История одной семьи

Глава 1

Масару знал, что жить ему осталось несколько дней, он чувствовал приближение конца…
С каждым днем ему становилось хуже. Он с трудом дышал, боль, от которой не помогали уколы и к которой невозможно привыкнуть, обездвижила его тело. Уже неделю он не мог самостоятельно принимать пищу, что то в горле ему мешало глотать, в туалет он ходил через катетер, губы постоянно пересыхали, и пропало желание борьбы. Неделю назад он думал, что ему захочется умереть, только бы не доставлять хлопот сиделке, но сегодня его это совершенно не интересовало. Да и факт приближающейся смерти не вызывал никаких эмоций. Единственное о чем он думал, что вместе с ним умирает история его семьи, история бесконечно дорогих ему людей, жизнь которых оборвалась полвека назад, история похожая на тысячи аналогичных, но для него она была единственно важной.

Он смотрел в потолок своей палаты и ждал журналиста, который согласился ее опубликовать за 5000 американских долларов в своей колонке, которую он вел в местной газете. Это был единственный способ, который придумал Масару что бы увековечить память о своей семье.

Глава 2 Журналист

Наоки был низкооплачиваемым журналистом, который вел колонку «интересные судьбы» в газете тиражом 5000 экземпляров. Он не знал ни одного человека, кроме редактора, своих коллег и родственников, который бы читал его колонку. Тираж удавалось поддерживать только за счет объявлений, размещенных в этом издании. А стоимость газеты была такой, что зачастую ее покупали в качестве оберточной бумаги для цветов, рыбы и иных целей, абсолютно не связанных с его творчеством.
Он ехал к неизвестному ему человеку, записку от которого ему передали. Содержимое записки было, слишком невероятным, что бы оказаться правдой.
«Уважаемый Наоки, прошу Вас опубликовать историю моей семьи в Вашей рубрике, это моя единственная возможность сохранить память о близких мне людях.
Готов заплатить Вам 5000 долларов США
Акеми Вам объяснит, как меня найти.
Масару.»
Записка, скорее всего, была написана под диктовку, аккуратно выведенные иероглифы выдавали женскую руку. Очевидно, написала ее Акеми, которая и привезла ее в редакцию. От нее он узнал, как найти хоспис, в который его приглашали законспектировать очередную историю, которую никто не прочтет.
Только первый год своей работы в редакции Наоки собирал истории, которые казались ему интересными или трогательными, далее он стал их брать из западных книг, которые ему удавалось прочесть, а последние полгода он их просто выдумывал.
Он не был талантливым журналистом и не имел необходимого образования, именно поэтому, его изложение полностью соответствовало уровню газеты, в которой он вел колонку. Да и Масару не понимал, кому именно, он собирается отдать деньги, которые уже никогда не сможет потратить. Просто по иронии судьбы, все, что было ему дорого, все, что осталось от его семьи, было завернуто именно в эту газету трехлетний давности, где и попался ему на глаза, пересказанный Наоки американский бестселлер, выданный за историю одного из горожан.
Перечень дорогих для Масару вещей был весьма скуден, это была выцветшая лента для волос, единственная сохранившаяся фотография его жены, и тетрадка с рисунками одной из его дочерей.
Спустя два часа после вручения записки Наоки открыл дверь в палату Масару. В палате кроме Масару и уже знакомой ему сиделки Акеми не было ни кого. Обездвиженное тело Масару источало неприятный запах и двух других пациентов перевели в другие помещения.
На проходной персонал был удивлен приходом посетителя к Масару, т.к. за весь период нахождения в учреждении к нему ни кто не приходил, и в документах стояла пометка об отсутствии родственников.
Наоки справился с приступом тошноты и осмотрел палату. Это было достаточно большое помещение с двумя высокими окнами, раковиной и тремя кроватями с тумбочками. Под потолком висела лампочка без плафона. Акеми сидела на соседней кровати и читала книгу, обернутую в газету, возможно содержащую его труды. Под кроватью Масару стояло судно в которое свисала трубка из под простыни умирающего. Масару даже не повернулся в сторону гостя, и лишь голосом предложил ему сесть на соседнюю кровать. Наоки, увидев, что кровать расположена у приоткрытого окна с радостью сел поближе к свежему воздуху.
Повисла тишина, и что бы заполнить паузу Наоки стал доставать из своей матерчатой сумки очки и блокнот с карандашом. Масару ровным голосом попросил сиделку передать журналисту конверт. Акеми покорно передала вознаграждение и попросила каждые полчаса протирать влажным полотенцем лоб и губы Масару, после чего удалилась.

