История Волчонка - нужна помощь шестилетнему ребенку из Донбасса.

Прежде чем рассказать о том, что происходит в жизни мальчика из Донбасса, попавшего ко мне, я бы хотела рассказать о том, о чем писала год назад, когда Волчонок только появился в нашем доме. Почему Волчонок? Потому что мать, воюющая сейчас на Донбассе, просила не раскрывать его имени.

В психологии известен феномен. Когда умирает человек, и это видно из причитаний на кладбищах, текст идет стандартный: «На кого ты меня покинул»? Подсознательно смерть воспринимается, как невозможность жить без этого человека, как сознательное решение человека уйти. Поэтому и возникает вопрос: «Чем я провинился, что любимый человек умер»? Поэтому многие люди обвиняют умерших в том, что они не сделали всего, чтобы выжить.
У детей это выражено особенно ярко, поскольку ребенок, в силу структуры мозга, не в состоянии мыслить абстрактными категориями.

- Я плохо себя вел – мама ушла в магазин.
- Я плохо себя вел – мама поставила меня в угол.
- Я плохо себя вел – мама заболела.
- Я настолько плохо себя вел, что мама умерла.
- Я настолько плохо себя вел, что мама меня бросила.
Ребенок не в состоянии сопереживать, проходя стадию знакомства со своим Я (эгоизм). Он не в состоянии понять, что испытывает женщина, когда умирает, оставляя маленького ребенка. Поэтому ребенок воспринимает смерть матери как предательство, а если мать его бросила, это еще большее предательство.
И вот этот колоссальный невроз, который формируется у малыша после смерти или ухода матери, выражается в самообвинении.
- Я дурак, я плохой, - или другие термины, в зависимости от лексикона, сформированного у него.
Когда мы видим, что ребенок при любых неудачах обвиняет себя, это говорит о том, что у него нарушена связь с матерью, и в подсознании мать постоянно является для него обвиняющим фактором. Для диагностики психических состояний это один из ярких и однозначных симптомов.

Поэтому пятилетний мальчик, которого привезли ко мне ополченцы, со всеми документами и доверенностью, выписанной на мое имя, находясь в колоссальном неврозе, конечно же, не склонен винить судьбу, поскольку не совсем понимает, что такое судьба. Во всех своих неудачах он обвиняет себя. Он бьет себя кулаком по голове при любом промахе, и кричит: «Я дурак, я дурак».

Между собой мы стали называть его Волчонок. Он и правда похож на него: быстрый, ловкий, упрямый, дикий. Не ребенок, а маленький мужчина.
Несколько месяцев он жил среди ополченцев, видел смерть, видел разорванные тела. Его мать, работавшая военной медсестрой, осознавая, как это отражается на психике ребенка, попросила отправить его в Ростовскую область. Там пятилетний ребенок прожил в палатке еще месяц, один, обслуживая сам себя и изредка обращаясь за помощью к жителям соседних палаток.
Стоит ли говорить, как закалили мальчишку эти испытания. Если бы ему было 16-18 лет, он бы сейчас был в ополчении, как те подростки, которые идут защищать свои земли, пока их одногодки из Киева фотографируются с фашистскими свастиками.

Когда его привезли ко мне, я увидела тихого скромного ребенка. Как только ополченец, попрощавшись, вышел из квартиры, тихий ребенок схватил мою шкатулку с драгоценностями, распахнул окно и с удовлетворением пронаблюдал, как подаренная моим папой цепочка летит с 9 этажа.
Дочь, естественно, все вещи смогла найти, но первые несколько дней Волчонок показывал нам всеми способами, которые были доступны его сознанию, что он нас не любит, что ему здесь не нравится, что он хочет к маме.

Несколько недель в нашем доме творился ад. Хорошо, что у меня самый терпеливый муж, и самая терпеливая в мире дочь, которая ко всему относится философски, и из любой ситуации способна найти выход.
Выбрасывались чашки. Были попытки подтянуться на руках на подоконнике, высунуться в окно и понаблюдать за моей реакцией. Современные игрушки с громкими и дурными звуками включались в три часа ночи. Брался «Комет», и с улюлюканьем рассыпался по всему полу ванной. Слова о том, что у меня на «Комет» аллергия, не действовали, потому что для ребенка я – не мать, я – чужая тетка.
Это он не плохой, нет. И не дурно воспитанный. Это он проверял нас, поскольку две семьи уже брали его, и проверку не прошли.

