Юрий Никулин и Михаил Шуйдин
Никулин и Шуйдин впервые встретились в Студии при Московском цирке. Они оба пришли туда, имея за плечами службу в армии, участие в Великой Отечественной войне, жизненный опыт, который им помогал и помогает в творческой работе.
Окончив Студию, они стали выступать в клоунской группе, возглавляемой Карандашом. С Карандашом работать трудно, он требователен, часто капризен. Но работать с ним в то же время полезно, потому что это высокоодаренный артист. И, кроме того, он проверяет алгеброй свое искусство. Среди цирковых артистов, пожалуй, нельзя назвать второго, кто бы так хорошо изучил законы комического применительно к условиям арены и так научился бы этими законами пользоваться. Соединение самой строгой сценической дисциплины со свободной импровизационной манерой — вот те качества, которые делают Карандаша выдающимся артистом-комиком. К тому же он подлинный новатор и неустанный труженик, заботящийся о значительности содержания своих номеров, их сатирической силе. Не всем хватает выдержки и внутренней дисциплины для того, чтобы долго сотрудничать с Карандашом, но Никулин и Шуйдин прошли его школу.
Окончив путь ученичества, молодые артисты сыграли сценку «Маленький Пьер».
Действие «Маленького Пьера» происходило в одной из капиталистических стран. Мальчик (эту роль исполняла Татьяна Никулина) клеил на стены плакаты, призывающие к борьбе за мир. Его преследовали двое полицейских (Никулин и Шуйдин). Мальчик был подвижен и ловок, полицейские — неуклюжи. И мальчик, спасаясь от погони, пролезал у них буквально между ног. Полицейские же сталкивались, падали, хватали один другого. Исполнялась эта сценка пантомимически. Кое-кому она не нравилась, говорили: разве так борются за мир? Но ведь артисты создавали своеобразный цирковой плакат, а плакатисты редко добиваются большой психологической осложненности. Другое дело, что и плакат должен раскрывать тему в чем-то по-новому. В данном же случае и ситуация и образы оказывались излишне банальными шустрый мальчуган и два дурака-полицейских — именно так они тысячу раз изображались на сценах детских театрах и газетных карикатурах. Впрочем, один из полицейских все-таки привлекал внимание. Полицейский бежал, тяжело отрывая ноги от земли, и зрители понимали: он весьма не молод, этот служака. А главное — полицейскому давно надоела служба, и он бежит по инерции, подчиняясь дисциплине. У полицейского было тупое, ничего не выражающее лицо. И это лицо в сочетании со всей фигурой, с натруженными ногами позволяло понять характер персонажа. Он давно ни о чем не размышляет и делает все, только подчиняясь приказам начальства. Такого полицейского можно обогнать, обмануть и даже проскочить у него между ног. Но уж если он поймает, то от него нельзя ждать пощады, ибо он превратился в механизм. Так артист (полицейского играл Ю. Никулин) создал буффонными и плакатными средствами социальный образ.
Большой успех имела «Сценка с лошадью». Наездники Коченовы закончили номер и предлагали любому зрителю проехать на коне три круга стоя, обещая в случае удачи приз. И тогда клоуны вытягивали Никулина и Шуйдина из амфитеатра на арену. На арене Никулин смущался искренне и убедительно. Одетый в короткий морской китель и большие керзовые давно не чищенные сапоги. Он, очевидно, попал в цирк случайно. В Москве оказалась пересадка — поезд уходит только утром, вот он и отправился в цирк, не переодевшись, так как вещи заперты в чемодане. Стоит Никулин посередине арены, на него надевают предохранительный пояс, а он растерянно оглядывается вокруг. И вдруг хватает себя за нос и начинает хохотать. Уж больно забавной кажется ему ситуация. Приедет домой, расскажет друзьям и знакомым, что с ним случилось в цирке, теперь он и сам готов принять участие в игре. И, глядя на Никулина, мы смеемся, очень симпатичным кажется нам этот долговязый парень, не обижающийся на шутки и сам, по-видимому, шутник.
Вторая часть номера — скорее «самоигральная», здесь смешна сама ситуация, человек не удерживается на лошади и летит за нею на веревке по воздуху. У Никулина в этот момент было лицо мученика, и это в сочетании с его положением усиливало комичность номера.
После Никулина и Шуйдина «Сценку на лошади» исполняли многие артисты, но с меньшим успехом. Вероятно, потому, что они главное внимание обращали на трюковую часть номера. В их выступлениях всегда чувствовался артист, Никулин же был настоящим лицом из публики.
