Любая дорога когда-то кончается. На следующий день после стычки с дорожными хулиганами наш поезд допыхтел до нашей станции назначения. Дав возможность выйти из вагона всем пассажирам, мы выгрузили нашу шифровальную аппаратуру. Но встречающую нас делегацию я не увидел. Похоже, детективная история с пропажей и поиском шифровальной техники повторяется. Быстро прикидываю, куда можно отбарабанить наши упаковки, чтобы о них не спотыкались честные граждане.

Считается, что шифрованная связь в Советской Армии применялась исключительно для передачи наиболее важных и срочных сообщений, составляющих государственную тайну. Так оно и было. Но из этого правила нет-нет, да и пробивались исключения. А некоторые сообщения, особенно резолюции больших начальников на входящих шифртелеграммах, иногда больше смахивали на анекдоты.

После нескольких лет службы в должности начальника восьмого отделения зенитно-ракетной бригады я, наконец, смог заполнить все должности начальников секретных делопроизводств и кодировщиков в дивизионах толковыми ребятами-срочниками и женщинами-военнослужащими. Все девчата умницы и красавицы как на подбор, с пышными гривами и осиными талиями. Так уж получилось, хотя отбирал вовсе не по внешним данным. Сам работал с каждым кандидатом, натаскивал, обучал.

Моё возвращение в родные пенаты училища с войсковой практики оказалось богатым на неожиданности. Как приятные, так и не очень.

То, что лётно-подъёмный состав советской истребительной авиации во все времена считался элитой, никто не оспаривает. Всё громадьё наземных служб авиаполка и приданных ему частей денно и нощно пашет только для того, чтобы эти 40 лётчиков могли беспрепятственно взлететь и выполнить боевую задачу. Но бывало и так, что некоторые летуны сами себя возносили просто на недосягаемую высоту, низводя всех «ползающих» на порядок ниже себя.

За время своей службы в авиации я заметил, что военные лётчики – народ своеобразный. Свои лётные правила и инструкции они стараются выполнять чётко и неукоснительно. А вот в отношении всех иных предписаний, в частности касаемо защиты государственной тайны и сбережения секретных документов, отношение у них, мягко говоря, прохладное. Иной раз так просто наплевательское.

В прошлый раз я рассказал о том, как на войсковой стажировке столкнулся с помощником военного коменданта гарнизона, а потом и с самим комендантом и что из этого вышло. Но у этой истории было и продолжение.

Служба в ВВС и близость к военным аэродромам давала нашему брату армейскому шифровальщику целый ряд преимуществ. Одним из них была возможность перевозить свою шифртехнику военными бортами, особенно когда её нужно было оперативно доставить куда-либо. Однако случались при перевозках такие истории, которые иначе как трагикомедией и не назовёшь.

Редко какая неделя в нашем авиационном полку обходилась без учебной тревоги. Как правило, объявляли ее поздним вечером или ранним утром. Вот и это ранее утро ознаменовалось очередной учебной тревогой, после которой наши офицеры долго смеялись.

Мотострелковая дивизия, куда меня направили на войсковую практику после третьего курса училища, не понравилась мне, что называется, с порога. То, что добираться до неё больше суток с пересадками, на перекладных, это ещё куда ни шло. Сама аура в штабе дивизии, куда я прибыл вечером, как-то пришлась не по душе. Обстановка напряжённая, нервная, офицеры ходят взвинченные, мат через каждое слово. В общем, впечатление от встречи безрадостное.

Я был уже матёрым курсантом-третьекурсником, когда ко мне во время очередного отпуска обратился с неожиданной просьбой мой школьный приятель Миша. Он в ту пору грыз гранит науки в строительном гражданском вузе, где была военная кафедра. Такие военные кафедры в семидесятые годы были практически в каждом втором вузе, не считая каждого первого. А просьба была такая: сдать вместо него зачёт на этой самой военной кафедре. «Ну что тебе стоит?

Первым местом моей службы в авиации на Дальнем Востоке, куда я прибыл зелёным лейтенантом из училища, оказалась маленькая режимная часть. Действующего шифроргана там как такового не было, и заниматься мне приходилось в ней только вопросами режима. Чтобы я не терял навыков шифровальщика, начальник восьмого отдела армии прикомандировал меня к соседнему авиационному полку, где действующим шифрорганом рулил уже матёрый капитан Саня Тарасов.

Первый курс обучения в стенах нашей бурсы был занят в основном общевойсковыми дисциплинами, в числе которых была военная топография. Наука, безусловно, нужная для любого военного человека, в том числе и для шифровальщика. Вёл топографию у нас подполковник Архипов, личность, интересная во всех отношениях. Он был из тех старых кадров, которым довелось не просто застать Великую Отечественную, но и повоевать в полный рост в полковой разведке.

Начальник восьмого отделения нашей авиадивизии майор Захов был уже в том солидном возрасте, когда многие офицеры служат, что называется, не прикладая рук. Можно сказать дембель. (А вы думали дембеля – это исключительно солдаты-срочники?) Ну и отношение к службе у него было, прямо скажем, прохладное. Жил он, как и все офицеры дивизии, в авиагарнизоне, неподалёку от штаба и аэродрома. Любил наш майор после обеда вздремнуть у себя дома часок-другой.

Кафедра марксизма-ленинизма времен СССР во всех военных училищах была поистине священной коровой, которой поклонялись все правоверные офицеры. Не оставляла она своим вниманием и нас, курсантов. На втором курсе её основным предметом была политическая экономия. Естественно, развитого социализма. Предметик ещё тот. Конечно, офицеру-шифровальщику он нужен был как зайцу стоп-сигнал.