Как меня выгоняли из военного училища (6 фото)

Пролетел учебный год.
Передо мной лежал аттестат за 8 класс с красочной записью «неуд.» в графе «Поведение». Факт сей означал, что в 9-й класс просто так меня не возьмут. Фактически, остается один путь - в ПТУ.
Первый раз в жизни я задумался.
Думал недолго – лишь три года в колонии для несовершеннолетних.
Прошу прощения, обещал ведь только правду говорить, но что-то так приврать захотелось.
Военное училище, поступление в кое мне с десяти лет прочили, стало закрываться токарным станком и картофелеуборочным комбайном, словно ясно солнышко грозовой тучей. Нисколько не умаляя престиж рабочих профессий, себя в сей ипостаси я решительно не видел.
Тьфу, блин, снова на этот жаргон литературный скатываюсь! Склоняюсь в глубоком пардоне. Буду стараться говорить нормальным языком.
Короче, сижу на измене, чешу репу. Идти в хабзай (ПТУ) страшно не хочется.
Кем я стану после него? Никто мне в жизни не поможет. Сестра уже окончила школу и пошла работать на завод. Мамка тоже не спасет в жизни. Рассчитывать не на кого.
До всего этого пришлось додуматься самому в только-только исполнившиеся 15 лет.
На один из дней середины лета был назначен педсовет, на который должен был явиться я и еще два моих кореша. Друзья эти, Валик и Гриня, были такими же дятлами, как и я, с неудами по поведению.
Когда-нибудь я расскажу о них в истории «Как я возил друзей в Германию на работу».
Я знал, что никто за меня не заступится. Мать перед заседанием подошла к директору, но он был непреклонен:
-Лично с ним беседовал не один десяток раз, но все тщетно.
Один за другим покинули актовый зал мои товарищи, против которых подняли руки большинство учителей и участь моя должна была стать подобной.
Но я сдаваться не собирался, ведь не зря по ночам просто съедал «Очарованного странника» Лескова и долго не мог выбросить из головы думы о «Жизни Арсеньева» Бунина.
-Я доставил вам много проблем и потому не могу и не буду просить, чтобы вы позволили мне дальше учиться, но я точно знаю, что если и смогу стать настоящим человеком, то только в стенах родной школы.
Дальше можно было и не голосовать: вздох женщин-учителей, пронесшийся в притихшем актовом зале после сказанных мною слов, красноречиво говорил, что эта процедура лишняя.
Пролетел девятый класс. Начался десятый. Переходный возраст, начавшийся у меня в 12 лет, был уже позади. Учеба на четверки с нечастыми пятерками шла вообще без напрягов. Алгебра, геометрия, нравились своей логичностью и решение задач по этим предметам не составляло никакого труда.
Училка английского, восхищаясь моим произношением, сдуру определила меня на олимпиаду, в коей я благополучно ее опозорил, не сумев выучить данный ею несколько недель ранее немаленький текст из какого-то английского журнала. Ну а как его можно было выучить за 15 минут перед олимпиадой.
История, обществоведение – пятаки. А как иначе: с третьего класса от корки до корки прочитывал я выписываемые мамкой «комсомолку», «Известия», «Здоровье» и «Работницу».
Класуха просила проводить политинформации, бравировала мною перед другими учителями, и те просили проводить такие занятия в их классах. В те времена напряженность между Союзом и западом была очень высокой. Не такой, как в Карибский кризис, но тоже неслабо.
Америкосы носились со своей СОИ (противоракетной обороной) и во всех газетах о ней говорилось. Но говорилось поверхностно и потому большинство воспринимало все абстрактно. Я же, почерпнув знания из «Зарубежного военного обозрения», рисовал на доске и рассказывал как НАТО собирается сбивать наши ракеты и как мы будем их оборону преодолевать.
В общем, нормально все было.
Наступил выпускной, 1985-й год. В военкомат вызывали все чаще. Мы проходили медкомиссии, получили приписные свидетельства, заполняли анкеты и близилось время, когда надо было делать выбор.
Пацанов, закончивших школу ранее, забирали в армию.
Среди призывников и их родителей негромко и тревожно звучало название далекой загадочной страны: Афганистан. Прапорщик – работник военкомата, угрожал сильно шумевшим подросткам отправкой в Южную Группу Войск. Прикол все уже знали: ЮГВ – это Венгрия, но не ее имел ввиду добрый прапор.
В журналах типа «Ровесник» были снимки наших военных, поливающих саженцы там, «за речкой», но прибывающие оттуда солдаты рассказывали совсем другое.
Информации было очень мало, но я собирал ее как мог, ведь рос в гарнизоне, и уже тогда был очарован чужими словами: Баграм, Герат, Мазари-Шариф….