Глава 3 Начало повествования!

Был 1944 год. Япония находилась в состоянии войны со всем цивилизованным миром. Не смотря на то, что весь наступательный потенциал был исчерпан, и всем было понятно, чем закончится эта война, тон все еще задавали милитаристы.
Я работал грузчиком и подсобным рабочим в военном порту. Каждый день мы принимали и отправляли не меньше десятка судов. Т.к. ни кто из моей бригады не мог даже написать свое имя, нас использовали для самой тяжелой и неблагодарной работы. Погрузка угля, переноска трупов и раненых, чистка судовых туалетов и резервуаров после разгрузки рыбы. Каждый день после того как стемнеет и начнет действовать светомаскировка я возвращался домой и смотрел как умирает от туберкулёза моя жена. У нас было трое детей, три девочки. Двойняшки Сашико и Сетсуко им было по 12 лет пятилетняя малышка Хироку. Ни еды, ни денег, ни лекарств не было. Ели, спали и купались мы в одной комнате с умирающей Фумико. Каждый день старшие девочки отстирывали от крови простыни, а я даже не знал, что туберкулез заразен.
Своего жилья у нас не было, и жили мы в комнате, которую нам сдавала Чиё. Муж Чиё погиб сразу после того как попал на фронт, где и как ей не было известно и она осталась одна с тремя детьми. У нее тоже были три девочки погодки. Младшей Чиёку было 3 года, Шизуко было 4 года и старшей Йоко было 5 лет. Фактически мне приходилось кормить обе семьи, другого источника дохода, кроме сдачи комнаты у Чиё не было. Она ухаживала за моей умирающей женой, обстирывала и обшивала девочек, и за еду, ходила ухаживать за ранеными в госпиталь. В отличии от многих мы не голодали.
Умерла Фумико в марте, и либо я очерствел, либо мы уже настолько свыклись с тем, что это неизбежно, но плакать я не мог, дети тоже не плакали. Последние два месяца Фумико просто лежала и отхаркивая кровь, практически не приходя в сознание. К этому времени я и Чиё уже жили как муж и жена. Сегодня это наверное звучит цинично, но тогда так не казалось…
Хоронили Фумико сами, никто не произнес ни слова.
Чиё учила моих и своих девочек читать, писать, готовить. А из простыней, которые она приносила из госпиталя она шила одежду себе и девочкам. Ее дочери донашивали одежду и обувь за моими детьми. Если протирались подошвы, Чиё вырезала заплатки из толстых обложек книг, которых в ее доме было много и подкладывала вместо стелек. Приходя домой, я валился с ног, а Чиё мне пыталась рассказать, что прочли, написали или нарисовали наши дети, но у меня не было сил рассматривать их творчество. Чиё обещала и меня научить писать и читать.
Спустя несколько месяцев заболела наша младшая Чиёку. Врач из госпиталя сказал, что это туберкулёз и посоветовал убрать ее от остальных детей.
Мы молчали целый день. Врач сказал, что Чиёку заразилась от моей жены, и что возможно больна не только она, но и все мы. Чиё, оборудовала комнату, где мы жили для больного ребенка, и сама находилась с ней, а мы все переехали в ее половину дома.
Это был очень тяжелый месяц.
Сашико и Ситсуко пришлось ухаживать за младшими сестрами. Чиё практически не выходила из комнаты младшей дочери. В июле Чиёку умерла. От первого обморока и до ее смерти прошел всего месяц. После того как врач зафиксировал смерть, Чиё с трупом ушла и вернулась только через два дня. Я не спрашивал ее, где похоронена ее дочь.
К осени жизнь вернулась в прежнее русло. Девочки сдружились, двойняшки помогали Чиё во всем. Я не видел различий в отношении Чиё к моим и собственным детям.
Выходных у меня практически не было, за исключением дней, когда появлялась информация об авианалётах, и в целях маскировки жгли все что источает дым, что бы вся акватория, порт и подъезды к нему были затянуты дымом. В такие дни нам удавалось с девочками уехать из города подальше от дыма и провести день на природе.
Я великолепно помню один из таких дней. На поляне мы сидели на больничной простыне и ели лепешки, приготовленные Чиё. Она учила девочек вплетать ленты в волосы. В этот день Чиё повязала ленту мне на запястье и сказала, что она принесет мне удачу. Эта лента и сейчас со мной.
Повествование прервалось.
Масару закашлялся и Наоки вспомнил, что уже два часа ему не смачивали потрескавшиеся губы и мокрый от испарины лоб.
Он смочил полотенце и обтер лицо Масуру, после чего тот тяжело вздохнул и закрыл глаза. Журналист подождал, убедившись, что Масуру уснул, он убрал свой блокнот, на первой страницы которого было написано «был 1944 год»…
Больше Наоки ничего не записал, он провалился в рассказ умирающего старика, и забыл, для чего его сюда пригласили. Он даже перестал замечать неприятный запах в палате. Выйдя на улицу, Наоки закурил и увидел сиделку. Акими сказала, что за полтора года Масару ни говорил ей и десяти слов за день. И что уже два дня он вообще не спал.
Масару проспал до следующего утра. Когда он открыл глаза Наоки уже сидел на соседней кровати, а перед ним лежал исписанный блокнот, куда он заносил историю по памяти. Он перепутал имена детей и не вспомнил имя умершей жены, но надеялся восстановить это дальше при продолжении повествования.

