Перед Русью. IX век

Северская земля и Хазарский каганат в IX в.

Во 2-й пол. VIII – нач. IX вв. на обширные пространства Юго-Восточной Европы распространяется власть могущественного Хазарского каганата. Собственно Хазария охватывала треугольник от нижнего Дона и дельты Волги до Терека и предгорий центральной части Кавказа (Артамонов 2001: 532). В степном Крыму, Приазовье, Подонье и Нижнем Поволжье кочевали покоренные хазарами болгарские орды, а верховья Дона, Северского Донца и Оскола населяли переселенные с Кавказа аланы (Плетнева 1986: 41- 45). На севере власть итильских правителей признавали буртасы (бурт-с), волжские болгары (булг-р), савиры (с-в-ар), эрдзя (арису), черемисы (ц-р-мис), вятичи (в-н-н-тит), северяне (с-в-р) и с-л-виюны (радимичи или поляне).

Политическая мощь каганата во многом определялась его выгодным географическим положением, позволявшим хазарам выступать в качестве торговых посредников между Европой и странами арабского Востока. По мнению А.П. Новосильцева, усиление хазарского присутствия в Поднепровье и Поволжье в первую очередь было связано с тем, что «в середине VIII в. единое Арабское государство начало распадаться, ...Средиземное море находилось под контролем враждебной арабам Византии... [и] это толкало мусульманских купцов на торговлю через хазарские владения, а хазарские власти – на поиск путей для усиления своего контроля над торговыми артериями Восточной Европы» (Новосильцев 1990: 202-203). Окончательное становление торгового пути через Хазарию относится к последним десятилетиям VIII в. По данным А.В. Комара, именно с 780-х – 790-х гг. к салтовскому населению начинается постоянный приток арабских монет (Комар 1999).

Из Хазарии дирхемы шли в Восточную Европу по двум направлениям – волж-скому и донскому. Первый, играя роль трансконтинентальной магистрали, связывал мусульманский мир с Прикамьем и Северной Европой. Второй обслуживал потребности северных провинций Хазарского каганата. Он шёл по Дону (аланы и донские славяне) из которого караваны попадали на Верхнюю Оку (вятичи) при посредстве волока, существовавшего еще в конце XVI в. Английский дипломат Д. Флетчер, посетивший Россию в 1588 г., сообщал, что «по Дону (как уверяют русские) можно из города Москвы доехать водой до Константинополя и во все части света, перетаскивая только лодку (по обычаю их) через небольшой перешеек или узкую полосу земли… Это недавно было доказано одним посланником, отправленным в Константинополь, который плыл сперва Москвой-рекой, потом вошел в другую, называемую Окой, тут перетащил лодку свою на Дон, а оттуда уже всю дорогу плыл водой» (Флетчер 1991: 29). С Верхней Оки трасса через Сейм и Десну (северяне) выходила в Верхнее Поднепровье (радимичи), откуда часть дирхемов могла попадать к смоленским кривичам, о чём свидетельствуют находки в Верхнем Поднепровье кладов куфических дирхемов, младшие монеты которых были отчеканены в 810 – 820-х гг. Дискуссионным является вопрос о поступлении арабского серебра в Среднее Поднепровье, к полянам — самому западному славянскому объединению признающему власть хазар. В этом регионе зафиксированы находки единичных монет сер. VIII – нач. IX вв. (Фасмер 1931:15), однако (в отличие от Верхнего Поднепровья) не отмечено ни одного достоверного клада этого времени. Исключение составляет упоминаемый И.И. Ляпушкиным (со ссылкой на Р.Р. Фасмера) «монетный клад (?) 194 г.х. (809/810)» из Киева (Ляпушкин 1968: 48), однако сам Р.Р. Фасмер только отмечает находку в Киеве в 1927 г. четырёх самаркандских дирхемов 194 г.х. (809/810), но не говорит о том, что они входили в состав клада (Фасмер 1931: 15). В связи с этим мы можем предположить, что какие-то поступления дирхемов в 1-й трети IX в. к полянам, вероятно, осуществлялись, но до находки кладов этого времени данное предположение остаётся гипотетичным.