Истерики устраивались по 5-6 раз в день. Когда его выводили погулять, он просто бегал как заведенный по двору, с криком: «Ааааааааааааа»! И бегать так он мог 3-4 часа, без остановки, пока не выплескивал всю свою энергию.

Про мать он не говорил ничего, про бабушку сказал, что она умерла. Каково было мое удивление, когда через несколько недель мне прислала смс… умершая бабушка. Позже на мой вопрос Волчонок ответил, что лучше ее заранее похоронить, чем потом неожиданно узнать, что ее убили.

А через несколько недель все закончилось. Сначала он попросил меня почитать ему книжку на ночь. Потом нарисовал домик, зачеркнул его, сверху разрисовал все черным и красным, подарил рисунок мне и сказал деловито: «Вот пепел, вот кровь, ты поняла? Вот это осталось от моего дома».
Однажды, глядя на автомат, подаренный ему Леной, которую я не устану благодарить за помощь, он сказал: «А знаешь, что у нас там происходит? Там стреляют, вот так»! И изобразил пулеметную очередь.
Потом он перестал бить чашки, и оказалось, что это очень ловкий и аккуратный ребенок. Он помогал донести посуду, приносил нашему папе молоток и гвозди, когда тот чинил дверь, мыл овощи для салатов, начал убирать свои игрушки, сам начал чистить зубы (до этого он изображал, что с правилами гигиены не знаком вообще).

Когда началась активная фаза нашей акции помощи беженцам и жителям Донбасса, квартира постепенно заполнялась вещами, и я все реже и реже стала бывать дома, мои друзья предложили взять на время Волчонка к себе, чтобы немного освободить нас с дочерью. Это было летом, и там, на даче, ребенок нашел все, что ему было нужно.
Сейчас он вернулся в Москву, подросший и чуть более уверенный в себе. С ним гуляют по 5-6 часов, чтобы он снял всю свою активность и мог спокойно уснуть. Очень хорошо помогают водные процедуры. И, конечно же, успокоительные коктейли, и очень четкий режим дня. Женщина практически посвятила себя ему.

Надо отдать должное ее 18-ти летнему сыну, который всячески помогает матери.

Истерики у Волчонка бывают, и довольно часто. Потом он раскаивается, ласкается, целует руки, и иногда даже просит прощения. К счастью, все понимают, что просто его психика не выдерживает всего, что на него свалилось.
Просторы Донбасса, вольная жизнь на природе, а потом и в палатках, привычные требования мамы, все это въехало в рамки одной московской квартиры. И вот тогда вернулись воспоминания.
Недавно он вдруг вспомнил о бомбежке, о том, какой огромной была воронка. Он хранит это в себе, и иногда, в момент откровенности, проговаривается. Короткими, быстрыми фразами, рассказывает о том, каково жить одному в палатках. Как хочется увидеть маму. Как его вывозили в автобусе, прикрывая пледом.
Он мудр не по годам, поскольку смерть и страдания научили его мудрости, но раскрывается он редко. Просто иногда это – старый мудрый волк, а в остальное время – дикий и агрессивный Волчонок.

Да, Россия принимает у себя детей из Донбасса на лечение. Мы принимали и принимаем беженцев. Мы стараемся помогать всем, кто обращается за помощью. Но среди всех этих правил есть одно, но очень существенное исключение, и это исключение – тот самый шестилетний Волчонок, которого мне привезли год назад.
Я не буду повторять о его судьбе, о начале истории Волчонка можно прочитать здесь:
На текущий момент наш Волчонок уже перестает быть Волчонком: ребенком с колоссальным стрессом, который возбудим настолько, что может 7 часов кряду носиться по улице. Титанические усилия все-таки начали давать свои плоды. Правда, плоды не такие великие по сравнению с плодами тех детей, которые не переносили таких травм, как он. Но беря во внимание, что ребенок остался без матери, пусть живой, но воюющей в ополчении (и мальчик об этом знает), два месяца прожил с ополченцами под обстрелами, а затем один жил в лагере беженцев в Ростове, и только потом попал в нормальную обстановку, плоды можно считать эффективными.
Волчонок попал в очень хорошие руки, и руки мы выбирали не по достатку, а именно по рукам. Семья имела стандартный доход. Папа работал, и ощущал одинаковую ответственность как за своего родного сына, так и за Волчонка.

Мама не работала, и вопрос о работе не стоял, потому что ребенка, по его психическому и соматическому состоянию, нельзя было отправить никуда. Мама – врач, я – психолог. Мы вели ежедневные консультации, работая в тандеме. Мы думали, как поступать в той или иной ситуации с ребенком, в плане его психического или соматического здоровья. Мы поднимали своих коллег, мы консультировались между собой, и в итоге ребенок был приведен в более или менее нормальное состояние.

