Украина за год войны на Донбассе.

Моя приятельница родом с Волынщины, всю жизнь размовлявшая украинською мовою, учитель по призванию, за год похоронила двух своих учеников, которых любила и знала с детства. Дети жили на одной улице, учились в одном классе. Один из них ушёл добровольцем в вооружённые силы Новороссии, другой – по мобилизации в украинскую армию. Воевали друг против друга. Оба сложили головы. Такой стороной поворачивается сегодня жизнь на земле, которая ещё недавно казалась единой и неделимой Украиной…

…Лето 2014 года. В телефонной трубке слышу прерывающийся голос своего друга на фоне звука разрывающихся снарядов. На седьмом этаже его донецкой квартиры мобильная связь не работает, уловить сигнал можно, лишь выйдя на балкон. Балконов в его квартире два, один выходит на аэропорт, другой – на железнодорожный вокзал. Там и там стреляют. Мой друг живет в доме-призраке, в котором внезапно не оказалось жителей. Остались только те, кто охраняют подъезды и квартиры.

Мы разговариваем по телефону, если есть связь, каждый день. Мой друг рассказывает о происходящем в Донецке, о том, что сам видит и чувствует. Видит он в городе-призраке магазины-призраки, без продавцов и покупателей. Вот он бредёт по бывшему супермаркету, проходит мимо пустых торговых стеллажей в надежде обнаружить хоть что-то съестное. Раздобыл лук, какое-то печенье, кильку в томате. Едва успел, потому что блуждающих по супермаркету призраков несколько, и все хотят есть. Ему легче других: жену и дочь отправил подальше от военных действий. Многие тогда уезжали в спешке, кто куда. Думали, что всё вот-вот рассосётся.

Мой друг каждый день под обстрелами ездит на работу, он служит в организации, обеспечивающей жизнедеятельность двух регионов – Луганской и Донецкой областей. Управляющая компания находится в Киеве. Год продержались, даже получали зарплату, хотя с перерывами и не в полном объёме. В сентябре 2014 года жена моего друга вернулась в Донецк и вышла на работу в вуз. За учебный год их институт так и не определился со своей принадлежностью. Две трети студентов разъехалось по другим вузам, основная часть переехала в Харьков. О том, что ждёт впереди, никто ничего сказать не может. Часть института переехала в город Красный Лиман Донецкой области, оставшийся под контролем украинских властей. Жене моего друга предложили там факультет и кафедру. Что делать? В Донецке дом, муж. Уехала…

Мой друг остался один. С 1 июля все сотрудники донецкого офиса киевской организации, в которой он служил, уволены. Новой структуры власти ДНР пока не создали, хотя с этой организацией связаны важные функции жизнеобеспечения. Нет зарплаты, до пенсионного возраста далеко, гуманитарная помощь этой возрастной категории не положена. Что делать?

Рассказывал мне мой друг о том, что целые группы специалистов из его организации вместе с семьями уезжали, чтобы устроиться на работу в аналогичной структуре в России. Рассказывал, как осуждали тех, кто уехал, как потом раскаивались те, кто осуждал. И главное, сегодня никто не может дать простой ответ на простой вопрос: что дальше?

Мой мобильный телефон разрывается днём и ночью. Я жду звонка, не дождавшись, звоню сама. В Луганск. Там моя подруга детства, одноклассница. Она вместе с семьёй сидит в подвале уже несколько суток. Я ей криком кричу, чтобы она бросала всё и ехала ко мне. Её дом так же, как и моего друга из Донецка, стоит на пути в аэропорт, но уже Луганска.

Наконец-то из вагона поезда «Луганск - Харьков» вываливается (нормально выйти не может) с трясущимися руками и вялыми ногами моя подруга. Подбородок дрожит, вместо слов - булькающие и плачущие звуки. Поезд был последним. С этого дня железнодорожное сообщение между Луганском и Харьковом отменили. Своих детей (сына и его семью) она успела переправить в безопасное место, где они находятся и по сей день. Дети ходят в чужую школу, работы для взрослых нет.

