Что помешало Жукову взять Берлин еще в феврале 1945-го?
Коллеги маршала считали, что он мог бы взять Берлин зимой 1945-го, но решил не форсировать события.
26 января Жуков представил план наступательных действий на имя Сталина. Он хотел выйти на рубеж Одера до конца месяца, подтянуть войска и тылы, пополнить запасы, а в феврале продолжить наступление всеми силами фронта с ходу форсировав Одер, а затем развивать стремительный удар на Берлин, направляя главные усилия в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада». По факту, это отличный план окружения Берлина.
Сталин утвердил его, а уже 27 января Жуков сообщил своим войскам: «Если мы захватим западный берег Одера, то операция по захвату Берлина будет вполне гарантирована». Войска 1-го Белорусского фронта вышли к Одеру вначале февраля и форсировали реку, у них был важный стратегический плацдарм под Кюстрином. Так как сопротивление немцев было сильным, оно вынудило Жукова сделать перегруппировку войск, чтобы подготовиться и «стремительным броском 15–16 февраля взять Берлин». Жуков 10 февраля показал Сталину свой план развития операции по наступлению на Берлин, наметив ее начало уже на 19–20 февраля. Но вечером 18 февраля Жуков получил приказ Ставки остановить свое наступление на Берлин. Такое решение Ставка приняла, оценив обстановку на северном фланге Жукова.
Конев на юге добился успеха, как и Жуков, а Рокоссовский, находившийся на севере Одеру, сильно отставал. Войска 3-го Белорусского фронта были в трудном положении на темпе продвижения левого фланга Рокоссовского: он действовал медленно, отчего появился опасный разрыв между ним и быстро развивавшими наступление армиями Жукова на центральном участке. Быстрая атака Жукова на Берлин была под угрозой ответного удара со стороны Германии, дислоцированной в Померании.
Чтобы противостоять этой угрозе, Ставка отдала приказ Жукову развернуть свой правый фланг от Берлина на север, для нанесения удара по померанской группировке гитлеровцев. Ситуация усугублялась и тем, что фронт Конева на юге также начал терять темп. Войска 1-го Украинского фронта вышли к Одеру на южном участке и форсировали его в конце января, и Конев подготовил грандиозный план дальнейшего продвижения до самой Эльбы с нанесением удара по Берлину с юга в конце февраля. Первый этап этого плана – выход от Одера к реке Нейсе – был завершен к середине февраля; однако, ведя непрерывные бои в течение сорока дней и продвинувшись на 480–640 километров, войска Конева были уже не в состоянии продолжать наступление.
Все вышеописанные события привели к возникновению жарких споров в 1960-х, когда Василий Чуйков, маршал, опубликовал статью о том, что Жуков мог взять Берлин еще в 1945, тем самым положив войне конец. Чуйков командовал 62-ой армией, она была отмечена при обороне Сталинграда, после чего ее переименовали в 8-ю гвардейскую. Чуйков до конца войны, на тот момент генерал-полковник был во главе этой армии, участвовавшей в составе 1-го Белорусского фронта – и в Висло-Одерской, и в Берлинской операциях. Чуйков говорил, что у Жукова было достаточно сил, чтобы штурмовать Берлин в феврале 1945 года.
Со слов Чуйкова, Жуков хотел наступать на Берлин, однако Сталин настоял на повороте 1-го Белорусского фронта на север, в Померанию. Чуйков признавался, что стал случайным свидетелем телефонного разговора Сталина с Жуковым 4 февраля, услышав, что советский диктатор отдал приказ остановить наступление на Берлин. Чуйков писал: «До сего дня я не понимаю, почему маршал Жуков, как заместитель Верховного Главнокомандующего и человек, досконально знавший обстановку, не попытался убедить Сталина в необходимости наступления на Берлин, а не на Померанию. Тем более что Жуков был не одинок в своем мнении; ему были хорошо известны настроения в офицерских кругах и войсках. Почему же тогда он безропотно согласился со Сталиным?»
Чуйков был не первым, кто предположил, что Красная Армия могла бы взять Берлин еще в феврале 1945 года. 19 февраля 1945 года журнал «Times» написал: «В лучшее время Жукова». В статье устверждалось: «На прошлой неделе Маршалу Жукову пришлось призвать на помощь всю свою волю. Искушение было велико. Берлин, приз, за который он воевал и о котором думал со времен битвы под Москвой, находился уже почти в радиусе действия его артиллерийских орудий… Одним массированным рывком Жуков мог перенести битву в сам город… Но Жуков остановился, чтобы усилить хватку. Возможно, большой опасности и не было, и все же в попытке быстрого удара определенная опасность имелась. Жуков отлично знал то, что отлично знали и немцы: разрушающийся город превращается в крепость, и штурмующие рискуют оказаться зажатыми в руинах фланговыми атаками противника. Именно так поступил Жуков с немцами в Сталинграде».