Из советских агитационных материалов того времени

Наступил апрель. Все друзья одноклассники определились с выбором. Все. Но, конечно же, не я. Да, военным буду, ведь все начальные классы я водил класс на смотрах и орал:
-Раз-два! – а класс отвечал:
-Три четыре!
-Три четыре! – рвал я голос.
-Раз-два!
-Кто шагает дружно в ряд?
-Это смена комсомола, юных ленинцев отряд!
Ну не в бухгалтеры же мне идти.
Военным. Но кем? Из 14 пацанов-одноклассников с десяток решили поступать в военные училища. Почти все в авиационные, но в летное только двое. Я на этих двоих смотрел скептически: хоть мы и в авиагарнизоне жили, но летчиков я все равно считал полубогами.
Один из одноклассников, Жека, был сыном настоящего боевого летчика – отец начальник штаба истребительной дивизии и летает на МиГ-23МЛ. Вот Жека этот мог поступить: с детства готовился, прыгал с парашютом еще школьником, учился неплохо, но не ботан, раздолбаем был, но в меру, в общем, настоящий истребитель. Перспектив второго я не видел.
Вызвал меня в военкомат работник, который отвечал за подготовку решивших поступать в военные училища, и говорит:
-Ты почему еще не выбрал? Мне дело заполнять надо.
-В Черниговское можно? – промямлил я.
-Нет, нет уже разнарядок на него.
Тогда существовала странная система разнарядок, созданная, вероятно, для организационно-планового распределения абитуриентов и, если в твоем военкомате на желаемое тобой учебное заведение ее не было, то это могло стать неразрешимой проблемой. Сколько несостоявшихся моряков стали пехотинцами из-за того, что не могли преодолеть эту бюрократическую преграду!
Сейчас, в эпоху интернета, можно было бы сразу получить алгоритм действий: бери документы и езжай с ними сам, - но тогда это делали лишь самые решительные.
-Нет уже разнарядок в Чернигов, - повторил работник военкомата, открывая тетрадь с вписанными училищами и лимитом на них, - 5 их было. С твоей школы две забрали и вот с первой еще три парня.
Я прочел фамилии конкурентов из первой школы и запомнил их.
-Вот, иди в Харьковское танковое, есть места.
-А в Харьковское летное есть? – спросил я с надеждой. В этом городе было штук семь военных училищ и одно из них прямой аналог Черниговского – тоже истребительное.
-Нет, нет на наш военкомат. – Огорчил меня пожилой отставник, продолжающий листать тетрадь,- вот в Кировское техническое иди, если в авиацию хочешь. Три года – и ты офицер, зарплату получаешь. Или вот в Челябинское штурманское тоже есть места.
-Есть еще пару дней? Подумать.
Я вышел из военкомата, закурил и стал думать что делать. Я только сейчас, глядя в тетрадь с разнарядками, осознал, что могу и должен быть только летчиком и причем, исключительно истребителем.

МиГи, ревущие все детство над головой, оказывается не просто летали!
Вспарывая душу мою очередями авиационных пушек, работая ФАБами по всей площади детского сознания и подавляя управляемыми ракетами мелкие очаги меркантильности, трусости и расчетливости, самолеты – я сам только понял это! – уже тогда крепко сидели в моем, еще детском, сердце. Если не получится, то морское, но это если на летное никаких шансов не останется.