Глава 4. Самураев здесь нет.

Мы не видели войны, в городе время от времени объявляли эвакуацию, но под нее попадали обеспеченные и образованные горожане, либо раненые, прибывающие в порт. А чернорабочих эвакуация не касалась. Порт должен всегда функционировать, как и фабрики на окраинах города.
Иногда в порт приходили поврежденные корабли, и мы с интересом их рассматривали.
Однажды пришел большой транспорт с огромным количеством раненых. Наши госпиталя не могли вместить всех нуждающихся, и пришлось оборудовать палаточный лагерь. Все улицы города были забиты солдатами, которые только и дело что пили и пользовались услугами проституток. Проституция для многих была единственным способом прокормить своих детей.
Моя Чиё учила читать и писать не только наших девочек, вскоре наши соседи стали приводить и своих детей пока сами находились на работе. Мои старшие дочери помогали ей следить за детьми. Среди детворы, которую обучала Чиё, были и дети портовых проституток, которым просто некому оставить своих отпрысков, пока они ублажают героев войны. Нам не было разницы как добывают деньги и продукты те, кто оставляли нам детей, главное - они нам платили. Оставлять детей без присмотра в городе было не безопасно.
Ежедневно происходили драки, поножовщины, ограбления. Люди могли погибнуть из-за куска хлеба. И дополняли эту картину пьяные солдаты, которые или собирались на фронт или только вернулись оттуда. Они не расставались с выпивкой и личным оружием. Штаб дивизии расположенный в городе силами своих патрулей не мог навести порядок.
В октябре 1944 года одна из моих старших дочерей Сетсуко пошла помочь Чиё в госпиталь. Она должна была забрать списанные простыни. Забрав два мешка, девочка потащила их домой. Что случилось потом – трудно восстановить, но нашли мы ее только ночью в сарае. Она вжалась в стены спиной и грызла ногти, она была вся в крови, а одежда на ней была изорвана.
Чиё сразу поняла, что девочку изнасиловали, но мне ничего не сказала. Они вдвоем переехали в нашу скорбную комнату, и целые дни проводили вместе. Через месяц девочка опять заговорила и улыбалась. Но у нее появилась фобия, она в ужасе шарахается от людей в форме. Я только в декабре узнал, что с ней случилось, от врача который ее осматривал в госпитале. Чиё мне ничего не рассказала, что бы я ни кидался на вооруженных солдат. Я попытался пойти в штаб, но меня вытолкали на улицу и избили, сломав мне несколько ребер. О работе пришлось забыть, пока не восстановился. В это время мы узнали, что такое «нечего есть».
Чиё несколько раз приносила домой деньги, сейчас я понимаю, что ей приходилось выходить «на панель» что бы прокормить меня и детей. А тогда она мне рассказывала, что сшила и продала несколько кимоно, и я в это верил, упорно не замечая, что с ней твориться. Голодные дети меня пугали гораздо больше, чем жена, которая не может смотреть мне в глаза.
Восстановившись, я вышел на работу, за это время, пока срастались мои ребра, и рассасывались гематомы, нам пришлось продать все, что представляло хоть какую-то ценность.
Жизнь опять пошла своим чередом, я надрывал спину и драил туалеты, Чиё учила наших и чужих детей, и работала в госпитале.
