Размышления на тему (2 фото)

Наше время обесценивает все серьезные, системообразующие слова, так или иначе связанные с общественной жизнью. За примерами недалеко ходить: «демократия», «рыночная экономика», «права человека». Спросите об отношении к ним массового российского обывателя, и вы получите в ответ множество негативных эмоций и оценок. Никого это уже и не удивляет. Мы ведь изобретаем что-то свое, особое, евразийское, которое утрет нос «гнилой» Европе.

И тут приходит в голову русская пословица: «Без порток, но в шляпе». Я имею в виду такую элементарную вещь, которая таким же образом начинает забалтываться, как бедность. Почему-то в «гнилой» Европе бедность, несмотря на массу накопившихся социальных проблем, не носит массового, критического характера. Там скорее наиболее острые проблемы благосостояния касаются среднего класса.

А у нас только ленивый не рассуждает о бедности, всячески вздыхая о ее нетерпимости, но при этом пользуется совершенно неадекватными оценками ее реальных масштабов.

Согласно официальной оценке Росстата, наша бедность — это порядка 13% населения, что, конечно, не мало, но и не так много, как это было в 2000 году — 29%. Так что можно продолжать охать по поводу этого, «кричащего», по выражению Дмитрия Медведева, явления, но ровным счетом ничего не делать, чтобы реально помочь этим 13% россиян: ведь остальные 87%, получается, живут небедно. А это подавляющая часть электората, которая должна проголосовать (и наверняка проголосует) «как надо». Но, к сожалению, проблема бедности в России куда масштабнее и глубже, чем эти пресловутые 13%.

Хочу напомнить, что впервые в нашей стране официальная черта бедности появилась только в самом конце советского периода. 21 мая 1991 года Президент СССР Михаил Горбачев подписал Указ «О минимальном потребительском бюджете». Уже после конца Советского Союза, в начале 1992 года, когда произошла либерализация цен, оказалось, что ниже черты минимального потребительского бюджета живут две трети россиян. Это была реальная социальная катастрофа, спровоцированная накопившимися проблемами «развитого социализма», выплеснувшимися наружу после начала гайдаровских реформ.

Мне довелось в то время работать в российском Министерстве труда, и мы с коллегами предложили сконцентрировать скудные государственные ресурсы для помощи самым обездоленным из этого огромного океана бедности. А для этого предложили временно (это я хотел бы подчеркнуть!) использовать намного более скромную черту бедности, которую назвали «прожиточный (физиологический) минимум». Применив ее, удалось выявить треть населения, которая находилась в самом аховом положении, и что-то предпринять для помощи этим людям — в основном семьям с несовершеннолетними детьми.

Кстати, Борис Ельцин узаконил такой расчет бедности специальным указом от 2 марта 1992 года «О системе минимальных потребительских бюджетов», в котором было установлено, что «прожиточный (физиологический) минимум» нужно использовать только «на период кризисного состояния экономики». А в качестве базовой черты бедности нужно продолжать использовать примерно в 2 раза более тучный «минимальный потребительский бюджет».

Но прошли годы, в 2000-е годы экономика резко пошла вверх, ощутимо повысились и доходы населения, а прожиточный минимум (потеряв красноречивое уточнение про «физиологический») продолжает использоваться в качестве единственного официального инструмента для определения масштабов бедности. На этот счет даже приняты специальные законы. А вот «минимальный потребительский бюджет» напрочь забыт. Но если оценить размеры российской бедности с его использованием, то выйдет никак не меньше 25% населения. Это уже уровень, который угрожает самому существованию страны. Потому что с таким качеством «человеческого капитала» нам и не стоит мечтать о прорыве в число наиболее развитых стран.

Эти 25% говорят о том, что борьба с бедностью в России — это не просто раздача подачек, типа новых пособий, которые непонятно из каких источников будут обеспечены, если не будет экономического роста. А его, кстати, не будет во многом потому, что слишком много бедных в нашей стране. Вот такой практически замкнутый круг!

Но есть еще два отягощающих обстоятельства. Первое из них — это оценка людьми уровня своего благосостояния. Мониторинг Высшей школы экономики летом прошлого года показал, что у 41% россиян денег не хватает на покупку одежды и даже еды. Подобные цифры дают и другие исследовательские центры.