Надо добиваться. Никто мне не поможет.
Ребята те, из первой школы, тоже не были «полубогами» и это вселило в меня оптимизм: я не хуже их. Получается, нас шестеро. Из них реальный конкурент только Жека, ведь ему еще и отец может помочь с поступлением.
Ну что тут решать – все просто: выясняю где живут те трое пацанов, беру Валика с Гриней, тех, которые со мной на педсовете были и три вечера мы ждем каждого под их домами.
После этого свободных разнарядок в Чернигов стало три – конкурентам врачи предписали длительное санаторно-курортное лечение от травм, нанесенных тремя неизвестными.
Блин, снова сбрехал. Так хочется иногда! Прошу прощения.
Конечно, я пошел другим путем: нашел каждого и поговорил с ними. Цель – выяснить чем руководствовались и, если решение было немотивированным, случайным, попытаться уговорить-убедить отказаться от Чернигова.
Цель не была достигнута.
Через два дня я пришел в военкомат и работнику тому выдал всё, что было на душе: и что я не пойду никуда, кроме летного, и про мать, что одна растит меня и нет денег, и про то, что если не Чернигов, то вообще никуда не буду поступать, а на следующий год заберу разнарядку самый первый, но за год этот на гражданке могу начать пить водку и тогда вообще пропаду.
Растрогавшийся отставник ответил мне примерно так:
-Сынок, я сам летчиком был и также, как ты добивался всего сам. Я тебя проверял и потому сразу не сказал, что могу помочь, но сейчас вижу: ты делаешь осознанный выбор и потому обещаю, что не оставлю тебя. Не боись – все хорошо будет. Давай пока посмотрим документы твои, на следующей неделе уже на областную медкомиссию ехать.
Отставник открыл дело мое и стал листать. Это означало, что сейчас всплывет мой «косяк».
-Так, анкета, автобиография, медкомиссия есть. Характеристика комсомольская где?
-Нету, - потупил я взор.
-Почему? Давай неси скорее! Чтоб завтра была.
-Я не комсомолец.
-Как!? Полтора месяца школы осталось! Почему не вступил!
-Я не могу…
-Как это не можешь?
-Я на учете в детской комнате милиции стою.
Обалдевший чиновник медленно снял очки и покачал головой.
Взял телефон и начал звонить.
За три дня меня сняли с учета в милиции, приняли в комсомол и дали характеристику.

Нередко мы слышим жалобы, да и сами их предъявляем, что, мол, вокруг все черствые, что чиновники жестокие и бессердечные, что никто никому не помогает. Товарищ, пересмотри свои взгляды! Я утверждаю, что вокруг нас практически все люди замечательные, просто иногда мы друг друга не понимаем.
Ну вот скажи, зачем этому человеку надо было помогать мне! Ведь он не по «параграфу» отнесся ко мне. Он превысил полномочия и сделал все, что мог для меня, чужого сына одинокой поварихи.
Этот человек умер в середине девяностых. Его фамилия Шишкин, а имени-отчества даже и не помню. Хоть упоминанием здесь отблагодарю я за дела твои земные. Пусть хорошо будет тебе на небесах, добрый человек!
В училище поступили Жека и я.

В авиации летают и генералы. Начальник училища в годы моей учебы генерал-майор Кузюбердин

Нетерпеливый читатель, который не любит длинные тексты, скажет: зачем столько воды, ты же рассказ назвал «Как меня выгоняли из военного училища», а не как ты поступал в него!?

Объясню, товарищ. Так издалека я веду повествование для того, чтобы ты понял как непросто мне далось все и как я мог погубить трудный путь к мечте тремястами граммами водки.

Прошел тяжело и долго первый курс. Наступил второй, на котором весной должны были начаться полеты. Мечта была уже недалеко. Пошли конкретно профильные дисциплины, начались полеты на тренажерах, но пока мы лишь с завистью и восхищением смотрели на старшекурсников. Одна радость - не «минусы» уже (первокурсники).

Наступило 31 декабря. Многие отпросились в увалы с ночевкой, кто-то с приходом, но допоздна, короче, после обеда в казарме было пусто.

Мне идти было некуда, Марику, другу моему, тоже и мы тупо слонялись.
И потянул меня бес за язык. Меня – не Марика.
-Марик, давай выпьем?

С того Нового Года прошло уже тридцать лет, но мать моя (я потом рассказал ей все) до сих пор иногда упрекает этим другом. Говорит знакомым примерно так:
-Вечно взбудоражит всех! В училище организовал пьянку, так выгнали такого хорошего парня из-за него!

Я и сам себя упрекаю, но вернуть ничего не могу.
Поступок был страшно глупый: в разгаре была начатая Горбачевым антиалкогольная кампания и действовал приказ Министра Обороны о запрете употребления, согласно которому простых курсантов за такое нарушение выгоняли из училища без вариантов. Помочь могла только очень сильная волосатая лапа.