По приезде с вокзала усадила подругу за стол, положила в тостер хлеб. Трудно описать, что произошло с человеком, когда под щелчок закончившего работу тостера (щелчок, похожий на выстрел) моя подруга закрыла трясущимися руками голову и хотела прятаться под стол… Она вернулась в Луганск в свой дом на второй день после первых минских соглашений. Вернулась и живёт со страхом, без особой надежды. Живёт с постоянно собранной сумкой на случай, если придётся снова бежать туда, где не стреляют.

От бомбёжек луганчане бежали непрерывным потоком в разные стороны. Всё надеялись, что война не надолго, что как-то рассосётся. Не рассосалось. Снимались с места семьями, переезжая в Харьков и другие города. Обратно возвращаются поодиночке или неполными семьями.

Моя подруга рассказывала, что у тех, кто через несколько месяцев возвращался в Луганск, побывав на украинской стороне, произошел перекос в сознании. Украинские СМИ ведут беспощадную информационную войну. Уезжали одними людьми, вернулись другими. Стычки и ссоры между людьми вспыхивают везде и по любому поводу - в магазине, в транспорте, на работе. Даже в семье. Вот такая палитра жизни.

…Январь 2015 года. Рождественские каникулы. Всем семейством отправились на каток. Поглядываю на детей и, ожидая их, примостилась на скамейке напротив ледяного поля. Ко мне подсаживается немолодой мужчина и начинает разговор. Он тоже ждёт с катка своё семейство. Мой собеседник, с его слов, полковник. После окончания Рязанского военного училища в советское время по распределению попал служить на Украину, в Артёмовск. Здесь живет с семьёй всю свою жизнь. Служил в советской, потом украинской армии. Родные остались на Рязанщине. Русские люди на украинской земле. Казалось бы…

Полковник рассказал, как он ненавидит жителей Донетчины и Луганщины, особенно шахтёров. В его глазах шахтёры – почти не люди. Они, как кроты, сидят под землёй, а выбравшись на поверхность, пьют водку и дебоширят. От этой нечисти, говорит он, нужно очистить землю, чтобы на их место пришли другие люди. Рассказал мне офицер бывшей Советской армии и о том, что готов своими руками давить тех, кто, находясь на подконтрольных «сепаратистам» территориях, приезжают к ним в Артёмовск за своей пенсией и продуктами питания.

Ругал полковник своих армейских командиров за «котёл» под Иловайском, убеждал меня, что украинская армия непобедима. Хвастался, что соляные шахты Артёмовска забиты стрелковым оружием, которого, случись что, хватит для «партизанской войны» лет на пятьдесят. Вот только беда: не найти столько рук, чтобы держали это оружие. А я, слушая, думала о том, что в Макеевке живёт под пулями этого полковника мой брат со своей семьёй, который более 40 лет простоял у доменной печи на металлургическом заводе. Там живут мои друзья, мои одноклассники, там живут тысячи детей, стариков.

Можно было, конечно, обо всём этом полковнику рассказать. Я промолчала. Потом дома долго стояла под душем, словно пытаясь смыть с себя липкую ненависть, которой была пропитана вся речь этого бывшего советского – и бывшего русского - человека …

Хаос в государстве увеличивает хаос в головах, отражается почти на каждой семье, на каждом рабочем коллективе, на дружеских связях. Он отражается на лицах прохожих, на лицах пассажиров в общественном транспорте, на покупателях в магазинах.

…Сотрудница, с которой я проработала более 12 лет бок о бок, вдруг заявила, что жителей Донецка и Луганска нужно стереть с лица земли. На мой вопрос «Зачем?» ответила просто: «Чтоб знали». Она же убеждала меня, что переодетые русские военные заполонили Харьков. На мой вопрос, видела ли она хоть кого-то лично и откуда она это знает, отвечала, что говорили по телевидению, а ему она верит…

Один сотрудник рассказал, что он на своей машине помогал знакомым из Львова отвозить в Чугуев каски, бронежилеты и снаряды для «участников АТО». На мой вопрос, как он мог стать пособником убийств мирных жителей, он отреагировал коротко: заслужили. Пусть расплачиваются. И харьковчанам это тоже урок…

У моей знакомой муж – харьковчанин 65 лет, абхаз по национальности - ушёл добровольцем к ополченцам. Вернулся домой поздней осенью 2014 года, уже после «Минска-1»…

Знакомы мне и харьковчане, которые думают об отъезде из Харькова навсегда. Причины разные, хотя корень один. Нет будущего для детей, нет перспектив в работе, нет просто нормальной жизни. Уезжают умные, талантливые, молодые. Покидают Украину. Надо ли удивляться, если на кафедре русского языка факультета журналистики Харьковского университета им. Каразина доносят на тех, кто разговаривает по-русски. Родители, которые хотят, чтобы их дети знали русский язык не только на бытовом уровне, не могут найти учителей-репетиторов: те просто боятся, что на них донесут. И это в русском Харькове!