О Никулине и Шуйдине, особенно после того, как они сыграли «Сценку с лошадью», все чаще стали говорить как о талантливых исполнителях, и они решили себя попробовать в новом амплуа коверных клоунов. Не сразу в этом новом и очень трудном жанре все у них оказалось отличным. Было немало трудностей, были и ошибки. Первая ошибка заключалась в том, что артисты слишком рано вынесли свою работу на московскую арену. Молодым клоунам после таких корифеев, как Карандаш, К. Берман, О. Попов, работать оказалось очень трудно. Просто не хватало опыта, тем более что много в выступлениях оказалось новаторского, а эксперимент всегда требует особенно тщательной проверки. К тому же Никулин и Шуйдин недостаточно владели важными средствами цирковой выразительности: акробатикой, жонглированием, гимнастикой, эквилибристикой. В этом отношении сильнее Шуйдин, но и он исполняет всего лишь сальто-мортале с рук партнера (с фуса), прыжки вперед с ног на руки и с рук на ноги (курбеты) и акробатические падения (каскады). И еще одно качество, проявившееся в первых опытах коверных клоунов: у Никулина и Шуйдина оказалось недостаточным ощущение темпа представления, они излишне затягивали паузы между номерами. То, что Никулин играл человека флегматичного, еще более усиливало этот недостаток. Артистам пришлось приложить немало труда, чтобы все эти шероховатости преодолеть. Хотя тут же заметим: иногда рецидивы их сказываются и теперь. Но главным у Никулина и Шуйдина были, конечно, не недостатки, а очевидные и большие достоинства. Во-первых, они стремились отойти от абстрактных клоунских масок, найти и утвердить на арене подлинные характеры современных людей. Это далеко не просто, тем более, что образы насыщались истинной психологичностью. И каждый номер артистов, каждая даже небольшая исполняемая ими сценка всегда имели конфликт, определялись существом характеров. Артисты охотно прибегали к приемам гротеска, буффонады, то есть клоуны широко использовали цирковые приемы, но они у них не становились самоцелью, а служили средством раскрытия содержания и характеров.
Артисты, как правило, не прибегали к традиционным клоунским шуткам, но стремились изобретать все новые и новые номера. Так родился номер с хилым акробатом, которого, для того чтобы он мог исполнить упражнение, необходимо было надуть при помощи насоса. Родился и еще один занимательный номер с бантиком, выстреливаемым из револьвера и случайно попадающим не на место галстука, как задумывалось, а пониже спины. Характерно, что эти номера сейчас исполняют многие коверные. Итак, Никулин и Шуйдин стали коверными, и их имена на афишах начали печатать крупными буквами. Но артисты не успокоились на достигнутом. Они следовали старому цирковому девизу: лучшее — враг хорошего. И все время искали и ищут это лучшее. И здесь на помощь к Никулину пришло кино. Он сыграл пиротехника в «Девушке с гитарой», Клячкина в «Неподдающихся», Прошу в «Яше Топоркове», Балбеса в фильмах «Пес Барбос и необыкновенный кросс» и «Самогонщики», и наконец, Кузьму Кузьмича Иорданова в «Когда деревья были большими». Роль Клячкина была сыграна талантливо и своеобразно, но не будем ее здесь касаться, она представляется эскизом к лучшему творению Никулина — роли Иорданова.
Посмотрев «Когда деревья были большими», мы, даже те, кто считал себя хорошо знающими Никулина, увидели его в новом качестве и поняли — это подлинный и большой драматический артист-художник. Герой Никулина — Кузьма Кузьмич Иорданов — тунеядец. Сколько раз мы встречались с подобными типами в фельетонах, карикатурах, кинофильмах, пьесах, эстрадных скетчах и цирковых антре. Конечно, тунеядцы заслуживают осмеяния. И тот персонаж, которого играет Никулин, — жалок и смешон. В прошлом хороший слесарь, он бросил работу, пьянствует, барышничает, обманывает людей, ищет дороги полегче. Но есть у человека, даже самого жалкого и опустившегося, иногда на самом дне души — совесть. И в какие-то минуты этот человек вдруг с ужасом подумает о подлой и пошлой своей жизни. Сила Никулина в том, что он показывает своего героя в раздумьях о прошлом и будущем, о людях, о жизни вообще и о своем в ней месте. Никулин прежде всего актер пантомимы, и в этом отношении он достигает весьма больших результатов. Крупным планом показывается его давно небритое лицо с большими от пьянства и бессонных ночей синяками под глазами. А в глазах мысль: о себе, о труде, об обретенной дочери. Эту мысль легко спугнуть, и тогда человек покатится вниз. Но при благоприятных обстоятельствах эта мысль может повернуть всю жизнь человека на новую дорогу. Вот это умение думать представляется сильнейшей стороной таланта артиста. И еще у него удивительно выразительное тело. Узнав, что его вызвали в милицию по пустякам, в связи с пропиской, он, возвращаясь домой, бежит так, что видно — это нездоровый и давно отвыкший от того, чтобы бегать, человек.
