупным латифундистам — наследственной земельной олигархии (до сих пор не все страны региона провели полноценную аграрную реформу).
Правительство Пиночета, выстроило очень жесткую, не смягченную ничем неолиберальную экономическую модель. При нем все социальные завоевания предыдущего периода были просто уничтожены. Чтобы не брать на себя непосильную задачу подъема экономики в целом, он сделал ставку на отдельные, самые конкурентоспособные отрасли: сельское хозяйство, добычу полезных ископаемых, освоение морских богатств. Предполагалось, что за этими отраслями потянутся остальные. Модернизация должна была, по мнению экономической команды Пиночета, сделать Чили образцом для остальных развивающихся стран, а также полноценным и активным игроком в мировой экономике. Так, собственно, и получилось: к 1989 году рост чилийской экономики достигал 7-8% в год.
Одновременно с этим 40% населения жили за чертой бедности, 15–19% — в условиях нищеты. Иными словами, наименее обеспеченные слои общества опустились еще ниже, чем до Пиночета. Причем на неравенство человек был обречен с детства, потому что неолиберальные реформы коснулись в том числе образования, здравоохранения и пенсионной системы. За все это государство сняло с себя всякую ответственность. Образование стало частным, и шансы поступить в вузы остались только у детей из обеспеченных семей.

Как следствие, из двадцати стран с наибольшим индексом Джини (отражает неравенство в распределении доходов) восемь находятся в Латинской Америке, остальные — в Африке южнее Сахары.
Индекс Джини в Чили (46,6 по данным Всемирного банка) соответствует медианным значениям в регионе. Расслоение еще выше в Бразилии (53,3), Колумбии (50,8), Гондурасе (50,5) и Парагвае (49,7). А вот в Перу и Аргентине — существенно ниже (43,3 и 41,2).
Притом что по бразильским или южноафриканским меркам чилийское общество — относительно эгалитарное, неравенство здесь на экстремально высоком уровне. Для сравнения, в богатых европейских странах индекс Джини колеблется от 30 до 32. Если же учитывать другие показатели, такие как доля активов 1% богачей в национальном ВВП, то картина выглядит еще хуже.
В Чили часто говорят про десять богатейших семей, которые сконцентрировали практически всю экономическую и политическую власть в стране. Часть этих династий восходят еще к землевладельческим элитам колониального периода.
«Это очень замкнутое и маленькое сообщество: пять частных школ, пара университетов, несколько фамилий — вот и все, — объясняет глава «Трансперенси Интернешнл Чили» Альберто Прехт. — Раньше в больших семьях всегда был свой священник, политик, бизнесмен и доктор. Сейчас ситуация становится лучше, но политическое влияние элит все равно крайне велико».
И все же, если судить только по экономическим индикаторам, «полыхнуть» в Чили должно было гораздо позже, чем в менее благополучных странах. Парадокс в том, что индекс Джини за последние 20 лет в стране снизился на 10 пунктов, а субъективное восприятие неравенства чилийскими гражданами значительно увеличилось.
По словам Клаудио Сапелли из Католического университета, проблема состоит в том, что экономисты вкладывают в понятие неравенства узкий материальный смысл. Однако разница в зарплатах не отражает разрыв в достоинстве и уважении, которое получают различные социальные группы (так называемое «горизонтальное» неравенство, которое гораздо хуже поддается измерению).
Богатые и бедные живут в параллельных вселенных, которые имеют разные географические координаты.

Социальный сектор между тем продолжал деградировать, срочные проблемы не решались годами. «Политическая система Чили завязла в идеологических дискуссиях. Стороны боролись за некие идеальные реформы вместо того, чтобы быть более прагматичными», — считает Клаудио Сапелли.
Ситуацию усугубила череда коррупционных скандалов. Выяснилось, что бизнесмены давали политикам деньги «под столом» на проведение избирательных кампаний. Причем одни и те же корпорации финансировали как левых, так и правых кандидатов.
Разочарованные в электоральной политике чилийцы стали участвовать в уличных протестах — сначала в большом студенческом движении 2011 года за бесплатное образование. Тогда президентом тоже был Себастьян Пиньера, который попытался провести реформу образования:
• еще больше поднять среднюю стоимость обучения;
• дифференцировать оплату в зависимости от академических успехов и социального происхождения;
• повысить качество образования и переориентировать на нужды экономики, то есть развивать в первую очередь технологические специальности и обучение иностранным языкам.
Но старшеклассники и студенты увидели в реформе только возвращение ко временам Пиночета, когда образование было доступно лишь выходцам из обеспеченных семей. Начался массовый протест, хоть и более мирный, чем сейчас.
Позже прошли еще серии локальных демонстраций.
Кульминацией стало движение 2019 года, максимально фрагментированное и антисистемное. В нем участвуют десятки различных низовых объединений, и при этом нет ни одного общепризнанного лидера, не говоря уже о какой-то аффилиации с политическими силами. Никто не может дернуть за стоп-кран и остановить демонстрантов от выхода на улицы.
«Сегодня цель политических партий изменилась: мы сопровождаем социальные движения, идем рядом, не пытаясь их возглавить», — говорит Каталина Валенсуэла, президент Партии гуманистов.
Горизонтальная организация протестов сбивает столку правительство, которое не понимает, с кем садиться за стол переговоров. До недавнего времени политикам в основном приходилось заключать соглашения друг с другом. Таким договоренностям не хватало широкой легитимности в обществе.
Недавно диалог с правительством начала организация Mesa de Unidad Social, в которую входит около 100 профсоюзов и ассоциаций. Однако разговор быстро прервался — власти отказались признавать нарушения прав человека со стороны карабинеров и отвергли структурные реформы. В ответ социальные лидеры пообещали новую волну уличной мобилизации. Лето в южном полушарии обещает быть жарким, и не факт, что чилийский неолиберализм выдержит такие температуры.

Эта история иллюстрация того, о чем говорил Родольфо Вальш, аргентинский журналист: «Ничто не может остановить нас — ни тюрьма, ни смерть. Потому что вы не можете пересажать или убить весь народ и потому что большинство аргентинцев... знают, что только народ спасет народ».

Никакие штыки, пытки, смерти не смогут сломать психологию человека в угоду капитализму.
Никакое мнимое повышение "уровня жизни", а по сути стеклянные бусы в обмен на свободу и совесть не способно обмануть людей.
Огонь горит внутри, огонь горит в сердцах. Его не потушили ни танки, ни концлагеря Пиночета.
Люди помнят о свободе и справедливости, о равенстве и братстве, помнят как жили их отцы и деды. Даже спустя 50 лет после проведения жестоких реформ, насаждавшихся гестаповскими методами, чилийцы остаются людьми, которые готовы пожертвовать комфортом и материальными благами, но не готовы убить в себе человека.
Все было в руках у пиночетовской хунты - сила, власть, оружие, финансы, время, но изменить сущность человека они были не в силах. Загнать в рабство и закрепостить целую страну им не удалось.
Это урок для наших неолибералов. Жаркое лето в России впереди. У таких преступлений нет сроков давности.

Первая часть: Чилийское экономическое чудище