Родриго Дутерте: полагаться в мире можно только на слово России и Китая (2 фото)

Почитайте, интересно

— Господин президент, я знаю, в Россию с вами едет представительная делегация: бизнеcмены, представители кабмина. Конечно, вы ожидаете положительных результатов от этой поездки. Какие соглашения планируется подписать в ходе этого визита? Какого сотрудничества вы хотели бы между Россией и Филиппинами?

— Мы открываем новую главу в истории нашей страны. И готовы устанавливать контакты с Западной Европой.


Когда я был избран, у меня уже были планы посетить Россию. Во-первых, речь идет об укреплении двусторонних связей с Российской Федерацией. Мы больше импортируем, чем экспортируем в Россию. И мы надеемся восстановить баланс в этом вопросе, предложив многие инициативы — в основном в сфере сельскохозяйственной продукции. Если мы договоримся о каких-то идеях, о каком-то оборудовании, которое мы можем закупать, которое мы можем себе позволить…
Еще в условиях угрозы терроризма, наркотиков и международной преступности одними из наиболее важных являются соглашения в области безопасности и обороны с Россией. Это те вопросы, которые я хотел бы рассмотреть.

В ходе саммитов АСЕАН я встречался с президентом Владимиром Путиным и премьер-министром Дмитрием Медведевым. Они весьма позитивно восприняли мою идею посетить Россию, чтобы обсудить множество различных вопросов. Но наиболее важными будут вопросы обороны и безопасности, а также установление баланса в торговых отношениях между двумя нашими государствами. А также соглашения в сфере сельского хозяйства.

Мы также пытаемся наладить собственное производство стали, потому что считаем, что это будет в наших национальных интересах. Что касается металлургии… Очень важно овладеть технологиями, необходимыми для производства различного оборудования, в том числе для авиации, запасных частей для автомобилей. Вот сферы, в которых нам есть чему у вас поучиться. Сегодняшний мир задает нам стандарты качества, и когда речь идет о производстве оборудования, запасных частей, в центре внимания оказывается металлургия. Это очень важный элемент для наших планов — экспортировать автоматизированное оборудование.

— Я бы хотел коснуться перспектив сотрудничества в сфере энергетики между нашими странами. Первое: по сообщениям, Филиппины собираются возобновить реализацию проекта АЭС "Батаан". Есть ли шансы, что российские компании получат контракты, касающиеся АЭС "Батаан". И второе: правда ли, что Филиппины заинтересованы в закупках российского сжиженного газа?

— Да, сейчас большую часть нашего импорта составляют нефть и газ. И они в изобилии есть в России. Так что мы открыты (для сотрудничества. — Прим. ред.), включая сферу энергетики и IT. Мы приглашаем Россию инвестировать в эти сферы. Есть так много инициатив, в которых вы можете поучаствовать. В этом смысле важно развитие энергетики, поскольку у вас есть в этом опыт.
Наш проект по добыче нефти в западной части острова Палаван идет хорошо. И мы пытаемся пригласить вас участвовать в нем.

По мере того как мы развиваем нашу экономику, нам требуется все больше топлива. Все, что касается машин и оборудования, нуждается в энергии. И часть нашего импорта нефти идет из России.

— Россия и Филиппины собираются подписать соглашение в сфере обороны. Что подразумевает этот документ: какой-то военный союз, может быть, российскую военную базу в вашей стране или импорт российского оружия для нужд вооруженных сил Филиппин?

— Есть вещи, которые нам нужны как республике, как стране для самообороны. Но в последнее время, с тех пор как я стал президентом, наши отношения с Западом шли не очень хорошо, они немного испортились. И я решил проводить независимую внешнюю политику.