Чуть позже, Жуков, на военно-научной конференции Группы советских войск в Германии, подтвердил положения Times. Он сказал: «Конечно, Берлин не имел в этот период сильного прикрытия. На западном берегу р. Одер у противника были только отдельные роты, батальоны, отдельные танки, следовательно, настоящей обороны по Одеру еще не было. Это было известно. Можно было пустить танковые армии… напрямик в Берлин, они могли бы выйти к Берлину. Вопрос, конечно, смогли бы они его взять, это трудно сказать.
Но надо было суметь устоять против соблазна – это дело нелегкое. Командир не должен терять голову, даже при успехе. Вы думаете, тов. Чуйков не хотел бы выскочить на Берлин или Жуков не хотел взять Берлин? Можно было пойти на Берлин, можно было бросить подвижные войска и подойти к Берлину. Но… назад вернуться было бы нельзя, так как противник легко мог закрыть пути отхода. Противник легко, ударом с севера прорвал бы нашу пехоту, вышел на переправы р. Одер и поставил бы войска фронта в тяжелое положение. Еще раз подчеркиваю, нужно уметь держать себя в руках и не идти на соблазн, ни в коем случае не идти на авантюру. Командир в своих решениях никогда не должен терять здравого смысла»
После этого, реакция Жукова на критические замечания со стороны Чуйкова была мягче, что, впрочем, неудивительно, если учесть те выпады, которые допускал в его адрес его же в прошлом подчиненный. Жуков акцентировал внимание на реальности угрозы со стороны померанской группировки обоснованно отрицал заявление Чуйкова о том, что их сил могло хватить для устранения этой угрозы и для штурма Берлина. Жуков также опровергал сам факт телефонного разговора со Сталиным 4 февраля, утверждая, что он находился в другом месте.
Также Жуков абсолютно несогласен с заявлением Чуйкова о том, что война предполагает готовность рисковать. Он говорил, что опыт истории предполагает риск, но при этом не стоит зарываться. Споры Жукова и Чуйкова крутились вокруг степени угрозы, которую представляла из себя группировка войск в Померании. Чтобы оценить возможную угрозу, достаточно представить: правое крыло 2-го Белорусского фронта Рокоссовского и левое крыло 1-го Белорусского фронта Жукова вели бои с немцами в Померании практически 2 месяца! Красная Армия разгромила свыше двадцати вражеских дивизий в ходе данных операций, было убито 50 тысяч и 170 тысяч ранено, также 3000 танков, самолетов и артиллерийских орудий потеряли.
Данный вопрос обсуждали на военно-патриотической конференции в Москве в январе 1966 года, Жукова получилподдержку ее участников, в т. ч. ветеранов Великой Отечественной войны. Чуйков пытался отстоять свое мнение, однако у сторонников Жукова были Конев и Рокоссовский. Они не говорили о дружбе с Жуковым, но идею о том, что сожно было бы сокрушить германскую оборону, опровергали. Впоследствии Жуков встал на защиту стратегических решений Ставки, а в 1945 году маршал, похоже, воспринял Померанскую операцию без большого энтузиазма. Получив от Ставки приказ временно передать свою 1-ю гвардейскую танковую армию 2-му Белорусскому фронту для продолжения Померанской операции, он предупредил Рокоссовского: «Армия должна быть возвращена точно в таком же составе, в каком она к вам уходит!»
В период затишья в наступлении Красной Армии на Берлин в конце февраля 1945 года, Жуков встретился с человеком, которому судьба уготовила стать одним из самых известных пехотинцев Второй мировой войны. Джозеф Р. Байерли был сержантом-десантником и считался единственным американским солдатом, воевавшим в двух армиях – США и СССР – в ходе Второй мировой войны. Он попал в плен в Нормандии в 1944 году, в 1945 ему удалось сбежать из концентрационного лагеря на востоке Германии, перейти линию фронта и найти 1-ю гвардейскую танковую бригаду Красной Армии. Байерли также считался опытным подрывником и убедил командование 1-го танкового батальона разрешить ему остаться и продолжать войну вместе с ними.
Буквально по прошествии месяца его ранили, он попал в госпиталь. Жуков пришел к нему с визитом, заинтересовавшись историей американского солдата, разговорился с ним и узнал, что нет сохранившихся документов, что усложняло попытки вернуться домой. Уже на следующий день ему принесли «документ» – письмо на бланке с подписью Жукова, при помощи которого он добрался до Москвы и вернулся на родину. Его история широко обсуждалась в 1994 году. В Белом Доме была торжественная церемония, посвященная 50-й годовщине высадки союзников в Европе, президенты двух держав – Билл Клинтон и Борис Ельцин – вручили ему медали. Байерли умер в 2004 году – за 4 года до того, как его сына Джона назначили послом Соединенных Штатов в России. В интервью, данном в Москве в апреле 2011 года, посол Байерли сказал, что, насколько ему известно, «Жуков помог спасти жизнь его отцу».