Во-вторых, социологи давно отметили, что у российских семей преобладают ценности выживания, а не развития. И это характерно для большинства населения — в том числе и тех, кто ни по каким цифровым критериям не попадает в число бедных. Что это означает на практике? Такая семья не может купить приличное жилье, оплатить дополнительное образование и становящиеся все более платными качественные медицинские услуги, выехать на полноценный отдых.

Нельзя не сказать и о том, что бедность весьма неравномерно распределена по территории России. Если в Москве средняя зарплата превышает 60 тыс. руб. в месяц, то в целом по стране она почти в два раза ниже, а в ряде регионов и вовсе колеблется в районе 20 тыс. Более того, очаги бедности есть и во множестве нестоличных городов и сельской местности. Все это приводит прежде всего к оттоку людей в крупные города, которые уже задыхаются от инфраструктурных и зачастую экологических проблем. В результате мы имеем, с одной стороны, обезлюживание наших пространств, в том числе тех, где вполне комфортные природно-климатические условия жизни, а с другой — перенаселенные города, в которых многие мигранты так и не нашли счастье, попав в массовые ловушки потери жизненных перспектив. Социальные лифты, о которых сейчас так модно говорить, для многих молодых и не очень молодых россиян попросту остановились.

Тем самым бедность, если рассматривать ее как невозможность вырваться из состояния постоянного аутсайдерства, и вытекающая отсюда апатия и депрессия поражают и, казалось бы, относительно благополучные с точки зрения плоских цифр группы населения.

Я недаром рисую столь катастрофическую картину. Нам всем — и официальным лицам, и экспертам — надо опомниться и прекратить оценивать социальную ситуацию в стране только ежеквартальными микроизменениями показателя «доли населения с доходами ниже прожиточного минимума», при этом сокрушаясь о «недопустимо» высокой бедности в России. Острота и глубина ситуации, если она будет признана с учетом всех описанных выше аспектов, это хороший повод определить действительные, а не мнимые приоритеты развития России на длительную перспективу.

Сейчас, к примеру, все — сверху донизу — как мантру произносят слова о «цифровизации» экономики и всех других сфер нашей жизни, и даже о вложении денег в образование и здравоохранение. Кто бы возражал! Но то звено, за которое можно было бы вытащить всю цепь, увы, не здесь. Оно в пассивности российского человека, который в своей массе приучен к патернализму со стороны государства. Вот дозвонимся до Путина, и он проведет нам газ или починит водопровод! А еще вдобавок и добавит что-то к пенсии и зарплате. Это неудивительно: под прямым или косвенным контролем государства находятся доходы большинства из нас.

Давайте считать:

— более 40 миллионов пенсионеров (ведь пенсионную систему так и не сделали страховой);

— 15 миллионов бюджетников (работники образования, здравоохранения, культуры, соцзащиты);

— 7 миллионов занятых в госуправлении, военнослужащих и работников правоохранительных органов;

— не менее 1 миллиона работников госкорпораций и контролируемых государством крупнейших акционерных компаний.

Итого: более 60 миллионов россиян, чьи доходы зависят от госбюджета. А если прибавить членов их семей, благосостояние которых в той или иной степени зависит от дохода тех, кто перечислен выше, то цифра может подобраться и к 100 миллионам! Напомню, что население России сейчас составляет чуть больше 146 миллионов человек.

Вот и получается, что борьба с бедностью (если о ней вообще можно говорить на практике) сводится к введению очередного пособия из федерального бюджета. При этом, кстати, в целом ряде регионов потихоньку местные выплаты и льготы либо скукоживаются, либо вовсе отменяются.

А на самом деле нужно приступить к решительному разгосударствлению всей нашей жизни — начиная от развития реального, насыщенного деньгами за счет местных источников, местного самоуправления и до ухода государства из многих секторов экономики, ответственность за развитие которых успешно может подхватить частная инициатива малого и среднего предпринимательства. А это, конечно, возможно только при радикальной трансформации всей нашей политической системы.