Мы привыкли согласовывать (свою политику. — Прим. ред.) с внешней политикой США. И мы были очень удивлены, что наш экспорт в Китай периодически прерывался в связи с проблемами химического загрязнения и тем, что для китайского народа не очень хорошо импортировать некоторые вещи. Но я очень хорошо понял, что это не касается отношений Китая и США. Я не знаю, как насчет благосостояния, но наш экспорт бананов внезапно перекрыли. И это был огромный ущерб для нашего ВВП, потому что большая часть нашего экспорта приходится на сельскохозяйственные культуры — ананас, манго и так далее.
Я понял, что иногда из-за произвола Америки, из-за того, как она обращается со своими друзьями (как будто мы ей не друзья), я решил, что я буду строить независимую внешнюю политику, которая позволила бы мне взаимодействовать с Китаем и остальными государствами мира, с Европой — для достижения новых рынков. Всё ради торговли и коммерции. Но и ради геополитического баланса в регионе.



Мы заказывали вооружение у Америки. Но поскольку они высказывали сомнения по поводу соблюдения прав человека на Филиппинах — и то же самое они хотят делать в отношении других стран, — у нас с президентом (Бараком) Обамой, с Госдепартаментом произошел обмен резкими заявлениями. И я решил, что дела с ними иметь не буду.

Нам нужно оружие, потому что перед нами стоят две серьезные проблемы — терроризм и наркотики. Например, с основной революционной группировкой — "Новой народной армией компартии Филиппин" — мы ведем диалог, все развивается. Но есть банды, проблемы, которые нельзя урегулировать. Я установил диалог и с мусульманской частью повстанцев — с "Исламским освободительным фронтом моро". Диалог идет. Проблема сейчас в том, происходят события, подобные тем, что отмечаются в других местах, особенно на Ближнем Востоке. Радикализм, экстремизм охватил нас, как и Ближний Восток. Раньше это было проблемой Ирака, куда Соединенные Штаты отправились, объявили войну абсолютно без каких-либо причин, кроме заявлений о наличии у Ирака оружия массового уничтожения. Затем они подорвали ситуацию в Ливии, где теперь проблемы. И вопрос экстремизма сейчас один из главных во всем мире.

И у нас тоже. ИГИЛ* устроила себе базу в моем государстве на юге. Мы боремся с терроризмом, как и любая другая страна. И нам нужно оружие. Но внезапно сенаторы в американском конгрессе сказали, что у США нет возможности экспортировать нам оружие. И я сказал: "Нет проблем". Я всегда могу обратиться к Китаю, к России. И они поймут, потому что они тоже страдают от терроризма.
А в вопросе прав человека, я думаю, Америка вышла за пределы своих естественных полномочий в отношениях с другими государствами. На самом деле это новый феномен. Раньше это не затрагивало суверенитет государств. Но с конца 60-х США начали оказывать государствам поддержку, но в то же время начали вмешиваться в их дела. Дошло до того, что они предлагали помощь той или иной стране в обмен на то, чтобы она ввела законы об однополых браках и тому подобное. Речь здесь не только о правах человека, но и о продвижении смехотворных теорий образа жизни. И я сказал, что это перебор. Я сказал, если вы хотите провести расследование против меня, я к этому готов. В конце концов, кто же захочет убивать граждан своей страны? Но они продолжали настаивать на своей точке зрения. И я сказал: "Хорошо. Но с этого момента…"

Вот Европа выделила нам гранты на примерно 200 миллионов долларов. Но я сказал моему министру иностранных дел отказаться от этих денег. Потому что ЕС вместе с Америкой предпочитают выискивать ошибки вместо того, чтобы помогать странам. Вместо этого они угрожают подать на вас в Международный суд. При этом даже не думают, что Америка, например, даже не является членом этого суда.

Я делаю все для моего государства. Когда я выдвигался на пост президента, я поставил на карту мою честь, мою жизнь. И я не позволю моей стране скатиться в пропасть. Четыре миллиона филиппинцев страдают от наркозависимости. Это не просто цифра, не просто проблема. Это проблема и для других стран, в том числе Евросоюза. Так что я решил держать дистанцию от них. Я вижу перспективы для новой дружбы, новых путей сотрудничества между Филиппинами и Китаем, а также остальными странами АСЕАН и Европой. Но я специально исключил США из списка стран, у которых я буду искать новые источники помощи, содействия. В США я не был. Меня приглашали на церемонию инаугурации Трампа. Но я сказал: "Пока нет, мне нужно съездить в Россию".
— Не могли бы вы рассказать подробнее, какое именно оружие вам нужно, стрелковое оружие или танки, вертолеты, подводные лодки, что-то еще?

