Покричат, помучаются: как совмещаются в России цензура и онкобольные
Вспоминать об этом больно и страшно; написать, оказывается, легче. Главное — набраться решимости. Казалось бы, за три прошедших года мозг постарался избавиться от этой саморазрушающей информации, но стоит покопаться в памяти, и вспоминается всё до мельчайших подробностей. Как мама долго отказывалась переезжать в нашу с супругой квартиру, потому что «дома хоть покричать можно». Как очереди на бесплатную МРТ нужно было ждать месяц, а за 4 тысячи рублей её сделали тут же, причем почему-то дважды. Как эффектная медсестра настойчиво выпроваживала нас с последнего приема в областной больнице: «Идите, идите отсюда, вам уже ничего не надо», — а мама непонимающе смотрела по сторонам и, как мантру, повторяла «мне еще к Кривошееву». Как со скандалом пришлось выяснять диагноз, который врачи даже не удосужились сообщить родственникам, видимо, полагая, что те сами обо всем догадаются.
Роскомнадзор потребовал от издания «Православие и мир» убрать из публикации строчки, в которых говорилось о причинах, по которым онкобольной мужчина совершил самоубийство, пишет «Медуза». Претензии ведомства касались новости с заголовком «В Москве покончили с собой двое онкобольных». Роскомнадзор признал запрещенной к публикации фразу «Жена погибшего объяснила, что ее муж страдал от постоянной боли из-за онкологического заболевания и часто говорил, что устал от болезни». Обезболивающие. Для онкобольных на четвертой стадии это практически бескомпромиссно опиаты. Не то чтобы их никто не дает, но желающих расписаться в талоне на получение морфина немного. Об обезболивании по требованию речи не идет — на неделю выдают 20 ампул. Если израсходовать их раньше, получить следующие 20 можно, но со скандалом. Приходится «экономить». Строгий расчет: не дай Бог, морфин закончится в субботу или воскресенье — в выходные аптека не работает. Кстати, на полумиллионный город она одна. В Балтрайоне. В день, когда мама умирала, я как раз торопился успеть в нее до обеда. Мамины мольбы «уколоть» ей еще одну дозу вне графика перед отъездом до сих пор звучат у меня в ушах. Твердый расчет.
Однажды ночью меня разбудил слабый шум у входной двери. Обессилевшая, изменившаяся до неузнаваемости, мама пыталась зубами провернуть ключ в замке — сил в руках больше не оставалось. План у нее был прост: доползти до этажа повыше и броситься вниз. Ключ после этого случая пришлось вынимать и прятать. Мама всё чаще стала с сожалением говорить о собственном бессилии и о запрещенной в России эвтаназии.
Сегодня стало понятно, что и онкобольные в нашей стране тоже запрещены. То есть намеки на это подавались и раньше. Но вот была череда громких самоубийств, из-за которых, вы уж простите, теплилась надежда, что ситуация «в этой сфере» как-то начнет меняться. Однако проблему решили иначе, вполне в духе времени. Под предлогом запрета «пропаганды самоубийств» СМИ просто-напросто запретили писать о причинах, по которым несчастные пациенты онкодиспансеров вынуждены сводить счеты с жизнью. Изящно, чего уж там.
Государству больше не нужно тратить такие дефицитные нынче миллионы денежных знаков на развитие национальной онкологической программы. Онкодиспансерам не нужно закупать дорогостоящие препараты зарубежного производства. Так и не начав строительство онкологического центра в Калининградской области, власти региона день и ночь, в поте лица спешат достроить Театр эстрады, чтобы провести там фестиваль шуток и юмора. Сотрудникам поликлиник, наверное, можно не подписывать злосчастные талоны на получение наркотических средств, подвергая себя риску уголовной ответственности. Журналистам нельзя писать. Нам всем нужно молчать.
Наглость, с которой власть предержащие затыкают нам рты, поражает. Нет разговоров — нет и проблем. Говорить можно то, что прикажут, и желательно в отведенном для этого месте. За самодеятельность, как нам недавно напомнили, можно и в Магадан. Ну, а больные? Пусть покричат, помучаются. И в этом, увы, виноваты мы с вами. Делающие вид, что «это не наше дело». Надеющиеся, что «пронесёт».
Дай нам всем Бог, чтоб пронесло.