Соблюдение своих интересов каганат мог осуществлять при помощи воинских контингентов, размещаемых в землях подвластных племен. В 1991 г. на роменском городище «Гора Ивана Рыльского» (г. Рыльск) М.В. Фроловым было исследовано разрушенное погребение хазарского воина (Рис.1), сопровождавшееся захоронениями коня и собаки, а также найденными неподалеку наконечниками двух втульчатых ромбовидных копий и характерными для степных древностей VIII – IX вв. железными двухсоставными удилами с гвоздевидными псалиями. Предположительно, предметы и кости были выброшены из округлой ямы, аналоги которой известны на некоторых могильниках салтовской культуры. По мнению исследователя, «обнаруженное погребение является несомненным свидетельством контактов обитавших на городище северян с кочевым населением степей на ранних этапах развития роменской культуры» (Фролов 1992: 14). Возможно, обнаруженное М.В. Фроловым захоронение свидетельствует о присутствии в Рыльске на рубеже VIII – IX вв. хазарского подразделения, контролировавшего стратегически важный район соединения шедших через Курское Посеймье торговых путей: Ока – Самодуровское озеро – Тускарь – Сейм и Ока – Самодуровское озеро – Свапа – Сейм (Рис. 2). Хазарскими форпостами могли быть также Супрутское городище на Упе, контролировавшее вероятный участок перехода из Дона в Оку, Чернигов, закрывавший выходы в Нижнее и Верхнее Приднепровье и Киев, являвшийся плацдармом хазар на правом берегу Днепра.
Оплотом хазарской власти на Днепровском Левобережье могло быть расположенное на р.Псел недалеко от г.Сумы (Украина) прекрасно укреплённое Битицкое городище. Вероятно, здесь находилась ставка хазарского наместника-тудуна и размещался отряд воинов, в обязанности которых входил сбор дани, отражение вражеских набегов и поддержание спокойствия среди зависимых от каганата племен. Население Битицы было многонациональным. Об этом говорят обнаруженные во время раскопок юртообразные жилища кочевников, сосуществовавшие с типичными для славян полуземлянками. Городище являлось и крупным ремесленным центром, в округе которого действовали гончарные мастерские, продукция которых находила сбыт на обширной территории Днепровского Левобережья.

Битицкое городище погибло во время вражеского нападения, о чем свидетельствуют обнаруженные археологами следы пожара и скелеты убитых людей. По мнению В.В. Приймака, разгром Битицы произошел в начале IX в., в самый разгар междоусобицы, разразившейся в Хазарии после того, как царь Обадия объявил иудаизм государственной религией (Приймак 1994: 15). Религиозная реформа вызвала недовольство обитавших в Хазарии христиан, мусульман и не желавших отказываться от веры предков язычников, однако более веской причиной для начала восстания стали сопровождавшие внедрение иудаизма политические преобразования, в результате которых каган был отстранен от власти и превратился в религиозный символ, а фактическая власть сосредоточилась в руках одной семьи, передававшей её по наследству. Именно это и стало причиной выступления против центральной власти возмущённых хазарских вождей и старейшин. Междоусобица раздирала каганат несколько десятилетий. Наконец мятеж был усмирен, но победа досталась правителям Хазарии дорогой ценой. Десятки укрепленных замков были разрушены, множество воинов погибло или покинуло пределы своей родины, каганат потерял ряд пограничных областей, в других же выросло стремление к самостоятельности (Артамонов 2001: 433 - 434,438 – 441).

На Днепровском Левобережье, в ареале роменской культуры, возможным отражением этих бурных событий стало возведение многочисленных укреплённых крепостей-городищ, призванных защитить их обитателей в условиях охватившей каганат анархии. Впрочем, судя по данным русской летописи, северяне еще достаточно долгое время (до 884 г.) продолжали признавать свою зависимость от хазар, что позволяло им получать высококачественную продукцию ремесленных центров каганата, облегчало участие в торговых операциях с хазарскими, среднеазиатскими и ближневосточными купцам, а также обеспечивало защиту от набегов кочевавших в южнорусских степях племен.

Интересные сведения о славянах Восточной Европы содержатся в анонимном описании северных стран, включенном в созданный между 903 и 913 гг. иранским географом Ибн Русте трактат «Дорогие ценности». Описанная им «Страна славян» предстаёт перед читателем племенным союзом (глава глав) с сильной верховной властью («глава их коронуется, они ему повинуются и от слов его не отступают»), возможно, дружиной («царь этот имеет верховых лошадей…есть у него прекрасные, прочные и драгоценные кольчуги»), сбором налога в виде полюдья («царь ежегодно объезжает их») и системой управления (свт-малик — супанедж) похожей на систему управления Хазарским каганатом (каган и царь-шад) (Хвольсон 1869: 32-34).

В локализации “Страны славян” Ибн Русте, отправной точкой служит расстояние в 10 «дней пути» между ней и печенегами, которые находятся как бы за пределами его «Описания» . Однако в сообщениях о хазарах и буртасах отмечается, что эти народы воюют с печенегами, а лежащий рядом с волжскими болгарами-эсегель «первый из краев мадьяров» соседствует с ними. В то же время сообщения о контактах печенегов со славянами и аланами у Ибн Русте полностью отсутствуют. Возможно, это является косвенным свидетельством раннего характера источника, так как после вторжения печенегов в причерноморские степи (кон. IX в.) процесс взаимодействия с ними этих народов достаточно полно отражен в разноязычной литературе того времени.