— Мы просто сражаемся с мятежниками, такими же, какие раньше были в России. Это просто немногочисленные бандиты, сеющие хаос. Их не так много. И не всегда нужна (тяжелая) техника, оружие для борьбы с ними. Но нужны разведданные, нужно высокоточное оружие. А у нас таких технологий нет. Речь о стрелковом оружии, о ракетах, которые могут точно поражать цели. И, может быть, что еще очень важно в условиях борьбы с повстанцами, — вертолеты или самолеты. Не реактивные, винтовые, не такие дорогие и более эффективные в противостоянии с небольшими группами террористов в районах конфликтов.

— А когда Россия и Филиппины могут подписать контракты на поставки подобного вида вооружений?

— Я думаю, мне нужно будет убедить президента Путина, чтобы Россия поставила нам такое вооружение. Речь не идет о большом количестве вооружений. Это, в частности, высокоточные наземные ракеты.



— И почему именно у России?

— Думаю, у вас есть более совершенные высокоточные системы. И поскольку Россия в этом лучше, чем американцы, я решил обратиться к ней. Но россияне не только лучше в этом, они щедры и готовы помочь.

— Если позволите, вернемся к отношениям США и Филиппин. Президент Трамп пригласил вас посетить США, но вы сказали, что у вас пока нет времени, что вы должны съездить в Россию. Не боитесь нажить врага в лице новой американской администрации?

— Нет. Я думаю (президент США Дональд), Трамп очень хорош. Он нормальный, он прагматик. Очень практичный. Предыдущая администрация была источником раздражения, источником стольких конфликтов, выливавшихся в военное противостояние, приводивших к ухудшению отношений. Та администрация все разрушила: добрую волю, даже отношения с Россией и отношения с Филиппинами.

Но речь же не просто о том, что пришел новый человек и все будет лучше. Есть конгресс, который не всегда действует в том же русле, сейчас вообще между ними конфликт, они угрожают даже объявить импичмент Трампу.
Так что здесь трудно выстроить какую-то последовательную линию (в отношениях с США. — Прим. ред.) Иногда все хорошо. Иногда Трамп говорит, что он согласен со мной и что я действую в правильном направлении, и что нужно даже усилить борьбу с наркоторговлей и с теми, кто к ней причастен. Иногда получается, что он делает почти такие же заявления, что и я, дословно. Но речь о том, как эти слова реализуются, особенно в условиях, когда действует система сдержек и противовесов. Иногда президент просто парализован. И сейчас у него не то чтобы большие проблемы, но проблемы. Опять же, я не вижу ничего плохого в том, что США и Россия обсуждают угрозу терроризма. Но за это Трампу предъявляют обвинения, за то, что в ходе избирательной кампании он разговаривал с Россией, пусть даже это все было об угрозах терроризма.

Скажем, когда я был с визитом в Китае, я обсуждал проблему терроризма, то же самое во время встречи с (премьер-министром Японии Синдзо) Абэ, мы обсуждали эту тему. И когда я был кандидатом (в президенты. — Прим. ред.) я также обсуждал эту тему здесь со многими иностранными представителями.

Но в США все сложно. Кажется, там идет постоянная борьба. И договориться с США без того, чтобы не получить проблем с теми или иными конгрессменами, ведомствами, особенно с Госдепартаментом. У нас похожая система, ведь мы же были колонией США, почти такое же устройство правительства. Но я думаю, что мы с этой системой управляемся лучше. Вот сейчас я сижу и разговариваю с вами, русскими журналистами, о том, что нам нужна помощь вооружениями, и это не секрет. Но Трампа почти распяли.

