Поединок на Крещатике

Мы уже находились неподалеку от улицы Карла Маркса, когда заметили, что люди впереди нас почему-то стали испуганно пятиться и вдруг кинулись врассыпную: кто через дорогу, кто в ближайшее парадное, а какая-то женщина чуть не сбила Гайдара с ног.
Сколько-то времени в этой панике и суете, сопровождавшейся криками, вообще ничего нельзя было разобрать, пока тротуар перед нами немного не расчистился и мы не поняли всё сами.
Метрах в двадцати пяти от нас, качаясь и едва удерживаясь на ногах, стоял подвыпивший парень-сержант и сжимал в руке наган.
Сержант наводил наган то на одного, то на другого прохожего и весело хохотал, даже слегка приседая от смеха, когда видел, что люди пугаются и бегут куда попало, и крикнул даже двум или трем вдогонку: «Улю-лю-лю!..»
Если кто на бегу оборачивался, пьяный тут же делал зверское лицо и вскидывал наган, словно собираясь стрелять, а когда вокруг него образовалась наконец пустота, с довольным видом огляделся.
Сзади, и слева, и справа от него не было ни души. Только на другой стороне улицы, будто на пожаре, стояли люди, которым хотелось посмотреть, что будет дальше.
Были среди них и военные.
Одни, возможно, здесь, в Киеве, служили, другие, наверно, прибыли на два-три часа сюда, в тыл, с передовой (все-таки по сравнению с передовой Киев был глубоким тылом).
Эти люди, особенно которые с передовой, каждый день видели смерть, в город приехали по делам или чтобы немного отдохнуть, и никто, поверьте, никто не хотел рисковать собой, чтобы здесь, на Крещатике, где еще ходят троллейбусы и висят рекламы любимых кинокартин, умереть от пьяной пули.
Знаю потому, что и я не хотел.
Думаю, что и Гайдар не хотел.
Но когда мы остались на тротуаре вдвоем и нам уже некуда было деваться, Гайдар пошел этому сержанту навстречу.
У Гайдара тоже был револьвер, если не ошибаюсь, немецкий парабеллум, но он пошел навстречу пьяному прогулочным, спокойным шагом, не думая даже вынимать оружие из кобуры, потому что, если бы сержант заметил, что Гайдар к ней прикоснулся, он мог бы выстрелить,
Гайдару в этом положении оставалось одно — идти на встречу.
И он неторопливо шел.
Пьяный заметил Гайдара и недовольно нахмурился.
Он выставил левую руку локтем вперед, положил на нее, как артист Абрикосов в картине «Высокая награда», свой наган и стал водить длинным стволом, целясь Гайдару прямо в голову.
Вокруг все замерло.
По-моему, на Крещатике остановилось даже движение. Во всяком случае, стало необыкновенно тихо, потому что любой шум или звук мог спугнуть пьяного и раздался бы выстрел, которого все так боялись и против воли своей ждали.
Оставалось метров десять.
Гайдар шел все так же прямо, все так же спокойно.
- Не подходи!.. Застрелю!..— крикнул пьяный. Он почему-то начинал нервничать.
Гайдар молча продолжал идти. В воздухе стоял только мягкий стук его каблуков, как будто была ночь и кто-то возвращался домой пустынной улицей.
Сержант уже не улыбался. Он напряженно, исподлобья смотрел на Гайдара,— возможно по-хмельному обидевшись, что нашелся человек, который его не боится.
Сержант уже не паясничал. Он вытянул руку с наганом прямо перед собой.
Не подходи!..— крикнул он с угрозой.
Я видел теперь только спину Гайдара. Она была прямой, словно ему ровным счетом ничто не угрожало, и только на его поясе сзади вздрагивала при каждом шаге темная, застегнутая на ремешок трофейная кобура.
...Между ними оставалось метра четыре, когда Гайдар слегка пригнулся, прыгнул вперед и сильным ударом справа вышиб из руки сержанта наган.
Сержант потерял равновесие и, закачавшись, сел на панель.
Гайдар быстро нагнулся, поднял наган, положил его к себе в карман галифе и пошел дальше, к гостинице.
И пока сержант, бранясь, пытался подняться, я нагнал Гайдара.
В лице у него не было ни кровинки, и он часто, как после долгого бега, дышал.
Отовсюду, будто кончилась тревога, стали появляться люди, но к нам они приблизиться боялись, поэтому вокруг нас еще некоторое время сохранялась пустота.
Сзади послышались неровные, спотыкающиеся шаги.
Наклонив корпус вперед и петляя из стороны в сторону, за нами бежал сержант.
- Эй, ты, не балуй, отдай пушку!..— крикнул он Гайдару.
Гайдар не повернул головы.
Сержант обошел его с правой стороны — близко подойти он, видимо, не решался.
- Послушай, товарищ, отдай!..
За потерю оружия, да еще при таких обстоятельствах, полагался трибунал и штрафная рота.
Мы свернули с Гайдаром на улицу Карла Маркса.
- Как человека тебя прошу!..— неслось за нашей спиной.
Голос делался все неувереннее и тише. Он уже не грозил и даже не просил — он упрашивал.
Гайдар не оборачивался, словно относилось это совсем даже не к нему.
Сержант замолчал, и только по шагам его, которые я ощущал всей своей кожей, мы знали, что он идет за нами.
У подъезда «Континенталя» Гайдар остановился и обернулся. Я тоже.
Перед нами стоял измученный, истерзанный, абсолютно трезвый человек, который уже успел пережить всё: трибунал, позор разжалования и горе близких, где-то ждавших его с победой.
И по тому, как он исподлобья смотрел на Гайдара, было видно, что он понимал, от чего только что спас его этот рядовой с орденом, но не знал, что рядовой предпримет дальше.
И Гайдар понял, что он понял, и, вынув из кармана брюк наган — еще совсем новый и от новизны своей почти синий,— щелкнул скобкой у барабана, вытряс в ладонь все патроны и, держа за ствол, протянул сержанту.
Сержант схватил наган огромными своими ручищами, а Гайдар потел в подъезд.
На втором этаже он, простился со мной, и мы разошлись.
Из окна своего номера я время от времени выглядывал на улицу — сержант стоял у подъезда. А когда я выглянул в последний раз, то увидел, что он медленно бредет вниз, к Крещатику.
О чем он думал, неизвестно...
Б.Камов "Партизанской тропой Гайдара"