Моя бедняжка дочь вздрагивала от каждого шороха и пряталась при появлении военных, которые были везде, а временами кричала по ночам.
Мой отец рассказывал мне истории про самураев, которые защищали честь императора, и готовы были пустить себе кровь, если их поступки могли опорочить их самих или того, кому они служат. Я пересказывал эти истории своим девочкам, но те, кто ходили по нашему городу пьяными с винтовками на плечах, засматриваясь на женщин, тела которых они могли купить или взять силой, не имели с воинами чести ничего общего. Именно за этими солдатами мне приходилось доставать дерьмо из выгребных ям, именно их трупы я перетаскивал с кораблей на берег, именно их раненых мы спускали на веревках с палуб и рассортировывали по степени увечий и очередности в госпиталь. Именно этот сброд приходилось обходить стороной, когда я полуживой возвращался с работы домой. Любая драка с ними могла закончиться голодной смертью моих близких.

Глава 5. Почти мирная жизнь

Я смотрел, как мои дочери взрослеют, у старших примерно одновременно начались месячные, и я видел, как Чиё объясняла им, что с ними происходит.
Моя младшая Хироку и Шизуко с Йоко везде ходили вместе. Чиё договорилась с детским хором и девочки два раза в неделю занимались там. Я ни разу не смог попасть на их занятия, но они регулярно пели дома, у Шизуко был прелестный высокий голос и идеальный слух. Чиё мне рассказывала, как ее хвалят на занятиях.
Часть книг из нашей домашней коллекции мы разрезали на листы и на этих листах дети постигали искусство оригами. Чиё с девочками регулярно спускали на воду их поделки, и смотрела, как их уносит течение реки.
Потихоньку я начал находить время на то что бы привести в порядок наш маленький дом, местами поменял черепицу и подправил деревянные брусья, заделал щели, подкрасил забор и двери той краской, которую удалось принести с работы.
После разгрузки трупов, мне удавалось снять с них ремни и сапоги и принести их нашему сапожнику, который за это приводил в порядок всю нашу обувь.
Все чаще стали появляться слухи о том, что война заканчивается. После отставки генерала Тодзито и смены правительства, мы считали, что сейчас наступит мир. Но и при новом правительстве объявили новую мобилизацию. По радио нам начали рассказывать, что русские теперь могут напасть на нас. Всех соседских мужчин забирали в армию, но меня опять не тронули. Может потому что я один у своих детей, а может в порту, просто, нужны были чернорабочие.
Практический каждый дом, из которого уходил мужчина, получил листок бумаги, на котором было написано, где и как он погиб. В городе было много калек, которые еще пару лет назад были здоровыми людьми, а сейчас бросались тебе в ноги, прося милостыню. Отрезанные конечности раненых и трупы умерших сжигали в крематориях при госпиталях. Некоторые мужчины отрезали себе пальцы, что бы их не забирали на фронт. А некоторые просто уходили из больших городов в надежде, что их не смогут найти.
Я надеялся, что наши семьи это не коснётся. И я и Чиё и девочки поверили, что мы можем быть счастливы, не смотря на войну.
Мы даже завели кошку, я увидел, что Сетсуко опять становится счастливым ребенком, играя с ней, и перестает шарахаться от каждого звука.
Чиё забеременела!