Таким образом, время составления помещённого у Ибн Русте «Описания», вероятно, застало печенегов ещё в заволжских степях, где они, согласно Константину Багрянородному, «имели место своего обитания на реке Атил [Волга], а также на реке Геих [Урал], будучи соседями и хазар, и так называемых узов» (Константин Багрянородный 1989: 155). С.А. Плетнёва считает, что заволжская Печенегия лежала в лесостепной зоне между реками Волга и Урал, доходя на севере до Жигулевских гор, называемых в некоторых источниках Печенежскими (Плетнева 1958: 164). Самым западным регионом печенежского расселения было левобережное Саратовское Поволжье, откуда автор «Описания», вероятно, и начинает отсчет «дней пути» до разных народов.

В своей статье, посвящённой сухопутной магистрале Булгар – Киев, Б.А. Рыбаков установил, что в зависимости от сложности трассы “день пути” для передвигавшихся по суше караванов колебался в пределах 31 – 46 км, а день обычного пути (при продвижении на большие расстояния) следует считать в 35 км (Рыбаков 1969: 190). Это же значение было использовано А.П. Моця и А.Х. Халиковым в их труде, посвящённом расположенным вдоль трассы Булгар – Киев археологическим памятникам (Моця, Халиков 1997: 138). Ибн Русте сообщает, что «от земли Печенегов до земли Славян» 10 дней пути. (Хвольсон 1869: 28). Однако ближайшие славянские поселения этого региона располагались на Верхнем и Среднем Дону, на расстоянии около 480 км (14 «дней пути») от Саратовского Поволжья. В качестве объяснения этого несоответствия можно выдвинуть два предположения: или это ошибка первоисточника или же данный отрезок пути преодолевался караванами с максимально возможной для них скоростью (46 км за «день» пути по Б.А. Рыбакову).

Согласно Б.А. Рыбакову сухопутные караваны идущие по трассе Булгар – Киев вступали в «Страну славян» в Подонье, в области расположения т.н. «воронежского узла» памятников роменско-боршевской культуры. По мнению исследователя самый крупный из памятников этого «узла» – городище у Михайловского кордона на р. Воронеж вполне может быть соотнесено с Вантитом (Вабнитом) – “первым городом сакалиба со стороны востока”. Оно выдвинуто далеко на восток и, действительно, является первым славянским поселением для идущих со стороны Волги путешественников, а по своим размерам (свыше 2 км по периметру оборонительного вала) городище равнялось одному из крупнейших городов Волжской Болгарии Сувару (Рыбаков 1969:194). Соглашаясь с гипотезой Б.А. Рыбакова о размещении Вантита в Лесостепном Подонье, занимавшиеся этой проблемой исследователи соотносят с ним другие археологические памятники: А.Н. Москаленко и А.З. Винников – городище Титчиху, А.П. Моця и А.Х. Халиков – Животинное городище, А.Д. Пряхин, помещающий Вантит в нижнем течение р. Воронеж, ранее предполагал в этой роли Животинное городище, сейчас же соотносит Вантит с комплексом памятников древнерусского времени у северной окраины современного г. Воронежа (Москаленко 1981: 79; Пряхин 1988: 95-96; Винников 1996: 72; Моця, Халиков 1997:136; Пряхин 1997:110).

Относительно этнической принадлежности обитателей славянских поселений Подонья большинство археологов считает, что основная их масса может быть соотнесена с представителями племенного союза вятичей (Ефименко П.П., Третьяков П.Н., Артамонов М.И., Арциховский А.В., Монгайт А.Л., Никольская Т.Н., Рыбаков Б.А., Винников А.З., Григорьев А.В.). Однако мы считаем, что правильней соотносить «Страну славян», не с Землёй вятичей, как это делали Ф. Вестберг, В.Ф.Минорский, Т.Левицкий и Б.А. Рыбаков, а с Северской землёй .

Одним из основных аргументов является анализ описанного Ибн Русте погребального обряда, археологическим аналогом которого является кремация на стороне с последующим помещением урны с прахом в верхней части курганной насыпи: «Когда умирает кто-либо из них, они сжигают труп его… На следующий день по сожжении покойника, отправляются на место, где оно происходило, собирают пепел и кладут его в урну, которую ставят затем на холм» (Хвольсон, 1869. С.29). Такой обряд не был характерен для вятичей, не известен он так же у южных (хорваты, уличи, тиверцы) или юго-западных (волыняне, древляне, поляне) племен восточных славян и у обитавших на Днепровском Левобережье радимичей. Д.А. Хвольсон, опираясь на прочтение имени царя славян как «Святблк», считал его моравским князем Святоплуком (870 – 894 гг.), а его подданных относил «частью к моравским славянам, частью к славянам, жившим на расстоянии около 350 верст на западе от печенегов», населявших земли между Хазарией и Византией (Хвольсон, 1869. С.49,140,144). Однако погребальный обряд населения Великой Морави так же не соответствует «Описанию» Ибн Русте, т.к. моравы приняли крещение ещё в 831 г. и во времена Святополка I (870 – 894 гг.) уже традиционно хоронили своих умерших по христианскому обряду (Седов 1995: 284-297).