Россия уже предложила предоставить запись разговора. И я думаю, вот это то, что усложняет возможность взаимодействия с США.

— Ранее вы говорили, что Филиппинам больше не нужно углубленное военное сотрудничество с США. И даже упоминали о возможности нового военного альянса между Филиппинами, Россией и Китаем. Обсуждали ли вы это со своим китайским коллегой во время визита в Пекин? И будет ли тема военного альянса обсуждаться в ходе вашего визита в Россию?

— Начнем с истории. На протяжении 400 лет мы были испанской колонией. Затем Испания проиграла США в испано-американской войне, потеряла Марианские острова, Филиппины, Мексику. И мы были под управлением США на протяжении 50 лет. И перед тем, как уйти, американцы получили гарантии, что у них будет база на Филиппинах. Они говорили в соглашении, что мы даруем вам независимость, но вы должны заключить с нами соглашение, которое гарантирует нам сто лет присутствия. Договор давно истек, но существует соглашение о правовом положении американских войск, которое позволяет США проводить учения совместно с нашими вооруженными силами.

Когда я еще только выдвигался в президенты, я заявил, что придет время, когда на территории моей страны не должно быть любых — не только американских — военных. Но когда это произойдет, еще предстоит решить.
А что касается оборонного сотрудничества, о котором вы спрашиваете. Если ситуация в мире, в том числе в том, что касается ИГИЛ, ухудшится, я буду не то чтобы вынужден, но буду открыт к оборонительным альянсам. А сейчас полагаться можно только на слова России и Китая. Америка лицемерна. Там левая рука не знает, что делает правая, так что всегда будут проблемы, недопонимания и если не ненависть, то неприязнь друг к другу.

— Господин президент, уже на протяжении 11 месяцев вы ведете войну с наркоторговлей в стране. Можете ли вы сейчас сказать, что выбранный путь был правильным?

— Да, я бы сказал, да. Смотрите. Поставки оружия нам приостановлены, сенат США все еще обсуждает поставлять ли нам вооружения или нет. Но моя страна борется с терроризмом. Сколько еще они будут ждать? До тех пор, пока мы опустимся на колени? Но тогда может уже быть слишком поздно.

Если моя страна рухнет, кто ее восстановит? США? У них есть на это деньги? Есть возможности? И сама система не может гарантировать мне то, что могут Китай или Россия. Россия продает оружие и не ставит никаких условий. Когда Россия продает оружие, она не навязывает каких-то условий. Когда она продает, то продает. Вам нужно? Берите. Она так поступает. И хотя у нас до этого не было прямого взаимодействия, я знаю об этом, я получал информацию, читал об этом, я знаю, что так и есть: прямые переговоры, по итогам которых вы можете получить то, о чем просили. Действует ли подобный подход в случае с Америкой? Нет. Потому что даже если президент скажет "да", Госдепартамент скажет "нет", и конгресс тоже скажет "нет" и заявит о несоблюдении прав человека. Если образ действий таков, я не буду просить о помощи, стоя на коленях. Я не буду просить о пощаде. Я обращусь к России. Объясню Путину и Медведеву в очень короткой беседе, что у меня проблема с ИГИЛ и экстремистами в моей стране.

— Вы говорили, что ваша страна уже стала мишенью для террористических атак. Будете ли вы говорить с российским коллегой Путиным о необходимости срочной совместной борьбы с этой угрозой — терроризмом?

— Мы видим по телевизору, как (террористы) обезглавливают многих иностранцев. И каждый раз, когда это происходит, — это пощечина моей стране. Как долго мы будем терпеть это?

Примерно каждые три месяца мы видим, что иностранца или филиппинца казнят — обезглавливают. Это то же, что происходит на Ближнем Востоке.

Мне нужно оружие, чтобы остановить это, мне нужно высокоточное оружие, способное поражать цели. Мы знаем, что у России и Китая есть такое оружие. И мы укрепляем нашу дружбу с Россией, мы хотели бы открыть двери не только для закупки вооружений, хотя и это может помочь в трудной борьбе с повстанцами.