Глава 6. КОНЕЦ

По радио объявили, что Германия капитулировала. Заканчивалась весна. Йоку и Хироку еще в апреле пошли в школу, Шизуко завидовала сестрам, все время лезла им в тетрадки, провожала их до ворот и каждый вечер спрашивала, чем они занимались в школе.
Сашико и Сетсуко также начали обучение, но сразу со второй ступени, Чиё удалось их подготовить до необходимого уровня. Девочки ходили в одну школу.
Раненых прибывало все больше, наша страна терпела одно поражение за другим. Чиё каждый день проводила в госпитале, Шизуко часто ходила с ней, там во дворе были качели, и клумбы, где она и проводила время.
Сашико и Сетсуко часто после школы ехали на фабрику и там помогали, иногда даже приносили домой продукты.
Один раз мне удалось вместе с Чиё сходить в кинотеатр. Я ничего подобного не видел в жизни, люди бежали на нас прямо из стены, играла музыка, а мы как завороженные смотрели на это зрелище.
Чиё перешила на меня несколько костюмов одного из раненых офицеров. Ему ампутировали обе ноги и руку, после чего он написал, что оставляет все свои вещи санитарке ухаживающей за ним и пустил себе пулю в подбородок. Нам достались все его личные вещи и паек, а у меня появилась возможность выходить в город в костюме и туфлях на размер меньше моей ноги. Наш сосед сапожник пытался их растянуть, но они все равно давили и натирали мне ноги.

Начинался август, август у нас в городе это сезон зонтов. Их используют и от дождя и от солнца. Невыносимая жара и влажность.

Шестого августа старшие девочки вместо занятий были отправлены на фабрику, младшие девочки пошли в школу, а я как и всегда с раннего утра работал в порту. Чиё пошла в госпиталь за списанными простынями, а Шизуко осталась дома одна с кошкой.
В 8.00 у младших начались уроки, Сашико и Сетсуко подходили к воротам фабрики, Чиё заходила в госпиталь, а я уже час забрасывал лопатой уголь на конвейер, а наша младшая Шизуку спала в обнимку с кошкой.
До взрыва атомной бомбы над нашим городом оставалось 15 минут.
Никто из нас не знал, что 10-11 мая комитет в США выбрал именно наш город для сброса атомной бомбы. Никто из нас не знал, что министр обороны США провёл свой медовый месяц на Киото и именно поэтому вычеркнул его из перечня выбираемых целей.
Мы не знали, что радарная станция зафиксировала полет американских бомбардировщиков, но группа им показалась настолько незначительной, что они даже не стали объявлять воздушную тревогу.
В 8.15 раздался взрыв…