С десяток выгнанных у нас, из 320 поступивших, уже было. Ситуация усугублялась тем, что отчисленным по недисциплинированности или по неуспеваемости срок обучения не шел в зачет срочной службы и нередко встречались такие, которые по своей глупости отдавали Родине по пять-шесть лет просто так.

Вот такая была диспозиция и все-таки я сказал:
-Марик, давай выпьем?
Марио, бесхитростный весельчак, не раздумывал:
-А где возьмем?
-Я смотаюсь-куплю.

Посвятили в планы Серегу, еще одного товарища, скинулись, я взял деньги и пошел.
Перемахнул через забор, 150 метров еще дворами, магазин и «добрый» дяденька помог купить огненную воду.

Я не пил до этого в училище. Только в отпуске. И потому боялся опьянеть – мы с Мариком жили, постоянно подкалывая друг друга и я знал, что если вдруг окосею, то он очень долго будет «ржать» с меня. Почему не окосеет он, спросите вы? А потому, что Марик вырос в Савослейке, это центр подготовки авиации ПВО, там МиГи-25 со спиртом и по словам Марика он хлестал его канистрами.

Марик был в дрова.

Ну какого было переться еще и на училищную дискотеку. Ладно бы еще просто танцы в темноте изображал, так нет же, мало - поперся к сцене, когда тамада включил свет для какого-то конкурса. Под этой сценой замполит его и срисовал.

В пьяном ужасе Марио пришел в казарму и после недолгого забытья его начало рвать прямо на пол. Картина была та еще!

Мне же «хватило ума» подойти к командиру взвода, молодому лейтенанту лишь пару месяцев закончившему училище и сказать:
-Товарищ лейтенант, замполит Марика поймал, надо выручать его. Поговорите, чтоб не поднимал шум.
На что я получил вполне ожидаемый ответ:
-Отойди, не дыши на меня этой херней!

Утром раскаленным шилом мозг пронзило осознание случившейся катастрофы!
Тот, третий, отсиделся тихонько и был чист, а нам с Мариком был полный, безоговорочный, абсолютный, непреодолимый и гарантированный пиздец!

Мы решили скрыть подробности пьянки – совместная, да еще и в казарме, непременно усугубит вину. Марик сказал, что выпил в городе в увале полбокала пива.

Ох уж эти полбокала! Сколько крепких курсантов свалила эта мизерная доза! Принесут в казарму еле живого, попадется – что пил? – полбокала пива.

Я сдаваться не собирался. Командир роты, хороший, но измученный курсантами, мужик, вызвал меня в канцелярию и спросил что я пил. Мой ответ:
-Я не пил.
Секунду помедлив, комроты нервно вскочил и, надевая шапку, сказал:
-Идем в лазарет на экспертизу!
Так, думаю, ход неверный, срочно надо исправлять.
-Я пил, но можно так сказать, что не пил.
-Как это?- удивился ротный.
-На дискотеке познакомился с девушками, вышли покурить, одна достала бутылку вина открытую и предложила выпить. Мне было стыдно отказаться и я сделал пару глотков.

Эти разговоры были ни к чему – все уже было известно в верхах и решать будут там.

Как водится, нас поставили в наряд и я, после развода в 16.00, сказал что приду через полчаса, мне в лазарет надо. Марику о цели визита умолчал.

Я не знаю что мною вело, но я шел. На третьем этаже кабинет дежурного врача. Постучал и вошел. За столом сидел капитан-медик, посмотревший вопросительно на меня.
-Товарищ капитан…-только и смог я сказать. Предательские слезы ручьем потекли из глаз, не давая продолжить начатую речь. Чтобы не плакать и не всхлипывать как баба, я сжал челюсти так сильно, что казалось хрустнут зубы. Я стоял и молчал, напрягая все мышцы лица, но слезы не слушались. Они лились по щекам и подбородку, стекая с него и прячась лишь на темном сукне курсантской шинели.

От такой картины капитан прифигел неслабо. Представить можно как выглядело с его стороны: зашел такой шкаф метр 85 ростом и молча начал плакать.

-Курсант, успокойся! Присядь. Попей воды, – звякнул графин о стакан, - успокойся, расскажи, я помогу!

Справившись с чувствами, я рассказал медику что случилось.
-И всё??? – удивлению капитана не было предела. Я же пояснил ему сколь опасна эта проблема для курсанта и спросил:
-Если я скажу, что не пил, а просто по какой-нибудь причине оговорил себя, покажет ли ваша экспертиза алкоголь в выдохе?