Во-первых, он подрос, он поправился, расширилось его меню, к которому он в Донецке не привык. Попав ко мне, он практически ничего не ел. Сейчас он потихонечку ест и сыры, и мясо, и супы, пьет компоты, чай и воду. Очень любит финики.

Во-вторых, он стал более спокойным. Да, воспоминания об обстрелах остались, их уже не вытравишь. Он четко знает, где свои, а где «чужие». Он хорошо помнит, в каких условиях воюют ополченцы. Он хорошо помнит свой разрушенный дом и умирающих от голода домашних животных.
С другой стороны, у него поугасла гиперактивность. Почти исчезли приступы, когда он мог тараторить без умолку, а потом уходить в себя. Обнаружилось, что он – левша, и его прекратили переучивать, что соответствует современным, далеким от инквизиции методам.

Ребенок отрабатывает почерк. Ребенок начал понимать состав числа. Раньше он считал только до десяти. Мы дали ему понятие teen, сослались на старинное звучание «дцать». Мы научили его считать слоги. Мы развиваем в нем эстетизм, любовь к животным, которых в семье 4 штуки – два кошки и две собаки. Он очень любит рисовать на компьютере, любит помогать мыть посуду.

То есть, женщина провела год очень плодотворно для ребенка. Жесткий режим, уход за рыбками и животными, прогулки по 4-5 часов. Активные игры, катание на самокате. Короче, все было великолепно.
Но беда не приходит одна, и неожиданности нас подстерегают всегда. Единственный кормилец, потеряв работу и три месяца чувствуя себя плохо, на прошлой неделе, в 52 года, загремел в больницу с колоссальным инфарктом.
Как дополнение, был прооперирован, и ему был введен стент.

И вот тут отдельно хотелось бы отметить успехи Департамента здравоохранения. В любом состоянии больной не имеет права находиться в больнице более 8 дней. Поэтому, человека с инфарктом и после тяжелой операции на сердце, сделанной в понедельник, выписывают из больницы ровно через день. Семья в ужасе. Как он будет находиться дома, притом, что ребенок весьма активен, никто даже предположить не может. А с мужской гиперответственностью, он не может позволить женщине остаться без денег, а потому собирается искать работу. Мне пришлось достаточно жестко объяснить женщине, что если она овдовеет, денег ей это не прибавит. Слава Богу, это возымело действие, и сегодня мы идем к главврачу, чтобы объяснять нашу ситуацию, хотя уже сегодня мне оптимистично объяснили, что мы можем положить больного в санаторий, и ничего, что для санатория нужны либо деньги, либо куча документов. Новые нормы, привыкайте, господа. Когда наше государство отменит проамериканские систему образования, психиатрии, науки и здравоохранения, тогда она станет действительно нашей, а пока имеем что имеем – гробим медицину и восстанавливаем медицинский туризм.

На работу должна выйти мама, которая, кстати сказать, и не требует от ребенка, чтобы он называл ее мамой, каждую неделю старается, чтобы ребенок поговорил с Донецком, не всегда имея возможность дозвониться. Но у родной мамы, видимо, есть на происходящее свое мнение, о котором она молчит. Она до конца не понимает, что доверенность на ребенка – это отзывной документ, поэтому боится его давать. А без этой пресловутой бумажки, ребенок не может получить статус беженца. Все дети, получающие статус беженца, бегут с родителями, и получают статус при родителях. А наша замечательная женщина даже не имеет возможности стать опекуном. Все, что мы имеем сейчас на руках – это доверенность, срок которой истекает в ближайшее время.
И семья, оставшись без копейки денег, буквально без копейки, не может поставить ребенка на детсадовскую очередь, не может оплатить медицинскую страховку в размере 20 000, не может оплатить анализы и прививки в размере 750 рублей за каждую, притом, что они питаются сами и кормят ребенка.