У вас был такой же опыт в Чечне. Такое необходимо пресекать. У моей страны проблемы, есть угрозы. И надо обеспечить право и порядок. А жестокость… Жестокость не наш выбор.

Наркотики — не изобретение правительства. И я — тот человек, который хочет все решить, и решить быстро.

— Если я правильно помню, вы ранее заявляли, что готовы ввести военное положение в стране в качестве меры по борьбе с наркотрафиком. Это по-прежнему в ваших планах?

— Нет, я не имел в виду Минданао и некоторые другие острова, маленькие и большие. В настоящий момент террористы бомбят школы, они взорвали гранату в библиотеке университета, они размещают самодельные взрывные устройства в одном из вузов Самбонго.

И я сказал: не доводите до того, чтобы я вмешался. Потому что если вы начнете убивать невинных людей, правительство больше не будет закрывать глаза на большое количество жертв, я буду вынужден немедленно ввести военное положение на Минданао. И если я это сделаю, то оно не будет ограничено поиском решения проблемы с повстанцами. Я решу и все остальные вопросы на Минданао. Если я введу военное положение, со всеми вопросами будет покончено. Я буду идти до конца. И даже если эта война займет много лет, я не остановлюсь. Не выводите меня из себя. Как говорится, не искушайте богов. Я не позволю моей стране прийти в упадок, даже если для этого потребуется ввести военное положение или убивать людей, я сделаю это. Знаете, всех пугают — мол, военное положение, Дутерте введет военное положение, как только придет к власти. Итак, мне 72 года. Но если вы меня спросите, счастлив ли я быть президентом? Нет, я не счастлив. Может быть, я совершал ошибки. Но я здесь, и нет пути назад. Я не могу сделать два шага назад, я должен делать свою работу.

Могу сказать, мне в мои годы, в 72 года, президентство не нужно. Даже поездка в Россию — она будет очень долгой, порядка 12 часов, а со встречным ветром и все 13. Я, кстати, раньше много летал, порядка 800 часов. Но в моем возрасте это сложно, не люблю путешествовать, но я должен уважать обязательства, взятые на себя моей страной.

А военное положение… Оно мне не нужно. Я был мэром своего города в течение 23 лет, представлял свой город в парламенте, и был вице-мэром при своей дочери, которая сейчас мэр. Вообще, я завязал с политикой. Но как я говорил, если я введу военное положение, то не для того, чтобы сохранить свое место у власти. По конституции, по присяге как президент я должен сохранять и охранять филиппинскую нацию, и я буду делать именно это, какой бы ни была цена. Это моя священная обязанность. Филиппины должны быть безопасной и комфортной для проживания страной.

— С момента вашей инаугурации прошел уже почти год. Столкнулись ли вы за это время с чем-то, чего не ожидали?

— Я ожидал практически всего, с чем сейчас имею дело. Моя политическая карьера длится уже 40 лет, не считая президентского срока. Поэтому я бы сказал, что в масштабах страны я был всегда информирован, читая новости и получая информацию от своих источников в правительстве. Хотя я никогда не осознавал масштабы разложения в филиппинском обществе из-за наркотиков.

— Четыре миллиона человек…

— Да, верно. Таких случаев не два, не три, они постоянно происходят. Когда я стал президентом и получил доступ ко всей информации, я был повергнут в ужас, узнав, что миллионы людей наркозависимы. Когда я был мэром, я говорил: не разрушайте мой город и не уничтожайте молодых людей Давао, потому что они наше будущее. Мы небогаты, большинство населения бедное и именно нашим дочерям и сыновьям предстоит строить наше будущее и кормить нас, когда мы состаримся. Не развращайте их наркотиками. Не разрушайте их умы. Потому что в противном случае я вас убью. Я всегда был предельно ясен: не разрушайте мою страну и молодежь, потому что если вы будете это делать, я вас убью. Когда я стал президентом, я сказал то же самое, теперь я президент и я должен заботиться о филиппинцах.