Полное соответствие описанному Ибн Русте погребальному обряду мы находим лишь в захоронениях носителей роменской культуры Посеймья, Средней Десны и Верхней Сулы, в области проживания летописной «северы» , с которыми и должны быть соотнесены увиденные арабским путешественником обитатели «Страны славян».

Однако при соотнесении «Страны славян» с Северской землей остаётся непонятным, как на восточной границе ареала северян, простиравшегося в 820-х – 850-х гг. от Днепра на западе до верховьев Сейма на востоке, мог находится город Вантит, локализуемый большинством археологов на Дону и имя которого рядом исследователей достаточно аргументировано соотносится с содержащимся в письме Иосифа названием вятичей (в.н.н.тит). На наш взгляд, локализация Вантита на Среднем Дону, материальная культура славянского населения которого имела много общего с культурой верхнеокских вятичей вполне логична, а кажущееся противоречие между определением «Страны славян» как Северской земли и включением в неё территорий, населённых вятичами снимается, если принять во внимание мнение А.В. Григорьева, согласно которому активная колонизация в IX в. областей Верхней Оки и Среднего Дона населением, родственным северянам по облику материальной культуры, вероятней всего, шла со стороны Северской земли (Григорьев 2000: 177). Со временем отделившиеся от основного северянского массива переселенцы постепенно превратились в отдельное этнополитическое образование, принявшее в честь своего легендарного предводителя имя «вятичей». Однако во время составления описания «Славянской земли» они всё ещё могли признавать верховное главенство правителя северянского племенного союза, получая взамен помощь и поддержку при освоении новых земель.

Представляет интерес сообщение Ибн Русте о том, что правитель славян употребляет в пищу кобылье молоко. Это совершенно чуждо традиционному укладу земледельческих обществ, но характерно для кочевых культур и может указывать на то, что описываемыми у Ибн Русте славянами правил человек, придерживавшийся степных обычаев. Это мог быть некий представитель хазарской знати, которого северяне рассматривали, как своего законного правителя, одинаково равноудаленного от всех входящих в союз родоплеменных образований и поддерживающего тем самым необходимое равновесие внутри их объединения. Если верно предположение Д.А. Хвольсона о том, что “С.вит.м.л.к” является не титулом, а личным именем «С.вит.б.л.к», то свидетельство Ибн Русте не обязательно должно относится именно к Святополку I Великоморавскому (Хвольсон 1869:139 – 140). Среди славянских народов зафиксировано ещё несколько правителей с подобным именем, например, русский Святополк Окаянный или Святополк Поморский в Польше, т.е. имя Святополк входило в круг княжеских имён и соответственно его могли носить представители разных славянских династий. Что же касается сообщения Ибн Русте, то, возможно, он зафиксировал начало ассимиляции иноэтничного правящего рода Северской земли, которая нередко имела демонстративный характер. Ближайшей аналогией может служить русский князь Святослав, чьи родители носили скандинавские имена Игорь (Ингвар) и Ольга (Хельга).

При определении даты составления цитируемого Ибн Русте описания северных народов авторы исходят из того, что упоминаемые в нем мадьяры не могли появиться на территории Хазарии ранее 820-х гг., а отсутствие традиционного для более поздних арабских географов описания трех центров Руси (ас-Славийа, ас-Арсанийя и Куйаба) дает возможность определить его верхнюю хронологическую планку, так как «Куйаба», являвшаяся среднеднепровским анклавом руси, могла возникнуть только после того, как «бояре» Рюрика Аскольд и Дир захватили Киев перед своим походом на Константинополь в июне 860 г. Исходя из вышесказанного это описание можно датировать 2-й третью IX в.

Русь на Днепре.

В 1-й пол. IX в. гегемония Хазарии на Днепре и Волге начинает испытывать военно-торговое давление со стороны “руси”, политическое доминирование среди которой осуществляли выходцы из различных скандинавских регионов. Русь двигалась по Днепру и Волге с севера, из Поволховья и Приладожья – регионов, в которых североевропейские древности фиксируются с сер. VIII – сер. IX вв. (Кузьмин, Михайлова, Соболев 1997).

