Его Афган (6 фото)

Здесь пылят редкие машины, кудряво поднимаются дымки над избами, возятся в огородах женщины, приветливо и уважительно приветствуя её из-за изгородей. Здороваются непоседливые ребятишки, торопятся в школу, где она сорок лет работала завучем, потом – директором.
А там, за спиной – тишина.

Как они с мужем противились, когда сын сказал: хочу быть военным.. Долго в ней жил страх, когда вспоминала, как выла соседка, получив похоронку на мужа в Великую Отечественную.
Но сын настоял на своём, подал документы в Дальневосточное общевойсковое военное училище имени Рокоссовского. К учёбе готовил себя заранее, любил математику, физику, электротехнику, автодело. Отлично стрелял. Как-то подростком принёс с охоты восемь белочек, ни у одной шкурка не повреждена: сестрёнке на шапку.
Шло лето 1972 года, небывало знойное, душное. По всей стране горели торфяные болота. Горькие дымы стлались вдоль железнодорожного полотна, было трудно дышать в прицепном вагоне «Москва- Благовещенск». Дальше – служба. В газете Дальневосточного военного округа писали: «За подразделением лейтенанта Шиляева прочно укрепилось звание передового. Его подчинённые в «бою» стремительно «уничтожили» противника».
Сплошные кавычки. Скоро эти слова станут реальностью, без кавычек. Но это потом.
Пока всё прекрасно, светло, замечательно. Практика в Уссурийске в знаменитом румынском полку (позже им командовал Руслан Аушев).
В 24 года он вступил в Коммунистическую партию.

Ввод советских войск в Афганистан. Когда они с друзьями летели в южном направлении, были уверены, что три месяца проведут в Ташкенте для спецподготовки. Но самолёт пересёк границу и приземлился в районе Кабула.
«Кабул находится на высоте двух километров в котловане между гор, и топят здесь жарко», - пошутил он в первом письме. Всего их, писем, будет восемь.
«Провожаем моего заменщика в аэропорт. Он сегодня самый счастливый человек». Вот только в одной фразе и позволил проскользнуть непрошеным тоскливым ноткам по отчему дому, по крошке-сыну, по молодой жене.
«Очень тепло встретили новые товарищи. Чувствую себя, как в родной семье… В Джелалабаде пальмы зелёные. На улицах, как собаки, бегают обезьяны… Работы много, поэтому подъём в пять часов. Построили себе баню из камней. Каждый раз, как иду мыться, вспоминаю нашу, утонувшую сейчас в сугробах, с берёзовым веничком».
«В Кабуле живём в модуле. Купили телевизор. В Афганистане это редкость. Имеем возможность посмотреть иногда фильмы советские».
Почти письма с южного курорта - если бы то тут, то там скупо, отрывисто не мелькало: «Завтра идём в рейд…» «Хожу в сопровождении колонн…» «Письмо допишу позже, меня вызывают…» Его рота охраняла трассу Термез-Кабул. В первый же дни – боевое крещение: несколько суток удерживали мост через реку.

…Получен приказ: окружить и уничтожить вражескую группу. Паёк выдан на трое суток, а преследовали душманов 17 дней и ночей. Курорт…
Письма, из пекла летящие в далёкую маленькую Удмуртию, полны глубокой, трепетной нежности. Маму и папу он просит не переживать и следить за своим здоровьем. Жену Катюшу – не грустить. Просит, чтобы сына растили настоящим мужчиной и поскорее научили читать. Тогда он будет писать ему отдельные письма крупными печатными буквами.
Однажды прислал сынишке поздравительную телеграмму с днём рождения. Тот крепко обнял бланк ручонками и даже во сне не выпустил, так и проспал всю ночь. Через одиннадцать месяцев двадцативосьмилетний капитан Леонид Шиляев приехал в отпуск. В белокурых волосах поблёскивала седина.
Он рассказывал, как трудно живут афганские крестьяне: в некоторых кишлаках не видели электрических лампочек! Дрова таскают на спине. Продают поленья на вес, тщательно взвешивая. Один килограмм стоил 70 афганей.
В Советском Союзе афганской войны не существовало. Он не имел права говорить то, что видел, в чём участвовал. Когда мать и сын остались наедине, Валентина Филипповна задала вопрос, который давно мысленно готовила:
- Я историк, Лёня. Это нужно знать не только мне.
- Хорошо. Но не говори папе и Кате – они расстроятся.
...На разведку в кишлак были посланы три бойца. Они не вернулись в назначенное время. С белым флагом на переговоры пошла вторая группа. Дьявольски красивые, смугло-грязные «духи», дружелюбно смеясь, пообещали: «Завтра вернутся ваши разведчики». Назавтра солдаты вошли в кишлак. На площади лежали трупы: выколотые глаза, обрезанные языки, вспоротые животы. Именно в тот день сослуживцы ему сказали: «Лёнь, да ты у нас засеребрился».

