Писатель Гайдар против почти двух сотен фашистов (2 фото)

И Гайдар, еще круче развернув пулемет, ударил, очередь за очередью, по тем автоматчикам, которым удалось подобраться к холму ближе всего.
Началась дуэль. По Гайдару били из-за дубов, из-за сосен, из-за старых трухлявых пней. Пули жужжали и пели над головой, роя песок у самого края окопа. Раза два рвались гранаты, но гитлеровцы бросали их лежа, и они не долетали.
Аркадий Петрович, водя и перенося, почти перебрасывая, пулемет, молниеносно отвечал на новую вспышку огня, и непременно короткими очередями, и не иначе, как прицелившись. Все чаще после его очередей, в мимолетных паузах, доносился из кустов испуганный крик, или тяжелый стон, или бормотание на чужом языке.
А Гайдар бил, менял ленту и стрелял снова, держа в поле зрения все пространство перед бугром и радуясь, что немцы, сдерживаемые его огнем, дальше покамест не пошли и если им теперь все-таки вздумается осуществить обход, то они вынуждены будут углубиться в лес и сделать немалый крюк, требующий времени, того самого времени, которое Гайдару нужно было любой ценой выиграть, чтобы дать товарищам возможность отойти.
- Аркадий Петрович, Аркадий Петрович,— раздался сзади горячий, торопливый шепот.
Гайдар и Тонковид испуганно обернулись. Возле окопа, с лицом, испачканным землей, с наганом в руке, лежал невесть откуда взявшийся Вася Скрыпник.
- Что тебе? — недовольно и резко спросил Гайдар.
Вася перевел дыхание:
- Горелов велел брать пулемет и отходить...
Гайдар досадливо махнул рукой, словно хотел сказать: да не болтай ты ерунды и убирайся поскорей отсюда, пока тебя не убило.
И Скрыпник увидел, как задрожала от длинной очереди широкая, в шинели с оторвавшимся хлястиком, спина.
- Готовь ленты!— нетерпеливо закричал вдруг Аркадий Петрович второму номеру.
Тонковид стал поспешно открывать новую коробку. Очереди последовали с малым очень промежутком.
Скрыпник подождал, не зная, что делать дальше. С одной стороны — приказ командира он передал. С другой — Гайдар по-прежнему оставался вместе с Тонковидом на пригорке, не собираясь трогаться с места.
- Аркадий Петрович, — неуверенно позвал Вася снова.— Но ведь командир велел... Аркадий Петрович...
На этот раз ни Гайдар, ни Тонковид даже не оглянулись. Они не слышали. Они просто о нем забыли.
Скрыпник пополз обратно. По дороге он видел, что партизан в окопах оставалось уже совсем мало.
Командира Вася нашел недалеко от поваленной сосны.
- Ну что, где Аркадий Петрович?— требовательно спросил Горелов, заметя Скрыпника, который уже не полз, а устало брел, благо сюда, в низину, залетали только шальные пули.
- Гайдар не хочет уходить... Я ему сказал, как вы велели, а он махнул рукой.
— Что значит — не хочет?!— закричал Горелов.— Возвращайся назад и передай ему, чтобы они с Тонковидом немедленно оттуда ушли!
Скрыпник похолодел при одной лишь мысли, что ему придется повторить тот же путь. Но приказ есть приказ. И, пробежав «мертвое пространство», он снова бросился на землю и быстро пополз. Вот и окоп. Скрыпник подобрался к нему совсем близко. Он боялся, что за грохотом пулемета и немецких автоматов его не услышат.
Аркадий Петрович,— волнуясь, но громко прокричал лейтенант,— вас и Тонковида вызывает Горелов... Сердится он очень,— доверительно прибавил Вася.
Гайдар обернулся и посмотрел на него злыми глазами.
- Уходи отсюда и не мешай,— полупрося, полуприказывая, произнес Гайдар,— Видишь, что здесь творится?
- Вижу.
- Ну и беги!
Аркадий Петрович отвернулся и, приподняв пулемет, переставил его на другое место, влево, а Тонковид торопливо добавил:
- Когда можно будет, мы сами уйдем. Так и передай Горелову.
И тоже отвернулся.