Первые походы на днепровском направлении, вероятно, носили разведывательный характер и были осуществлены в виде опустошительных, но кратковременных викингских набегов. Сведения о некоторых из них сохранились в византийской житийной литературе начала IX в. Так, “Житие св. Стефана Сурожского” сообщает, что в кон. VIII – первой четв. IX в. русская рать во главе с “новгородским князем” Бравлином опустошила крымские владения от Херсонеса до Керчи и после 10-дневной осады штурмом взяла Сурож (Гумилевский 1888: 21). Святой Стефан Сурожский умер в 787 г., нападение же произошло после того “через малое число лет”, что позволяет сузить его дату до промежутка между 790 и 820 гг. Исходным пунктом, откуда мог начаться этот поход, вероятно, был не Новгород (тогда еще не существовавший), а основанная скандинавскими переселенцами в середине VIII в. Ладога, в которой к временам легендарного Бравлина относятся III ярус Земляного городища (ок. 780 — ок. 810 гг.) и найденный в 1892 г. клад куфических монет 749 – 786 гг.

Однако основу процветания Ладоги составляли не только войны, но и сопутствующая им торговля. Именно посредническая роль в восточной торговле и обслуживание транзитного пути привели, по мнению Н.Е. Носова, к стремительному возвышению Ладоги во второй пол. VIII – IX вв. (Носов 1997). Согласно Ибн Русте, основными товарами русов были пушнина и рабы. “Их единственное занятие – торговля соболями, белками и другими мехами … Они производят набеги на славян, …захватывают их в плен, увозят их к хазарам и болгарам и продают” (Бартольд 1940: 21).

Осуществлявшие посредническую торговлю волжские болгары не были заинтересованы в установлении прямых контактов руси с арабскими купцами и, возможно, препятствовали продвижению русских караванов вниз по Волге через свои земли. Этим самым они вынуждали русь к поиску обходных путей проникновения на Каспий и прокладыванию маршрутов по Днепру и через византийские владения в Крыму. Именно так можно объяснить датируемое 880-ми гг. сообщение Ибн Хордадбеха, о том, что русские купцы “вывозят бобровый мех, мех черной лисицы и мечи из самых отдалённых (частей) страны славян к Румскому (Черному) морю, а с них десятину взимает царь Рума, и если они хотят, то они отправляются по Тнс (Танаис-Дон), реке славян, и проезжают проливом столицу хазар Хамлых (Итиль), и десятину с них взимает их (хазар) правитель. Затем они отправляются к Джурджанскому (Каспийскому) морю и высаживаются на любом его берегу... и иногда они привозят свои товары на верблюдах из Джурдана в Багдад” (Сведения 1985: 292).Материальным подтверждением ранних контактов руси с государственными образованиями Юго-Восточной Европы является Петергофский клад, состоявший из 82 куфических и сасанидских монет, младшая из которых была отчеканена в Балхе в 804/5 г. На двух десятках монет обнаружены распадающиеся на четыре самостоятельных системы письменных знаков граффити. Византийская представлена процарапанным в две строчки греческим именем “Захариас”, скандинавская — 12 дирхемами со скандинавскими рунами, в том числе именем “Убби” и словом “kiltR”, хазарская — 4 монетами с тюркскими рунами и арабская – 2 дирхемами со знаком “каф” и надписью “Хвала Аллаху” (Лебедев 2002: 22–23).

Вероятно, ранние контакты хазар и руси не ограничивались только торговыми операциями. На Битицком городище были обнаружены наконечники стрел «гнёздовского» типа и топор с щекавицами, которые могут свидетельствовать о присутствии в рядах штурмовавших Битицу воинов отряда русов (Комар, Сухобоков 2004: 166). Это могли быть наёмники, о практике привлечения которых на службу в воинские подразделения каганата говорят сообщения арабских авторов IX – X вв. и результаты археологических исследований памятников Поволжья (Балымерский могильник) (Измайлов 2000: 84).

Возможно, в 1-й пол. IX в. начинает складываться и успешно осуществляемая позднее древнерусскими правителями практика силового воздействия на Византию при отстаивании своих торговых интересов.
Об этом может свидетельствовать совпадение дат совершенного между 825 – 842 гг. нашествия, во время которого губительный “именем своим и делами народ Русь” опустошил малоазийские области от Боспора до Синопа, захватив находившуюся в нескольких переходах от Константинополя столицу Пафлагонии — Амастриду и известия о первых русско-византийских дипломатических контактах в конце 830-х гг.

Красочный рассказ о набеге руси на расположенный в Малой Азии византийский город Амастриду сохранился в житии св. Георгия Амастридского: «Было нашествие варваров, россов, — народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия … этот губительный и на деле, и по имени народ, начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достигнул, наконец, и до отечества святого (Амастриды), посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку» (Древняя Русь 2003: 90 - 91).