Когда я еще был мэром, я говорил: я не полицейский, но в качестве мэра я выстрою ситуацию в городе. И будучи президентом сейчас, я не являюсь нарушителем прав человека, я не полицейский, просто отдаю приказания. Но я выстрою страну. И я не приемлю того, что разрушает мою страну. Мои приказания были очень четкими: идите и охотьтесь на наркодилеров. Арестуйте их, если возможно, а если они оказывают сопротивление и угрожают жизни полицейских, так убейте их. Что в прошлом не позволяло полицейским и службам безопасности делать этого? Почему? Потому что они настолько боялись этих прав человека. На самом деле, такие страны как США, ЕС вмешиваются во внутренние дела других стран под предлогом прав человека.

— Но горькая ирония, и вы признавали это в одном из интервью, что вы пытаетесь защитить мирное население, молодежь, но жертвами могут стать невинные граждане. Вы считаете это справедливой ценой?

— Да, так происходит на войне в своей собственной стране. Если идет бой между полицейскими, службами безопасности и наркодилерами, в котором невинные люди случайно получают ранения, от которых умирают, никакого преступления в действиях полицейского или офицера служб безопасности нет. Они используют автоматическое оружие, возможны рикошет, пуля может вылететь из ствола автомата и случайно попасть в соседнее здание. Но такие ситуации идут в русле закона и порядка в борьбе с преступниками. Это ужасно, когда невинные получают случайные ранения. Но эта та цена, которую государству приходится платить… А когда американцы сбрасывают свои бомбы, настолько мощные, что они убивают сотни людей?



— Но вы не Америка. Вы сожалеете об этих жертвах?

— Мы говорим о социальной ответственности. Или США от нее освобождены, а я нет? В чем разница? Когда они сбрасывают бомбу, которая убивает стольких людей, не слышно ни слова. Америка вторглась в Ирак. Каким был их предлог? Что там находится оружие массового уничтожения. И тем не менее, когда они вторглись в Ирак, мирные жители гибли. Где справедливость?

— То есть вы хотите сказать, что избежать жертв среди мирного населения очень сложно?

— Я хочу сказать, что справедливость должна быть равной и единой для всех. Не может быть что-то несправедливым для одного и справедливым для другого. Стандарты справедливости должны быть равными для всех.

— Не по этой ли причине вы отвернулись от Америки?

— Да! Они отказываются понять мое затруднительное положение, хотя сами находились в такой же сложной ситуации, даже более сложной по масштабу. Помните кризис в Панаме? Они вторглись в Панаму, суверенное государство. И какова была цель? Они захватили страну, арестовали президента, вывезли его из страны, заключили его под стражу в Нью-Йорке, чтобы он предстал перед федеральным судом. И он бы осужден. А знаете, какой был предлог для вторжения? Наркотики. Вы вторгаетесь в страну, а я просто борюсь с преступниками в своей. Я никогда не захватывал другие страны. Мы должны смотреть на это с такой точки зрения — есть много несоответствий в принципах, которых придерживаются страны. Влиятельные страны могут разрабатывать оружие массового уничтожения или могут вторгнуться в вашу страну. Я никого никогда не трогаю. Я даже не еду в США! И они меня критикуют за преступников, которых я убил?

— Вы уже сказали, что Дональд Трамп пригласил вас в Белый дом. Вы же ответили, что у вас нет времени…

— Я сказал, что извините, я не приеду, потому что я занят. Возможно, вы заметили, что во время выборов на Филиппинах Америка меня сильно критиковала. И это во время выборов! Они не должны были говорить ни слова в пользу или против какого-либо кандидата. Ведь это выборы, и американцы таким образом вмешивались в мнения людей.