… - Страшно, Лёнечка? – спрашивала она.
- Нет, мама, не страшно. – И, подумав, уточнил: - В бою не страшно.
Ранней весной он ещё приезжал на трое суток. Его переводили на самые передовые позиции. («Сейчас мне кажется, Лёне как смертнику давали возможность проститься с родными»).
Он сопровождал восемь «чёрных тюльпанов» - цинковых гробов с останками солдат. В городе Салавате потерявшие от горя рассудок родственники убитого башкира пытались вскрыть запаянный гроб. Готовы были растерзать его, офицера Советской Армии, видя в нём представителя власти, погубившей на чужбине их сына. «Сам-то живой!»
— В фольклоре солдат- афганцев есть песня о «чёрном тюльпане», - мучительно вспоминает она, - не дословно, что-то вроде: «…Едут на Родину милую в землю залечь. В отпуск бессрочный, рваные в клочья», - и не закончила, беспомощно заплакала. – Сейчас выну его афганскую панаму, выгоревшую, белую, солоноватую от пота. Уткнусь, понюхаю… Всё ещё пахнет Лёней.
— А был ещё «красный тюльпан«, — добавляет шёпотом. — Красный от крови. Лёня рассказывал. Это когда русским солдатам-мальчишкам надрезали кожу по самому паху и спине. Сдирали живьём, как чулок, и завязывали, вместе с поднятыми кверху руками, узлом над головой...
***
Уезжая, он шутил, подтрунивал по поводу повешенных носов. В последнюю минуту синие глаза посерьёзнели, улыбка исчезла из- под пшеничных усов. Твёрдо, точно кого-то убеждал, сказал:
- Я обязательно вернусь. Обязательно.
Росистым августовским утром Валентина Филипповна вышла из дому. Зрели в парниках огурцы, наливались бордовым соком помидоры. Земля по-матерински хлопотливо торопилась вскормить всё жадно и молодо произрастающее на ней.
На изгороди по всему периметру огорода, будто старухи, закутанные в пыльные серые шали, почти на каждом столбике сидели нахохленные крупные вороны. Никогда она их не видела столько. Обычно шумливые, они загадочно молчали и поглядывали на неё блестящими бусинками глаз. «Кыш, кыш, проклятые!» Домой вернулась, задохнувшись, держась за сердце.
Было 5 августа 1984 года. В это время на далёкой чужой и жаркой земле погиб её сын.
И был самый чёрный в их жизни день. Прибыл «груз 200», гроб с тщательно замазанным окошком. Женские воспалённые губы зацеловывали холодный металл, и он туманился от их дыхания. Из войсковой части прибыли солдаты и офицеры с оркестром. Тело Леонида Шиляева тихо вынесли из родного дома, где он ночевал сегодня в последний раз. Тихо донесли до клуба, чтобы с ним простились односельчане. Тихо подняли в кузов с опущенными бортами на свежие пихтовые лапы, обрамлённые пенными, белыми венками.
Нежарко светило ласковое августовское солнышко. Кладбищенские берёзки усиленно шевелили тоненькими, начинающими желтеть пластинками листьев. Стеклянные паутинки летели и зацеплялись за обнажённые головы неподвижно стоящих людей. Захлопали выстрелы, спугнув кладбищенских галок. Вот и всё.

Сын погибшего капитана Леонида Шиляева, майор Виктор Шиляев несёт сегодня службу в рядах Российской Армии.