Вероятно, этот поход затронул не только византийские владения, но и земли хазарских данников на Днепровском Левобережье и обитавшие по Днепру славянские союзы. О вспышке военной активности в первых десятилетиях IX в. свидетельствует достаточно значительная в количественном отношении группа кладов, укрытых примерно в одно и то же время в Верхнем Поднепровье (Могилев 815 г., Витебский р-н 822/23 гг.), на Псле (Новотроицкое 819 г. и Нижняя Сыроватка 813 г.), Десне (Нижние Новоселки 812 или 817 г.) и на Оке (Баскач, 1-я треть IX в., Хитровка 811 г., Борки 818 г., Лапотково 817 г.), а также серия кладов Верхнего Поволжья (Угодичи, Сарское городище, Углич, Загородье, Семенов Городок, Демянск, Набатово) (Ляпушкин 1968: 82,110-111; Кропоткин 1968: сноски; Кропоткин 1978: 113). В основной своей массе младшие монеты этих кладов датируются второй пол. 810-х – первой пол. 820-х гг., однако, нахождение в одном из жилищ Новотроицкого городища дирхема 833 г. может отодвинуть дату предполагаемого укрытия этой группы кладов к сер. – 2-й пол. 830-х гг., давая нам возможность связать факт их сокрытия с походом русской рати на Византию .

В связи с этим, интересна судьба расположенного на Псле Новотроицкого городища (Сумская обл., Украина). Исследовавший его И.И. Ляпушкин считал, что Новотроицкое было разгромлено печенегами в конце IX в. Однако более чем полувековой разрыв между датой чеканки младшей из обнаруженных на Новотроицком монет (833 г.) и временем появления печенегов в южнорусских степях (890-е гг.) представляется чрезмерным.

Прояснить вопрос об этнической принадлежности напавших на Новотроицкое врагов может помочь анализ обнаруженных при раскопках городища наконечников стрел. Из 19 найденных экземпляров 10 относятся к типам, распространённым в первую очередь на севере Руси, в основном среди финно-угорских племён (Прикамье и Среднее Поволжье, Сарское городище, Вятка). Ряд наконечников имеет аналогии также и среди дружинных древностей руси в Гнёздово, Шестовице, Гульбище, Чёрной Могиле (Ляпушкин 1958: рис.9: 1,3,4,7,10,11; рис.62: 5; рис.83: 1; табл.XCIII: 14). Согласно классификации А.Ф. Медведева они принадлежат к типам 2, 35, 39, 41, 42, 45, 50, 61, 63. Пять наконечников было обнаружено в заполнении сгоревших жилых построек. Особый интерес представляет наконечник из жилища 43 — плоский, втульчатый, двушипный (Ляпушкин 1958: 125). Согласно классификации А.Ф. Медведева, его следует отнести к типу 2, который применялся вдоль западных границ Руси с кон. VIII по сер. XIII вв. и был “несомненно, заимствован русскими у западных соседей. В Западной Европе двушипные наконечники … употреблялись и для зажигательных стрел, чтобы они цеплялись за кровлю и не падали на землю” (Медведев 1966: 56). Таким образом, с большой долей уверенности можно утверждать, что Новотроицкое городище было уничтожено не кочевниками, а отрядом русов, часть которого, предположительно, составляли лучники из числа союзных или подчинённых русам финно-угорских племён.

Взятое в плен население стало рабами, а непригодные к этому по возрасту или физическим данным жители – перебиты на месте. Об этом свидетельствуют останки семи погибших людей, обнаруженные в шести жилищах (№ 2, 4, 24, 30, 39, 43) Новотроицкого городища. Все они принадлежат женщинам зрелого возраста (около 40 лет, причем одна из них была, вероятно, горбатой) и маленьким детям в возрасте от 10 – 12 месяцев до 5 лет (Ляпушкин 1958: 54, 59, 95, 104, 118, 125). Это весьма напоминает «почерк» разорите-лей Амастриды. Там русы также действовали «не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев». Части человеческих скелетов были обнаружены и при исследовании культурного слоя, поэтому можно утверждать, что потери новотроицких северян не ограничились семью убитыми в полуземлянках старухами и детьми. В целом, судьба городища представляет яркую иллюстрацию к свидетельству Ибн Русте о том, что “когда они [русь] нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его всего. Женщинами побеждённых сами пользуются, а мужчин обращают в рабство” (Хвольсон 1869: 38-39).

Исходя из приведенных выше фактов, можно осторожно предположить, что сплавившаяся по Днепру русь (клады Верхнего Поднепровья) после разгрома византийских владений в Крыму и Малой Азии на обратном пути прошлась огнем и мечом по северо-западной окраине Хазарского каганата (Нижний Днепр, Десна, Ока) и, вызвав выпадение многочисленной группы кладов по Волге, вернулась в район Поволховья и Приладожья .

Одним из результатов Амастридского похода могло стать появление на северо-западе современной России государственного образования, объединившего под властью руси многочисленные славянские и финно-угорские племена, населявшие верхние течения Днепра и Волги. Это позволило правителю руси принять титул «кагана», тем самым заявив о своей независимости и равноправии по отношению к одному из могущественнейших восточноевропейских государств того времени.