— Звучит так, как будто надежды на улучшение отношений между Филиппинами и США нет…

— Я ничего не имею против Америки. У нас все хорошо. Трамп мой друг. Но моя внешняя политика сдвинулась с прозападного курса. У нас сейчас рабочий альянс с Китаем, и я надеюсь запустить рабочие отношения с Россией. Почему? Потому что западный мир, ЕС и так далее лицемерны.
— То есть когда вы говорили, что вашей стране не нужна Америка, вы говорили серьезно?

— Нет, я говорил про американские войска. Что (им надо будет уйти) когда-нибудь во время моего правления, если я выживу (против) ЦРУ.

— Вы много говорите о попытках покушения. Вы действительно предполагаете, что это случится?

— Они делают это. Вас это удивляет?

— Вас это тревожит? Вы боитесь за свою жизнь?

— Они даже могут вывезти президента из его страны и привлечь к суду в другом государстве.

— Что должно произойти, чтобы ситуация улучшилась? Вы ждете извинений?

— Нет-нет. Я не хочу этого. Достаточно того, что я уважаю Трампа, он друг, мы были бы рады видеть его здесь в ноябре. Но если мы говорим о вооружениях, если мы говорим о взаимной защите от ИГ*, я бы предпочел (обсуждать это) в консультациях с президентом Путиным. Надеюсь, мы придем к чему-нибудь существенному. Или с Китаем.



— Вы думаете, филиппинцы поддержат эту вашу линию? Ведь у филиппинского общества исторически тесные связи с США… У вас к Америке что-то личное?

— Нет. Это просто история. Это касается того, как Америка к этому относится. Вы всё еще относитесь ко мне как к колонии? Шутите? Я не позволю вам относиться ко мне как к какому-нибудь колониальному губернатору. Мы независимая страна. Мы можем преодолеть трудности. Мы можем быть голодными, но на этот раз хотим, чтобы к нам относились достойно.

— Могу я задать личный вопрос? Два года назад вы шокировали СМИ, признавшись, что в детстве, в 14-15 лет, вы подвергались домогательствам со стороны священника. Позднее вы уточнили, что он был американским гражданином.

— Да. Не только я, весь класс. Два поколения старше и два поколения младше. Все мы.

— Почему вы решились на признание более чем через 50 лет?

— Потому что тогда, в том возрасте, мы были детьми, и мы не думали об этом как о чем-то плохом. Только когда классы объединили, когда мы стали старше, когда мы начали обсуждать эту тему. Такое, кстати, происходило не только на Филиппинах, но и везде, и в США. Это был очень плохой опыт, но мы смеялись над этим, будучи детьми, потому что не знали, что именно происходит с нами, что они делают с нами.

Кстати, я верю в Бога. Я действительно верю в Бога и отдаю свою судьбу в его руки. Но священники…

— Но у вас есть церкви в стране.

— Я больше не верю священникам. Я верю в Бога. Но делать, что тебе говорит священник…

— Это может как-то повлиять на вашу политику в отношении церкви на Филиппинах? Вы планируете реформы?

— Да. И я говорил об этом. Католическая церковь на Филиппинах нуждается в реформах. И если каждый школьник прочтет эту книгу (о преступлениях священников), католическая церковь в течение десяти лет может очиститься.

Кстати, если говорить об Америке, я был там несколько раз, и когда мы с женой ходили в католическую церковь, там было всего несколько прихожан — это обычно филиппинцы или мексиканцы, всего два-три человека. И это отражает то, как люди воспринимают сейчас церковь. Не ждите момента, когда религия перестанет иметь отношение к жизни людей. Почему вы должны идти в церковь на исповедь и сообщать все самое сокровенное какому-то идиоту, когда вы можете напрямую обратиться к Богу и сказать: "Боже, я грешен, прости мне мои грехи". Почему я должен говорить об этому не Богу, а другому человеку? Я сказал, что это должно прекратиться. Я, может, теперь не столь религиозен, но я верю в Бога, в то, что там, наверху, кто-то есть, кто более всемогущ, чем мы, человеческие существа.
— Теперь совсем к другой теме: вы только что вернулись из Китая…

— Да.