Глава 7. Смерть Чиё

Чиё проснулась пораньше, она каждый понедельник забирала списанные простыни. Отправив старших девочек на фабрику, а младших в школу, она собиралась в госпиталь. Чиё хотела вернуться домой до того как проснется Шизуку, если ее не будить то она может проспать до десяти часов.
Она добралась на автобусе до госпиталя и в 7.57 зашла внутрь, она прошла в прачечную, где должно было лежать отсортированное белье. Два узла рванных и грязных простыней уже ждали ее. С этими узлами Чиё вышла на улицу и увидела вдали вспышку, озарившую небо, после чего навстречу ей хлынула волна обжигающего воздуха и оглушительный звук. Деревья и трава вокруг начали пригибаться к земле, и какая-то чудовищная сила отбросила Чиё назад к воротам госпиталя. Эта же сила сорвала ворота и выбила разом все стекла, сорвала крышу здания и обрушила стены помещения. Автобус, который подъезжал к госпиталю, на который она пыталась успеть, завалился набок, его смяло словно пустую консервную банку, на которую наступили, а на прохожих начала вспыхивать одежда, повсеместно кричали люди.
Чиё перестала видеть, схватилась обугленными руками за обожжённое лицо и почувствовала, что кожа продавливается под пальцами, а волосы на ней горят. Руки и ноги перестали ее слушаться, она опрокинулась на бок и лишь изгибались, под воздействием температуры, пока ее тело обугливалось. Чиё находилась в одном километре от эпицентра взрыва, и ее смерти можно позавидовать, она умерла мгновенно.
Ее опознают по часам, которые ей достались от застрелившегося офицера.

Глава 8. Смерть Сашико, Сетсуко и Шизуку.

В 8.10 девочки подошли к проходной фабрики, где уже собрались их одноклассники. Их быстро пропускали внутрь, т.к. все были предупреждены о приходе школьников. В момент взрыва девочки оказались по разные стороны забора.
В небе появилось сияние, которое усиливалось, затем яркая вспышка озарила все вокруг, кто то из детей успел крикнуть «смотрите как красиво» и в этот момент ударная волна снесла проходную и забор, разделявший девочек. Постройки на территории фабрики начали рушиться, их буквально сдувало. Все кто успели пройти на территорию, включая Сашико, были погребены под развалинами помещения проходной и остатков забора. Все кто были снаружи, были отброшены в сторону, одежда из дорогих тонких тканей моментально воспламенялась, тела обжигало. На Сетсуко была грубая одежда, сшитая из простыней и пододеяльников, она не загорелась.
Вокруг все потемнело. Сетсуко начала ощупывать землю вокруг себя, рядом лежала ее одноклассница, вместо одежды на ней было, что то липкое и мокрое, отовсюду кричали люди. Все было окрашено в неестественные цвета. Сетсуко попыталась встать, но у нее не получилось, одежда на ней была изорвана, кожа обожжена, левый глаз ничего не видел, волосы обгорели, а на плечах не было кожи. Сетсуко стала звать сестру и услышала среди десятков других ее голос.
Сашико была завалена камнями и металлом, но в отличии от сестры, она избежала воздействия тепловой волны, укрывшись за забором фабрики, упавшие плиты и конструкции здания практически не задели ее, но она не могла выбраться из под завала, и просто начала звать сестру.
В шоковом состоянии тринадцатилетняя девочка поползла на голос своей сестры, она кричала от боли, спотыкалась, но продвигалась к ней. Ей удалось найти Сашико, и она начала оттаскивать камни, освобождая ее. В этот момент начался дождь, это был не просто дождь, это были черные капли, которые капали на обожжённое тело Сетсуко. Когда она пыталась стереть их со своей обожжённой кожи, это вызывало нестерпимую боль. Через 15 минут Сашико смогла вылезти из-под завала, Сетсуко становилось хуже. Кожа начала слазить с обожжённых мест, левый глаз девочки был красного цвета, и из него текла жидкость, пальцы перестали сгибаться и все тело болело. Девочка просто села на колени и начала кричать, как и большинство ее одноклассников, оставшихся в живых.
Сашико подняла сестру и, обхватив ее, они пошли в сторону своего дома. Каждый шаг отдавался болью в теле Сетсуко, а руки сестры, поддерживающей ее обезображенное тело, прилипали к ожогам, усиливая боль. Сетсуко больше не сможет произнести ни одного членораздельного слова, крича от боли и ужаса, девочки пробирались к своему дому. Вокруг лежали трупы людей, они с трудом узнавали дорогу, т.к. ни одного здания по их маршруту не устояло. Кто-то черного цвета без волос, лежащий на дороге, попытался схватить их за ноги. Это существо уже не было человеком, невозможно было определить его пол, оно повиновалось только инстинктам, оно выло и беспомощно пыталось ухватиться за что-то живое.
Через несколько часов девочки оказались на месте, где раньше был их дом. У Сетсуко началась агония, девочка вопила от боли, лежа на спине и дергала изуродованными конечностями, на плечах лохмотьями висела кожа и мышцы, на месте глаза была запекшаяся кровь, а на тех местах, где ее поддерживала сестра не было кожи.
В этот момент я сумел добраться к дому, точнее к тому месту, где он был. Порт, где я работал, находился за границей разрушений. Нет ничего страшнее, чем увидеть своего ребенка в таком состоянии. Сетсуко, наверное уже не понимала что я рядом. Я надеялся, что она потеряет сознание, но она продолжала кричать. Подобные вопли доносились со всех сторон. Сашико кричала, что бы я сделал что-нибудь. Через 4 часа Сетсуко умерла. Я же, как обезумившей бегал вокруг и пытался найти младшую дочь Шизуку. От нашего дома ничего не осталось, даже развалин, его как будто не было.
Сашико упала возле мертвой сестры и ее начало рвать, я думал это шок. Она была обречена на смерть в ужасных муках. Получив гигантскую дозу облучения, Сашико умерла через 3 дня. Все эти три дня она не могла ни пить, ни есть, ни ходить в туалет. На третий день ее парализовало, она все время просила пить, но глотать уже не могла. Сашико умерла у меня на руках.
Обугленный труп Шизуку найдут через неделю в семидесяти метрах. Девочка сгорела во сне и была погребена под развалинами. Рядом будет скелет кота, по которому ее опознают.