И вот, обогащенный работой в кино, Никулин вернулся на цирковую арену. Точнее, обогащение происходит непрерывно, ибо из цирка Никулин не уходил. Вот и сейчас, работая в цирке, он готовится исполнить в кино роль капитана Тушина в фильме «Война и мир».
В цирке мы видим сейчас все тех же Никулина и Шуйдина, но в то же время творчески гораздо более богатых, чем прежде.
Обогатилась их цирковая палитра: Шуйдин стал лучше, чаще и всегда к месту исполнять акробатические каскады, а оба артиста широко пользуются приемами иллюзионизма. Сейчас они гораздо острее ощущают ритм представления и умеют сами поддерживать этот ритм. Их шутки стали разнообразнее, богаче, острее. Но все сказанное оставляет Никулина и Шуйдина в пределах традиционных коверных — не больше. На самом же деле они подлинные новаторы. Вот о традициях и новаторстве в их искусстве и поведем речь.
Артисты появляются на арене. Шуйдин по внешнему обличью ближе к цирковому клоуну. На нем штаны специального клоунского фасона: сверху почти галифе, а внизу дудочки, зеленый пиджак, под ним розовая рубашка и большой бант. На голове шляпа, на ногах большие ботинки.
На Никулине серая шляпа, черный пиджак, серые коверкотовые брюки, красные носки и черные туфли размера несколько большего, чем обычные. Лицо почти не загримировано. Это человек лет сорока, может быть, даже с гаком. По-видимому, он неудачник, кажется, счастья ему не улыбалось ни на работе, ни в личной жизни. И на арену он вышел потому, что надо же как-нибудь зарабатывать на хлеб. Впечатление такое, что у Шуйдина по каким-то причинам в последний момент партнер отказался выступать, вот он и взял этого человека, наскоро его обучив нескольким приемам. Никулин все делает с усердием, но часто невпопад, и это не удивительно, так как он неуклюж, медлителен, а главное — его мало интересует то, что происходит на арене. Он думает о чем-то своем, трюки же проделывает с отсутствующим видом.
Вот номер «Стрельба в свечу». Никулин устанавливает на палке от метлы свечу и предлагает Шуйдину эту метлу держать, обещая револьверным выстрелом сбить свечу. Гремит выстрел — и свечи действительно нет. Никулин потрясен меткостью своего глаза. Но где же свеча? И тут флегматик Никулин проявляет не свойственную ему энергию. Он ищет свечу под ковром — нет ее! Может быть, свеча под барьерной дорожкой? Тоже нет! Тогда он достает измерительную рулетку и с ее помощью представляет возможную траекторию полета свечи. Вот куда она могла залететь: Никулин подходит к зрителю и неожиданно достает у него из кармана горящую свечу. И он искренне рад, что так все хорошо получилось, что он проявил смекалку, оказался достойным своего партнера.
Другой номер со стрельбой исполняется в конце представления. Герой, которого играет Никулин, устал. Шуйдин хочет продемонстрировать мастерство стрельбы из лука. Он обещает в полной темноте попасть в яблочко мишени. Гасят свет, а когда свет загорается, стрела действительно находится в центре мишени. Еще раз повторяется этот опыт, и здесь обнаруживается, что стрелу втыкает Никулин. Эффектный номер сорван. Тогда в наказание Никулина сажают на стул, на голову кладут ему яблоко, и Шуйдин должен в это яблоко попасть стрелой. С яблоком, которое не удерживается на голове, идет обычная клоунская игра. Темнота! Выстрел! Снова вспыхивает свет. Оказывается, что стрела прошла через центр мишени и одновременно насквозь пробила грудь Никулина, но он так устал, так ему все надоело, что он, жуя яблоко, не обращая внимания на стрелу, торчащую из груди, кричит: «Мимо!» — и не спеша уходит за кулисы.
И еще один фокус: Шуйдин превращает бутылку молока в четвертинку водки. Чтобы проделать это, он должен усыпить Никулина, и тот идет, как в гипнотическом сне. Потом останавливается и, опасаясь, что зрители не поймут того, что происходит, произносит: «Гипноз» — и снова погружается в «транс». Но особенно смешон момент, когда молоко становится водкой. Тут Никулин совсем забывает о том, что он артист, и от всей души, необыкновенно искренне целует своего партнера.