— Ваши отношения с Китаем сейчас немного теплее, чем при вашем предшественнике, и теплее, чем можно было того ожидать.

— Да.

— Почему вы так и не отправились на острова в Южно-Китайском море с филиппинским флагом, как говорили об этом раньше, чтобы водрузить его там? Это тактический ход — то, что вы не стали этого делать? Или вы сменили стратегию?

— Ну это же была шутка. Я очень люблю шутить, так появилась и шутка о том, что я прокачусь туда на водном мотоцикле. Но почему именно на водном мотоцикле? Если бы я действительно хотел бы это сделать — отправиться на острова, я направился бы туда на корабле.

— Но вы даже не доплыли туда. Вместо этого вы отправились с визитом в Китай.

— Я собирался, но китайская сторона попросила не делать этого в тот момент, чтобы не давать ложное впечатление. И учитывая уважение и дружественный настрой к Китаю, я решил этого не делать. В целом же это была шутка — про корабль.

— Я понимаю, что это была шутка, но она показывала, какую именно политику вы собираетесь проводить в отношении Китая, и люди ожидали какой-то твердой линии.

— В конце концов так и будет. Я честно заявил об этом. Но при всем при этом в Китае мне заявили, что мы можем быть друзьями, не буду разглашать, кто именно это сказал. Вы рассчитываете, что я начну войну с Китаем? Но есть ли у меня ракеты, чтобы нанести удар по Китаю? Есть ли у меня противоракетные средства, если они захотят нанести удар по нам? Если это случится — прямой конфликт, это будет бойня. Так что забудьте о том, что они настаивают на судебном решении. В конце концов каждый стоит на своем: один говорит, что это моя земля, другой, что его земля. И что?

— То есть Филиппины ничего не могут сделать, потому что они слабее Китая, в том числе в военном отношении?

— Мы можем вернуться к этой теме позднее, но не сейчас, потому что каждый рассчитывает на свой кусок собственности. Может быть, мы снова вернемся к этой теме, когда ситуация будет спокойнее и более подходящей для переговоров. Но не сейчас.

— А что насчет ИГИЛ*? Вы считаете, что проблема ИГ* на Филиппинах появилась здесь или была привнесена извне?

— Мы уже ликвидировали (боевиков) европеоидной наружности. Они были преимущественно из региона Ближнего Востока.

— Как вы собираетесь бороться с терроризмом? Как справитесь с задачей, которую провалили столь многие страны?

— Это — состояние ума, которое нельзя легко исправить. Вам необходимо убедить тех, кто еще не примкнул к террористам или пытается им подражать, не "перенимать" тех действий, которые совершает ИГИЛ*… Но каждое поколение всегда имеет свои проблемы.
К примеру, Европа. Европейцы говорят, что мы убиваем филиппинцев, что убиты десять тысяч человек. Помните Первую мировую войну? Европейцы убивали друг друга, погибли 15 миллионов человек. Их сознание тогда отличалось от нынешнего? Нет. Эрцгерцог Фердинанд был убит в Австрии. И после этого с 1914 по 1917 год были убиты 15 миллионов европейцев. А сейчас они кричат об одной, двух, трех тысячах убитых? Отличается ли сознание европейцев тогда и сейчас? С их стороны это странно — жаловаться.

— С чем, по-вашему, тогда это связано?

— Посмотрите на реальный мир. Каждое поколение имеет серьезные проблемы, которые ему приходится решать. К этому нужно подходить серьезно. И иногда нужно, не заходя слишком далеко, делать то, что действительно необходимо, дабы быть уверенным, что твоя страна в безопасности.

Если тебе необходимо убить для того, чтобы сделать ее более безопасной, — так сделай это! Сделай же! Если вы — лидер, и не знаете, как решить этот вопрос, вы не заслуживаете того, чтобы быть на своем посту.

— Вы очень часто говорите, что СМИ изображают в неверном свете вас и вашу политику. Как вы сами охарактеризовали бы себя в двух словах?

— Я — служащий правительства.