Практика более позднего времени показывает, что итогом русских нашествий на Византию обычно становилось заключение мирного договора, содержавшего выгодные для руси торговые условия. Возможно, именно это и было целью миссии, направленной “каганом русов” к византийскому императору в конце 830-х гг. Сообщение о ней содержатся в составленных епископом Пруденцием “Бертинских анналах”. Согласно им, в состав прибывшего ко двору Людовика Благочестивого в 839 г. византийского посольства входили люди “которые говорили, что их зовут рос», правитель которых именовался «хакан» (Сахаров 1980: 36-37). Они посещали византийского императора, но не смогли вернуться домой прямой дорогой, “так как пути которыми они прибыли в Константинополь шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен”. Вероятно, под «варварами» подразумевались господствовавшие в Причерноморье с 829 г. венгры, нападавшие на преодолевавшие днепровские пороги торговые караваны, подобно тому, как это делали сменившие их печенеги.

Людовик расспросил послов и, узнав, что они являются “свеонами” (шведами), задержал до выяснения истинных целей их прибытия. Однако можно предположить, что все закончилось благополучно и послы вернулись на родину. С одним из участников этой миссии С.С. Ширинский связывает погребение из кургана 47 в Гнездове. По его мнению, об этом говорит и обрядность (трупосожжение в ладье), и состав находок, среди которых соотносимые им с посольскими дарами превращённый в подвеску золотой солид императора Феофила, массивная каролингская шпора из серебра и серебряное шитье (Ширинский 1997). Возможно, находка погребения «посла» в Гнёздово не случайно, т.к. в 1-й пол. IX в. Гнёздово являлось самой южной точкой продвижения руси на Днепре и, вероятно, маркировало границу “Русского каганата”, существование которого с конца 830-х годов фиксируют не только европейские, но и восточные источники.

Источники могут помочь и в определении точного местоположения страны русов. Согласно Ибн Русте русы жили “на острове, окруженном озером. Окружность этого острова… равняется трем дням пути; покрыт он лесами и болотами; нездоров и сыр до того, что стоит наступить ногою на землю, и она уже трясётся, по причине (рыхлости от) обилия в ней воды. Русь имеет царя, который зовётся Хакан-русь… Пашен Русь не имеет и питается лишь тем, что добывает в земле славян, … единственный промысел их — торговля соболиными, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим” (Хвольсон 1869: 34-36).

Пытаясь локализовать местонахождение острова русов, мы исходим из того, что образ обширного острова, окруженного огромным пресноводным водоемом, мог появиться в трудах мусульманских географов вследствие не совсем точно понятого или переданного описания одного из отрезков северной части Волжского пути (Балтийское море – Финский залив – Нева – Ладожское озеро – Волхов – озеро Ильмень – “Селигерский путь” – Верхняя Волга), ограниченного с двух сторон такими значительными пресноводными водоемами как Ладожское озеро и озеро Ильмень.

Подробное описание движения по этому отрезку оставил Адам Олеарий, посетивший Россию в составе голштинской дипломатической миссии 1634 г. После пересечения границы посольство проплыло по Ладожскому озеру 12 миль, утром 22 июля сделало остановку на Волховской губе, вечером прибыло в Ладогу, из которой отплыло во второй половине следующего дня. До вечера флотилия из 7 судов преодолела два порожистых участка и устроило ночевку у монастыря Николы на Посаде. В середине дня 24 июля с попутным ветром суда под парусами прошли 4 мили до д. Городище, откуда после полуночи еще 4 мили до д.Сольцы. Отдохнув весь день, посольство вечером прошло 6 миль до с. Грузино, откуда 26 июля в три часа утра прошло 4 мили до д. Высокой. Весь следующий день и ночь флотилия провела в движении и утром 28 июля к восходу солнца прибыла к д. Кречевице под Новгородом (Олеарий 1986: 297 – 301). На весь путь по Волхову, общая длина которого равняется 224 км, двигавшееся против течения немецкое посольство затратило около 7 суток, в среднем проходя за “день пути” 32 км, что почти укладывается в раннесредневековый норматив .

К сожалению, мы не смогли найти описания прохождения того же маршрута по течению, но если применить систему расчетов IX – X вв. , то сплав по реке протяженностью 224 км должен был занять у путешественников не более трех “дней” пути. Таким образом, лежащая по берегам Волхова местность вполне может быть соотнесена с “островом русов” Ибн Русте по своим размерам (210 – 225 км² – “три дня пути” в длину и ширину), топографии (земля, ограниченная крупными озерами), климату (нездоровый, сырой) и ландшафту (покрыт болотами и лесами).