Глава 9 Смерть Йоку и Хироку.

Йоку и Хироку вовремя пришли в школу, держась за руки. Девочки сидели за одной партой у окна. Они были любимицами учителей и лучшими ученицами, благодаря подготовке Чиё.
Момента взрыва они не увидели. Внезапный грохот и вылетающие стекла, вместе с рамой обрушивающиеся на Йоку мгновенно оборвали ее жизнь. Следом рухнуло здание. Хироку оказалась под завалом, накрытая телом своей сестры, грудой камней и деревянными перекрытиями. Она пыталась звать на помощь, но ее грудная клетка была сдавлена, и ей оставалось только шептать, глотая воздух. С ней под завалами оказались еще несколько детей, которые также пытались кричать, но спасать их было некому, спустя сутки все детские голоса стихли. Хироку умерла 7-го августа в 15.30 от асфиксии, придавленная трупом своей сестры и деревянными перекрытиями. Все ногти на ее руках были разодраны о деревянную балку, которую она пыталась сдвинуть.
Я пытался найти их, но безуспешно. Весь город лежал в руинах, а я даже не знал, в какую школу ходят мои дети.

Масару опять закашлялся и Ниоку смочил полотенце и протер ему лицо.
Масару закрыл глаза и уснул. Журналист подождал пару минут и вышел покурить. Через 10 минут во двор вышла Акеми и сказала что Масару умер во сне. Ниоку докурил, заглянул в свой блокнот, поставил вопросительный знак на месте имени первой жены Масару и вышел из ворот Хосписа.
Он не написал в своей колонке историю Масару. Через 10 лет ему предстоит написать книгу, которая станет бестселлером в Японии и будет издана тиражом более 100 000 экземпляров. 5000 долларов это был единственный гонорар, который он оставил себе, средства от продажи книги были направлены на благотворительность, как и средства вырученные за продажу прав на экранизацию этой истории.