Кровь за кровь!

– Следующий!
В кабинет заходит немолодая женщина, с ходу начинается:
– Я к вам попала через вашего главврача, так что не думайте меня обманывать, у меня муж в прокуратуре и три ребенка, так что семья у меня многодетная, и не надо мне тут про бесполезность молитв, а то Путину жаловаться буду!

Всегда удивляли подобные персоны. Муж в прокуратуре. Они чего ждут? Таблетки от всех болезней или чтобы я обосрался прямо в кресле?
Ох, сказать бы ей всё, что я думаю...
Так, стоп. А ведь...
– Да пошла ты нахер, дрисня старая! Я тут ебусь по две смены подряд, а ты мне мозги делаешь!
Женщина чуть ли не осела на пол. Цвет лица менялся как на сбившемся светофоре!
– Короче так, бабуся, я врач, и язык за зубами держать не буду. Анамнез жизни и болезни, пара уколов в твою дряблую жопу – и ты свободна.

Охеревшая с таких моментов бабка, потупив глаза и быстренько плюхнувшись на стул, начала сбивчиво рассказывать произошедшие с ней ключевые события: мигрень, яичко выросло, огурец слишком здоровый у Малахова, проститутка Ленка из соседнего поъезда ее по воздуху СПИДом заразила.
Я сидел и слушал.
Ну как слушал.
Комментировал:
– Меньше хуйню всякую смотреть по телеку надо.
– Да что вы говорите? Прям таки яичко? Значит теперь вы с мужем, хыхы, голубки, ыхыхыхыхыхы.
– Огурцы жрать надо, а не садиться на них. Отвечаю, колючий огурец геморрой не лечит, а только усугубляет!
– Ах, спидозная? Так это не ко мне, бабуля, я травматолог, СПИД не вправляю. Ага, хуёво в академии учился!

Дошло до того, что бабка с дрожащими губами вылетела из кабинета.

– Следующий!

Вечером, планомерно двигаясь к дому, я по привычке зашёл в подъездный магазин.
– Пачку толстой синей "винсты".
Кассирша, глядя на экран телека томными глазами, кинула мне тонкий "винстон".
– Я просил толстый.

Свиноматка, повернув свои косые глаза в мою сторону, отвечала:
– А тебе ли не все равно?

Сука.

– Во-первых, не тыкай мне тут. Смотрю, в саму-то давно не тыкали, валькирия, блять. Что, как в «ДМБ»? У мужа только усы стоят? Я, мамаша твоя – мегера усатая, просил пачку толстой "винсты", а ты мне тонкие дала. Может тебе персик потоньше схлопнуть, а то ведь напополам поделишься, инфузория, епту?
С довольным видом и пачкой "винсты" я уже выходил из магазина, как сзади раздалось: «Ээбля, стой нна!».
Разворот в стиле "Иствуд против второстепенного персонажа".
– Ну стою.
– Ты как, еба, мою женщину назвал?
Передо мной стоял и бычил представитель низшего сословия, а именно опустившийся кадр в адидасах и состоянии "еще чуть-чуть и можно звать вурдалаков на алкопати".
– Свиноматкой, блять! Что, сука, мозгов и внешности только на ЭТО хватило?
– Да я ща...
Замах руки.
Резкий ответ с ноги по яйцам.
Реклама галочки сложилась пополам.
Удар коленом в челюсть.
– Запомни, мразь, ты – опустившаяся и разложившаяся падаль. Таких, как ты, я презираю. Вы достойны только размножаться в грязи и пропивать последнее здравомыслие.
Проходящий рядом участковый лишь одобрительно хмыкнул, не останавливаясь.

На подлете к подъезду меня встретили подъездные бабки. Через шепот ветхих старух было слышно: "Наркоман, коновал, даже укол мне не поставил!".

Подойдя ближе, я наклонился к ним, расплывшись в добрейшей улыбке, и прошептал:
– Старые суки, жалующиеся на всё что только можно ради того, чтобы получить сожаление и уважение к своему возрасту.

Как же у них рвет шаблоны. Господи, это приятней, чем "Баунти". А "Баунти" – это райское наслаждение.

Родной лифт.
После того, как я вырезал ножом на щеке гада, рисовавшего на его стенах хуи, соответственно, хуй, стены украшал лишь один, сиротливо выцарапанный невинной детской рукой, половой орган.

Зайдя домой, я скинул недорогое пальто, и только успел расшнуровать ботинки, как услышал возглас жены: "Милый, ты вернулся?".
Кое как скинув второй ботинок, я ответил: "Да, солнце, это я!".

– Иди есть быстрее, я свинину пожарила, прям как ты любишь.

Обожаю её. Ну, не свинину, а жену, конечно же. Хотя свинину тоже люблю, не скрою.

– Сейчас, солнце, только руки помою.

После сытного ужина, во время которого я сосредоточенно уплетал шикарненькую свиноту, не в пример той продавщице, мы легли в кровать, просто обнявшись и понемногу засыпая.
Ненавязчиво бубнил телевизор, из которого доносились вечерние новости о государственном проекте, обмусоленном настолько, что уже тошнило.
Суть проекта была в том, что отныне не существовало статей за экстремизм, что не существовало административки за оскорбления личности, не существовало больше статей, по которым ты мог загреметь в тюрьму.
Однако, отныне существовал свод законов, по совокупности которых можно было вынести одну единственную фразу: «как они к тебе, так и ты к ним». И это касалось всего.

Жена, хлопая милыми и осоловевшими глазками, уткнулась носиком мне в шею и ласково прошептала:
– Сегодня кот опять в твою летнюю обувь наделал дел. Не могу уже ничего с ним поделать.

Я вздохнул, и, поцеловав жену, аккуратно отодвинулся и встал.
– Ты куда? – Раздался полуспящий голос.
– Покурю, солнце, и вернусь. Засыпай.

На цыпочках, чтобы не будить, я пробрался к кошачьим мискам, где лениво восседал мой кот, в надежде на то, что его покормят.
Подойдя ближе, я примостился над миской под корм и снял штаны.
Глядя в охуевающие шары кота, я ответил:
– Кровь за кровь, тварь.