Мы обращались к Павлу Астахову. Я очень рада, что он является омбудсменом и защищает наших детей, но, откровенно говоря, пробиться к нему совершенно невозможно. Павел Астахов очень часто говорит с экранов телевизора, чтобы Украина вернула 68 детей. Но наш ребятенок – прямой претендент на то, чтобы стать 69 ребенком, потому что, если его сейчас изъять, то он под фанфары полетит в приют, и будет отправлен на Украину. А ведь у нас есть согласие матери, у нас есть признание опеки, что ребенок находится в хороших условиях. У нас есть миграционная карточка ребенка и регистрация ребенка. У нас нет только одного – статуса беженца для этого ребенка. Для того, чтобы люди могли получать хоть небольшую компенсацию на ребенка, и для того, чтобы он получил стандартное бесплатное медицинское обслуживание, бесплатный детский сад и бесплатную школу, в которую он вполне мог пойти в этом году. Сейчас ему уже 6,5 лет.

Нам обещали сделать депутатский запрос. Сделали. В результате этого до нас дошли органы опеки. Целых четыре человека, не просто так. Были и диагносты-психологи, были и чиновники, и все четыре человека признали, что ребенок по развитию соответствует своему возрасту обычного московского ребенка (что было более чем приятно, потому что получили мы ребенка после психотравмы), и ребенок находится в нормальных условиях. В этом мы и не сомневались.

Никто не может даже описать нам процессуальные шаги, что надо сделать, чтобы выйти из этого положения. Чтобы женщину, заботящуюся об этом ребенке, сделали опекуном, хотя справка о том, что его мать в ополчении, у нас есть. И в какую инстанцию эту справку запихнуть, никто не знает.
Эта ситуация приукрашена еще и положительным заключением опеки, которая считает, что ребенок находится в замечательных условиях. Но опека не может нам дать вразумительного ответа, потому что мы понимаем, что ситуация является исключением. И здесь нужно исключительное решение.
Мы также знаем и то, что Москва и Московская область закрыты для беженцев. Но семья, приютившая ребенка, не может съехать в соседнюю область только для того, чтобы оформить статус ребенка. И при этом не понятно, закончится ли подобный фортель успехом.

Поэтому, нам нужен любой детский сад, нам нужна любая страховка, и нам нужен статус ребенка, чтобы женщина могла выйти на работу, потому что она осталась единственным кормильцем.
По высшему образованию, эта женщина является профессиональным фармакологом. Всю жизнь заведовала аптеками. Голова – энциклопедия, профессиональнейшие знания. Человек умный по жизни, и очень профессиональный внутри профессии. Но, занимаясь ребенком, она не может работать по 12 часов, поскольку не в состоянии оставить Волчонка с мужем, только что перенесшим тяжелый инфаркт. Семья, которая любит этого ребенка, заботится о нем, осталась без средств к существованию, и государство, которое говорило о том, что оно помогает беженцам, помогать, по факту, не хочет. И столь активного ребенка, ребенка с колоссальной психотравмой, нельзя оставить с человеком, который неделю назад перенес инфаркт. Это практически убить человека.
Остался один шаг. Но мне даже не хочется представлять, как будет выглядеть Россия в глазах Донбасса, когда мы не сможем преодолеть эту стену, и ребенок ополченки, 23-х летней вдовы, отправится на Западную Украину, просто потому, что не смог добраться до Павла Астахова, и заплутал в коридорах власти.

Все, что пошагово мы могли сделать на фоне того, что ездили в больницу, мы сделали. Все остальное не только не в нашей власти, а возникает вопрос, и нам его уже задавали – зачем вам это нужно? И трудно объяснить, что мы хотим помочь – не понимают. Что мы не можем в регион, где идут бомбежки, отправить назад ребенка, которого мать оставила в лагере беженцев, потому что она хотела спасти то, что у нее осталось – у нее, 23-х летней вдовы.
Она не могла отказаться встать на защиту своей родины, своей земли, и в 23 года она воюет. Не зная, что ее ждет завтра. Никто из них не знает, что их ждет завтра.
Однажды ночью мне удалось дозвониться до нее. Я слышала, как стучат по асфальту ее каблучки, когда она шла от дозора к дозору и будила молодых ребят, чтобы они не уснули на посту. И она мне обыденно объяснила, что каблучки она надевает для того, чтобы они слышали ее шаги и просыпались.
Кто может понять мудрость 23-х летней вдовы, и кто может оценить женские каблучки с позиции дозорного? Это та жизнь, которую устроила Европа.

