- Слухай, Васыль, скажи мэни… От мы, допустим, расположились на отдых в селе Стодолище. Отдыхаем. Вдруг ночью – стрельба, сразу с двух сторон. Ты – командир. Шо будешь делать?
- Ну, ясное дело! – засмеялся Войцехович. – Прежде всего я подумаю, как и куда отсюда лучше уйти. Потом дам хорошенько фрицем по зубам и постараюсь смыться.
- Молодэць, я б тоже так зробыв. Ну, а если противник вдарыть со всех сторон?

Совещание длилось долго, и мы услышали от Ковпака немало хлёстких замечаний, немало полезного и поучительного. Вышли потом на морозец красные, разгорячённые, как из бани.

Гайдар шел все так же прямо, все так же спокойно.
- Не подходи!.. Застрелю!..— крикнул пьяный. Он почему-то начинал нервничать.
Гайдар молча продолжал идти. В воздухе стоял только мягкий стук его каблуков, как будто была ночь и кто-то возвращался домой пустынной улицей.
Сержант уже не улыбался. Он напряженно, исподлобья смотрел на Гайдара,— возможно по-хмельному обидевшись, что нашелся человек, который его не боится.

Мы с Черноусом пошли проверять дальние посты и заставы.
— Что не спите, товарищ командир? — спросил меня один молодец.
— Бессонница — неопределенно ответил я парню, и мы пошли дальше.
На трех постах бодрствовали. Но на центральной просеке спали все. А надо сказать, что посты на этой просеке считались у нас самыми ответственными: отсюда ближе всего перекресток с дорогой, которой нет-нет, а пользовались немцы.

Всего к Первому мая нами было вывешено сорок пять заминированных флагов, которые стоили жизни более чем сорока пяти фашистам. Мы правильно рассчитали, что флаги бросятся снимать поскорее наиболее усердные фашистские служаки, чтобы знамя советской родины не смогли разглядеть местные жители.

У фашистов поистине какой-то квадратный ум: во всех случаях один и тот же примитивный штамп. И почти всегда можно предугадать их поведение…

Как нам втроем разогнать семьдесят пять человек и захватить станцию? Вопрос сложный.
Мы решили для начала применить хитрость. Наделать побольше шуму...

Не желая устраивать спектакль из второй своей поездки, я быстро разбегаюсь, чтобы ловко, по-кавалерийски, вскочить в седло. Кобыла косится на меня, делает шаг вперед... Удар! Я лежу на земле, а рядом катается от хохота Черный.
...
Когда меня вытащили из-под кобылы, я увидел, что отъехал шагов на тридцать. Окружающие, отдуваясь, вытирали слезы. А Черный с серьезным видом подошел и пожал мою руку.
- Спасибо, доктор, спасибо, родной.

Вдруг поздно вечером подъезжает Попудренко. Приказывает заставу снять и немедленно идти в лагерь.
«Как же так? — думаю я. — Еще днем тут шел бой! А мы обнажим место, куда только что совался противник!»
Я решительно ничего не понимал: положение-то день ото дня становилось серьезней? Новости одна хуже другой... И в такой-то обстановке снять заставу?

— Уезжаете? —спросила Зоя.
— Уезжаю, — сказал Гайдар.—Завтра.
— Я тоже, —сказала Зоя. —Только еще нескоро. Но я решила твердо.
И вдруг, как тогда в парке, она посмотрела на Гайдара совсем по-ребячьи, как смотрят ученицы первых классов на старого любимого учителя.
— Аркадий Петрович! — сказала она. —Умереть за большое человеческое счастье не жалко?

Я, гражданин Великого Советского Союза, верный сын героического советского народа, клянусь…

В этом боевом эпизоде - вся Зоя. Ради товарищей она готова была, не задумываясь, пожертвовать собой.