То, о чем здесь рассказывается, читателю может показаться и не очень-то смешным, но на арене это звучит здорово. И прежде всего потому, что Никулин и Шуйдин исполняют эти, да и другие сценки в образе, потому что фортели, даже самые смешные, для них не самоцель, но они порождены характерами героев и теми ситуациями, в которых эти герои оказываются.
Среди многих сценок, исполняемых клоунами, две хочется отметить особо, они представляются лучшими.
В первой из них Шуйдин играет бюрократа — начальника отдела кадров. Никулин же — человека, желающего поступить на работу. Бюрократ требует от поступающего все новых и новых справок, а у того, оказывается, все они есть. Тогда бюрократ, поняв, что придираться не к чему, что он терпит крушение, стреляется.
Любопытно, что в этой сценке Никулин выступает в другом, чем обычно, образе. Здесь он легкий, порхающий молодой человек, задавшийся целью поставить бюрократа в безвыходное положение. Он появляется приплясывая, доставая из кармана все новые и новые справки, как бы говорит: на вот тебе, на вот тебе! А когда бюрократ стреляется, он под музыку, пританцовывая, уходит. Эта сценка дает основание понять, что Никулину доступны самые различные роли, что он не ограничивается созданной маской. И, конечно, сценка доказывает, что артисты не только стремятся к сатире, но и делают сатирические номера.
Но все-таки лучшей в программе следует признать пантомиму «Свидание». Здесь Никулин, в своем обычном образе, ухаживает за девушкой. Лето, скамья в парке, она в белом платье, он снял пиджак и остался в рубашке с короткими рукавами. Никулин не пытается молодиться. Да, это человек в летах, некрасивый, неуклюжий, со стороны немножко смешной в своей влюбленности. К нему поздно пришла любовь, но зато она захватила все его сердце. Он хочет сделать своей девушке приятное. Что же? Самое простое и правильное — подарить ей цветы. Но цветочницы успели распродать свой товар. И здесь (это отлично сделано режиссерски) под какую-то наглую и развязную музыку появляется спекулянт (его талантливо играет М. Шуйдин). В валенках, несмотря на летнюю пору, самоуверенный и полупьяный, с папироской в зубах, он выносит в ведре отличный букет. Никулин отдает за цветы все свои деньги, снимает галстук. Все мало, и торговец выхватывает букет из рук. Девушка (Т. Никулина) плачет, мелодраматически вздрагивая плечами. И тогда, чтобы спасти положение, Никулин снимает брюки и отдает их как плату за цветы. Конечно, это сатира на спекулянтов. Но это и лирико-комедийная сценка о любви и о том, что для нее нет преград. И когда избранница сердца цветы принимает, Никулин, хотя он и остался в одних трусах, не в силах сдержать свое чувство, прыгает козлом. И это, как и то, что он отдает брюки, не только смешно, но и трогательно.
И здесь хочется сказать несколько слов о будущем Никулина и Шуйдина. В цирке много разных, и в том числе талантливых, клоунов. Не станем их перечислять, заметим только, что иные из них стремятся к буффонаде. И хорошо, что буффонада за последние годы начала возрождаться. Хочется всячески приветствовать удачные опыты в этом направлении бесспорно одаренных и ищущих В. Костеренко и Л. Кадывкина, Н. Голубцовой. С Калошина н Г. Кадникова. В то же время другие клоуны стремятся соединитъ буффонаду с психологической осложненностъю образа: Карандаш, О. Попов, Л. Енгнбаров, В. Байдин, пожалуй, наиболее яркие среди них.
Что же касается Никулина и Шуйдина, то для них психологическое содержанке образа — главное, в этом отношении они ближе других к театру, и только сверху они набрасывают цирковые одежды буффонады.
Так вот, не стоило бы этим артистам, а вместе с ними и режиссерам, подумать о большой, может быть на целое отделение, пантомиме? И чтобы в ней главным была не вода и другие феерические трюки, а человек, может быть вначале смешной, внешне даже жалкий, но по мере развития действия раскрывающий свое большое человеческое существо. Такой человек, которым зрители восторгались бы. Драматический клоун, даже трагический клоун. Эта давняя мечта цирка и, пожалуй, теперь, благодаря Никулину, она близка к осуществлению.
Такой клоун или клоуны сблизили бы цирк с лучшими традициями литературы, театра, кино, живописи. И они действительно подняли бы цирк на новую ступень развития.
Конечно, для создания такой пантомимы потребуется хороший сценарий и очень одаренный режиссер, но это достижимо. А сыграть такую пантомиму — и сыграть ее талантливо — Никулин и Шуйдин смогли бы. Их предыдущие, а может быть и будущие антре хочется рассматривать в качестве эскизов к такой пантомиме.