И я прошу всех, кто понимает меня, которой доверили маленькую жизнь, и эту семью, которая не может добиться от государства помощи, помочь Волчонку быть спасенным, помочь этой семье остаться спасителями, сохранить любовь к ребенку, сохранить ту меру ответственности, которую они проявляли весь этот год.
И ещё. Надо отдать должное их 19-ти летнему сыну, который в сентябре уходит в армию. Мальчишка сидит с ребенком, помогая матери. Мальчишка купает его на ночь, когда мать занята. Он укладывает его спать и читает ему книги. Он, в то время, когда я говорила с матерью по телефону, крикнул ей: «Мы пойдем погуляем и зайдем в магазин, он хочет кукурузных хлопьев».
Где, скажите, можно найти еще 19-ти летнего парня, который может так взросло и ответственно относиться к жизни, к решению родителей? Никакой ревности, никакого «вы думаете о нем больше, чем обо мне». А ведь сейчас родные брат и сестра ненавидят друг друга, подсчитывая, кто сколько получил от родителей. А ведь многие люди, желающие помогать беженцам, через несколько месяцев говорили, что они "устали". Как надо было воспитывать этого ребенка, чтобы он научился проявлять любовь и сострадание и к своим родителям, и к чужому, очень сложному мальчишке?

Я точно знаю, что эта семья достойна помощи. И я точно знаю, что мы должны сохранить не только лицо этой семьи, но и лицо России, чтобы потом не говорить: «Верните нам 69 украинских детей».
Спасибо тем, кто обратит внимание на этот пост и откликнется.


Какая помощь нам нужна?

1.Любая помощь в получении статуса беженца для ребенка. Если у вас есть связи, если у вас есть кто-то, кто может дать нам совет или помочь.
2.Любые контакты, которые помогут связаться с Павлом Астаховым для решения этого вопроса.
3.Помощь журналистов. В свое время она нам очень помогла в истории с Аней, когда мы также не могли выйти на Астахова. Я думаю, что человек, в помощи которого нуждаются многие, не должен быть столь закрыт.
4.Любая материальная помощь для этой семьи, потому что на данном этапе они остались без средств к существованию, отец семьи после инфаркта остался без санаторного лечения, которое предусмотрено медициной в нынешнем ее состоянии, но которую ему не предоставили.
5.Работа для мамы. Как я писала выше, она – профессиональный фармаколог-провизор с высшим образованием (Первая медицинская академия), с большим опытом работы. Может быть, какая-нибудь аптека в Москве захочет взять к себе на работу профессионала. Очень важно то, что она не может работать по 12 часов, поскольку на ней маленький ребенок и муж с инфарктом. Конечно, мы сменяем друг друга, иногда Волчонок живет у нас, но я с моим диабетом не всегда справляюсь с ним, и на мне муж после инсульта.
6.Очень нужна осенняя одежда для ребенка. Его рост – 130 см., размер обуви – 34.
7. Игрушки, прописи, альбомы, альбомы-раскраски. Ребенок очень любит рисовать. И мечтает о Лего. Возраст - 7 лет.
8. Автомобильное кресло для семилетнего ребенка. Можно на время, вернем обязательно.

Если у вас есть вопросы по этой истории, предложения, советы, желание сделать репортаж о ребенке с психотравмой и неврозом, который оказался в Москве без помощи со стороны государства, если вы хотите помочь одеждой, звоните по телефону: 8-915-222-32-01. Елена. Если я не подхожу, вышлите мне СМС с номером телефона. В связи с помощью детям Донбасса с психотравмой, очень сильная загруженность, до дома добираюсь в 4 часа ночи.

Или пишите на электронный адрес: elena.alekperova@gmail.com

Если вы хотите помочь деньгами, мы будем благодарны любой сумме.

Реквизиты:
Яндекс-деньги: 41001526287716 (с пометкой «Волчонок»)
За номером карты Сбербанка обращайтесь по адресу elena.alekperova@gmail.com , я не буду открыто выкладывать номер, так как уже были попытки взлома карточки с целью снятия оттуда денег. И никому не рекомендую открыто выкладывать номера, так как мошенников более чем достаточно.
Я благодарю всех, кто потратил время на прочтение этого поста. К сожалению, ситуация сложная, и описать ее коротко было невозможно.



P.S. Пока писался этот пост, мы узнали, что сегодня, в 8 часов утра, через день после сложнейшей операции на сердце, отец этой семьи был выписан из больницы прямо на улицу. Мне, как врачу и как психологу, очень больно. И не только за него. За всех, перед кем врачами была нарушена клятва Гиппократа. За женщину-блокадницу, которая сказала мне как-то в поликлинике: «Мы сейчас переживаем второй фашизм».
Если эта история поможет обратить внимание еще и на то, что творится с нашей медициной, это будет очень положительный побочный эффект.

Спасибо всем за внимание.

Лена, Борис, Ирина, Марина, Миша, Гоша и Волчонок.