В некоторых харьковских школах ввели в практику регулярные линейки, на которые приглашают бойцов АТО. Устраивают пятиминутки ненависти. Заставляют детей кричать «Героям слава!» и «Москаляку на гиляку!». Того же, кто не хочет кричать, ставят перед строем и тоже заставляют кричать. Так готовят украинский гитлерюгенд…

И среди всего этого приходится жить. Не каждый может уехать. Живут, ощущая себя во внутренней иммиграции.

…Еду в поезде. Купейный вагон. Кроме меня – три пассажира: женщина-пенсионерка и двое мужчин 30-35 лет. Разговорились. Мужчины из Николаевской области, приезжали в Харьков после весенней демобилизации забирать свои документы, которые им не хотели отдавать несколько месяцев. Они год отвоевали в АТО, попав под первую мобилизацию. Один из них еле остался жив, побывав в дебальцевском «котле». Он всё время молчал. Пока воевал, жена с ребёнком от него ушла. Остался один. Без работы.

Второй всё время крестился, радуясь, что ему довелось стоять на постах и он никого не убил. От него тоже ушла жена. Говорил много, на нервах. Показывал фото, где он в кругу айдаровцев. Говорил, что воевать некому, но если будет команда идти на Киев, снова встанет под ружьё. Мол, на Киев готовы идти все, кто остался в зоне боевых действий, потому что эту власть надо сметать, но как оставить боевые позиции, если их тут же займёт российская армия?

Рассказывал бывший боец АТО и о том, что среди них уроженцев Западной Украины почти не было: на майдан западенцы ехали на заработки, а в АТО не платили. По мобилизации в АТО воевали в основном парни из Одесской, Николаевской, Днепропетровской, Запорожской областей, немного из Харьковской. Из Донецкой и Луганской областей были тоже. Западная Украина дала не более 10 % всех призывников. Эти, как только объявили мобилизацию, срочно уехали или попрятались, чтобы избежать привода в военкомат.

Третьей пассажиркой в купе была гражданка России. Давно живет на Украине, ездила в Белгород получать пенсию. Дети и внуки живут в России. Говорила, что ненавидит Путина и почему-то Лаврова, но гражданство Украины получать не хочет - пенсия на Украине маленькая.

Вот так и ездим в поездах, в общественном транспорте, ходим в магазин и на работу. Живём в невообразимом вареве мнений, идеологий, жизненных ситуаций.

Соседка по лестничной площадке, медработник, рассказывала об ужасах в переполненных моргах, куда в прошлом году валом свозили трупы неоперившихся мальчишек, солдат ВСУ. Признавалась, что у неё в ушах до сих пор стоит звук разрывающихся от звонков мобильных телефонов. Телефоны звонили у тех, кто уже никогда не ответит. Прошёл год. Она до сих пор не может спать по ночам.

Её муж работает на Харьковском авиационном заводе. Видит иностранные самолёты, садящиеся на заводской аэродром, знает и о том, какое вооружение поставляется на Украину из США и стран Европы.

Ах, помнится мне, как аплодировали харьковским воротилам Кернесу и Добкину, когда те «оголили шпаги» и заявили, что открывают против киевских узурпаторов «Второй украинский фронт». Жалкие лицемеры. Харьковчане не забыли, сколько раз эти хамелеоны меняли цвета, приноравливаясь к цвету власти.

Так и течёт жизнь в государстве, которое когда-то звалось Украиной, которое получило в наследство от советской власти гигантский научно-технический потенциал, имело колоссальную промышленную базу, замечательный чернозём - один из лучших в мире. Сегодня, живя здесь, ты никогда наверняка не знаешь, с кем плывёшь в одной лодке, с кем едешь в одном купе поезда, в каком спектакле жизни тебе придётся участвовать, не понимая даже, актёр ты или зритель…