Капитан ответил:
-Наша не покажет уже, сутки почти прошли, но если пойдут твои командиры на принцип, то отвезут тебя в город, на судебно-медицинскую, а она и через трое суток может показать.
Вздохнув - видно было, что сам справляется с волнением, - он продолжил:
-Честно говоря, твое желание остаться в училище, преданность мечте произвели на меня очень сильное впечатление. Я бы так не переживал. Твой ротный – мой друг и я даю тебе слово офицера, что не отстану от него до тех пор, пока не пообещает мне, что оставит тебя.

Я даже не знаю Вашего имени, товарищ капитан!

Вход в училище в современном виде. За самолетом справа здание санчасти

Все ходили на занятия, а мы с Мариком долбили на дороге лед и ровняли под 45 градусов придорожные сугробы. Марик смирился и даже совсем не было заметно, что он горюет.

Как в кино, со стороны, вижу я картину: задумавшись, вдруг вспомню что нам конец и скажу:
-Марик, неужели нас выгонят!
Марик воткнет лопату в снег, закурит и скажет:
-Че ты скулишь, поздно уже.

В казарме мы ощущали себя неизлечимо больными – все услужливо угощали сигаретами, пытались шутить и непринужденно беседовать, но в глазах товарищей было видно: мы – трупы.

Примерно 5 января меня подозвал ротный.
-Ты что там плачешься врачам! Хочешь чтобы написали тебе в медицинской книжке, что ты неуравновешенный! У тебя что, отца-командира нет!?

Это он сказал так, про отца-командира – стал бы он меня слушать, если бы не тот капитан-медик. Поворчав еще немного, добрый ротный сказал:
-Ладно, иди, за тебя будем бороться.

Мрачная «засветка» над аэродромом стала уходить. Грозовая облачность обозначила свой край и техники, зачехлившие было борта, вновь стали готовить к вылету родные МиГи моей беспокойной души.

7 января, в светлое Рождество, заседал совет училища, мероприятие, аналогичное педсовету в школе, только все в погонах больших.

За полгода до этого мать прислала письмо с вырезанной статьей из газеты. Она была посвящена награждению Орденом Ленина моего классного руководителя. Там шла речь о том, что она очень хороший учитель и находит подход даже к проблемным ученикам. Примерный текст: так было с одним подростком: хороший парень связался с плохой компанией, а из-за нее попал на учет в детскую комнату милиции. Классный руководитель оказала парню доверие, он исправился и стал достойным учеником. Сейчас он – курсант летного училища.

Так вот, идем на совет, а я и говорю командиру взвода, которому выпало нас представлять:
-Товарищ капитан, посмотрите, у меня статья из газеты есть, там про меня написано, как думаете – поможет?
Он пробежал глазами и говорит:
-Давай, сейчас все средства хороши.

Начался совет. Взводный там, в аудитории, представляет нас, а мы слушаем. Марика первого.
Слышим взводный «бу-бу-бу, бу-бу-бу, дальнейшее обучение считаем нецелесообразным».
Вызвали Марика. Слышу, ему вопрос задают:
-До тебя доведен Приказ Министра Обороны №… о запрете употребления алкоголя? Ты осознаешь, что не выполнил приказ? Ты понимаешь, что совершил преступление?

Все, Марик вышел. Представляют меня.
-Бу-бу-бу, бу-бу-бу, дальнейшее обучение считаем Целесообразным. И вот еще что, - послышались шаги.

Вызывают. Зашел. Звезд на погонах – что в ясную ночь на небе. Во главе сидит начальник училища и держит ту саму статью. Из нее он понимает еще и то, что я не случайный человек в авиации – город указан, а это известный одноименный аэродром.
Молвит:
-Ну вот мы тебя сейчас выгоним, ты приедешь и что своей учительнице скажешь?

Класуха моя, как мучил я тебя, а ты мне даже здесь помогаешь!

Похихикали с меня на совете, спросили не сифилисные ли тетеньки были, с которыми из одной бутылки вино пил, да и отпустили с миром.

Через пару недель Марик уехал служить солдатом, а я…а я учился и ждал начало полетов на «Элках». До них оставалось всего лишь три месяца…

У меня все. Спасибо!