РАССКАЗ О БОЕ ПРОДОЛЖАЕТ МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧ ТОНКОВИД
Помню ли бой у лесопилки? — Он горько улыбнулся.— Такое не забудешь... Позиция у нас была хорошая: на бугре. И вот видим — немцы. Выходят они из лесу — не слева откуда-нибудь и не справа, где болото. А вот прямо, как нынешние самолеты по радиомаяку — точь-в-точь.
Лес там, конечно, не густой. Не тайга. Но со своим секретом. Хитрые там очень дорожки, которых видимо-невидимо. Возвращаешься другой раз из Леплявы усталый. Думаешь, сверну-ка на эту тропку. Она, кажется, короче. А тропа заводит тебя совсем в другую сторону.
А тут немцы выходят прямо к нашей линии обороны. Кто- то вел их. Понимаете?
Да и лейтенанта молоденького, который от Горелова два раза приползал, помню тоже. Только ведь не он один нас с собою звал. Последним был Александров из НКВД. Перед тем как бежать к сосне, он тоже к нам подполз, чтоб мы вместе с ним отступали.
Но попробуйте заставить Гайдара, чтобы он отступил... Попробуйте!.. Это ж невозможное дело!.. А он еще в азарт вошел: надо же суметь одному с оравой такой, будто на дуэли, стреляться. А у него получается. Тем более, что ленты у нас еще есть и продержаться на этой позиции можно.
Александров же нервничает и уходить без нас не хочет. Его Горелов, как он придет, сразу спросит: «Ты почему сам ушел, а Гайдара там покинул, коли ты есть первый сосед его справа?»
И придумал тогда Александров Гайдара из нашего окопа за ноги тянуть.
Будь обстановка не такой, я б, наверное, со смеху помер. За одну-то ногу Александров его тянет, а другой Аркадий Петрович в окоп упирается. И поглядеть — чисто малые дети. Слово даю.
- Отцепись, Андрей!— рассердился под конец Гайдар и даже немного резковатых слов добавил...
- Я ж,— говорит Александров,— для вашего, дураков, спасения.
И мы это понимаем. И перед человеком вроде неудобно, но где ты будешь с ним сейчас объясняться, когда немцы к бугру все ползут и ползут?
Гайдар со своим пулеметом держал сотни полторы, не меньше. И выпрыгни мы из окопа, они бы, как саранча, ринулись на пригорок, а там и в самый лагерь, где еще оставались наши люди.
Мы с Аркадием Петровичем не очень-то себе представляли, как выберемся отсюда, да и выберемся ли вообще. Правда, говорить ничего не говорили, но когда два человека, да еще в таком положении, сидят в тесной яме, они понимают один другого без слов.
Однако было нам с ним ясно, что уходить сейчас, сию минуту, ни в коем случае нельзя. Немцы успели подобраться к самому бугру, метров на сто. И здесь уже не убежишь от них и не скроешься. И мы убедились в этом очень скоро.
Пошел наперекос патрон, и пулемет умолк. Мне бы осторожно ленту вынуть, но я не успел. Аркадий Петрович с досады дернул ее что было сил. И всё... Гитлеровская машинка теперь окончательно замолчала.
Вообще, должен вам сказать, иметь дело с трофейным оружием хуже нет. Подведет. Так и получилось. И стало тихо.
То без конца стрельба — они в нас, мы — в них. А то тихо.
Они, видно, заметили, что пулемет наш молчит, и тоже перестали стрелять, как бы сомневаясь и желая удостовериться, что русский пулемет умолк, что русский пулеметчик, который не давал все это время поднять голову от земли, больше не стреляет: или у него кончились патроны, или он мертв.
Видят, не показалось: пулемет в самом деле молчит. И тогда они поднялись. Из кустов и сосен вышло их столько, что зарябило в глазах.
И впервые за те три часа, что продолжался бой, сделалось мне тоскливо. А немцы, строча на ходу, двинулись на бугор.
Я повернулся к Гайдару. Он смотрел на бегущих солдат. Глаза его были широко открыты. Он устало дышал.
Потом отодвинул пулемет: «Займись!..» Быстро поста* вил ногу на край окопа. Поднялся на бугре во весь рост. Закричал: «Ура!»— и стал бросать гранаты-лимонки, которыми всегда были полны его карманы.
Я, например, не представляю, когда он успел так натренироваться в бросании гранат. Думаете, еще в гражданскую?.. Может, вы и правы... Только кидал он их так метко и настолько велика была их дальность, что я диву давался.
- Давай твои! — наклонился он ко мне.
У меня на поясе тоже висело шесть лимонок. Я все их протянул ему вместе с поясом. И он снова закричал «ура» и снова стал их бросать то влево, то в право, то прямо перед собой.
Вы бы поглядели на него в ту минуту — вы бы никогда потом не забыли. В короткой шинели с распахнутой грудью, в сбившемся на затылок рыжем треухе, с широко открытым ртом, из которого неслось с ужасающей силой «ура», с гранатами в каждой руке, он был просто страшен,— страшен верой в свою неуязвимость и в личную свою над ними, вот этими бегущими автоматчиками, победу.
И хотя их было много, а он стоял на бугре один (я то возился с пулеметом), и хотя одной только очереди вполне хватило, чтобы его убить, — ни у кого из немцев недостало смелости остановиться, прицелиться и пустить в него очередь.
Ни у кого... И я их понимаю.
Случается, наступает батальон на батальон. Рота на роту. Наконец, рота — на взвод, на двадцать человек, и такое на войне случается тоже.
Но когда к холму бежит полторы сотни солдат, а навстречу, в полный рост, подымается один-единственный человек и атакующие видят, что он их не боится, — это невыносимо страшно. Это невозможно выдержать.
И они не выдержали.
-Побежали.
Мне удалось наконец вытащить злосчастную ленту и вставить другую. Гайдар подхватил с земли пулемет и, с легкостью вскинув его, будто мелкокалиберную винтовку, начал бить им вслед, не давая опомниться.
Держа коробку с последней лентой, я поднялся рядом, следя за тем, чтобы не вышло нового перекоса.
Когда кончились патроны, Аркадий Петрович с сожалением опустил пулемет. Спрыгнул в окоп. И осипшим от крика голосом сказал:
- Теперь, Миша, беги. Я за тобой.

Б.Камов "Партизанской тропой Гайдара"