Интересно сравнить описание Ибн Русте с исторической топографией приладожского региона во 2-й пол. VIII – 1-й пол. IX столетия. Согласно Е.Н. Носову, Ладога была основана “на самой северной окраине славянского мира, в двух сотнях километров от коренной территории славян у озера Ильмень. На запад от нее тогда тянулись сплошные незаселенные болотистые леса, а на восток лишь далеко на р.Сяси начинались районы расселения финно-язычных племен. В отличие от ильменского Поозерья с его плодородными почвами и широкими поймами р.Веряжи и озера Ильмень, в отличие от разработанных долин крупных рек Приильменья — Ловати, Полы, Мсты, никаких особых преимуществ для развития сельскохозяйственной деятельности низовья Волхова не давали. В окрестностях Ладоги не было плотного скопления сельских поселений и она не являлась центром аграрного района, обеспечивавшим и определявшим ее благосостояние. Известные поселки обнаружены лишь непосредственно вдоль Волхова и явно ощущается тяготение и приуроченность основных из них к наиболее сложным участкам водной артерии. В первую группу входит непосредственно сама Ладога и ее ближайшее окружение, вторая — расположена в 9 км выше по течению от нее у опаснейших гостинопольских порогов, третья в 30 км выше последних, у пчевских порогов. В каждой группе имелись укрепленные поселения, что знаменательно, поскольку городища этого времени в Приильменье и в Приладожье единичны… Имеющаяся картина говорит о приречной агломерации, а не о группировках населения в местах наиболее удобных для земледелия и скотоводства. Главным было обслуживание пути, а на втором плане аграрно-хозяйственная деятельность” (Носов 1997).

Если соотнесение “острова русов” с Приладожьем и Поволховьем верно, то именно здесь располагался административный центр “Русского каганата” и находилась резиденция его правителя. Отсюда русы отправлялись в далекие торговые походы и грабительские набеги на поселения славян, которые, согласно свидетельству Гардизи, для избежания плена и разорения “приходили к русам служить, чтобы этой службой приобрести для себя безопасность” (Бартольд 1940: 22). ПВЛ сообщает, что “варяги из заморья” взимали дань с кривичей, словен, чуди и мери, через земли которых проходила значительная часть Днепровского и Волжского путей. Определение Гардизи подданных русов как славян-“сакалибов” не должно нас смущать, так как под этим термином арабские географы нередко подразумевали не только этнических славян, но и другие северные народы Восточной Европы.
Под 862 г. ПВЛ сообщает, что платившие варягам дань племена “изъгнаша варяги за море и не даша им дани и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и въста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся” (ПВЛ 2007: 13). Вероятно, это событие должно быть отнесено ко 2-й пол. 850-х гг., поскольку «бояре Рюрика» Аскольд и Дир, появились под Константинополем в июне 860 г. Возможной причиной восстания могла стать смерть кагана русов, совершившего поход на Амастриду и организовавшего посольство 839 г. Кончина могущественного правителя неизбежно должна была вызвать борьбу за власть между его наследниками или преемниками, что привело к ослаблению руси и дало племенам-данникам шанс на успешное восстание. Причиной же возникшего внутри восставших конфликта могли стать притязания каждого из победителей на осуществление гегемонии вместо ушедших варягов. Результатом усобицы стало направление “за море” делегации чуди, словен, кривичей и веси, которая пригласила Рюрика с братьями “владеть и княжить нами”.

По мнению А.Н. Кирпичникова, археологически призвание варягов фиксируется в Ладоге появлением небольшой группы постоянно проживающих выходцев из Скандинавии, оставивших после себя обособленный курганный могильник (13 насыпей) в урочище Плакун, ряд особенностей которого роднит его с захоронениями Ютландии. Изменяется и характер городской застройки. В слоях 2-й пол. IX в. на Земляном городище обнаружены стандартные по размеру участки земли — парцеллы, аналогичные найденным при раскопках датского города Рибе (Кирпичников 1997). Учитывая, что послы, прибывшие в Ингельгейм, были «из рода свеонов», можно предположить, что к числу свеонов-шведов принадлежал и сам каган русов. В таком случае весьма логичным является призвание на его место дружины давних соперников шведов — данов.

Вероятно, Рюрик сохранил за собой титул “кагана”. Об этом может свидетельствовать сохранившаяся в Салернской хронике и датируемая 871 г. часть переписки императора Людовика II Немецкого и византийского императора Василия упоминающая народы, правители которых, по мнению византийцев, носят титул “хакан”, не употребляемый относительно этих правителей в западноевропейской терминологии: “хаганом мы называем государя авар, а не хазар или норманнов”. Это сообщение хорошо сочетается с записью в Бертинских анналах о русах-свеонах, прибывших из Византии. Кроме того, как отмечает А.В. Назаренко, «из ответа Людовика ясно, что в византийской императорской канцелярии около 870 г., как и в 839 г., древнерусского князя продолжали именовать «хаганом», к тому же явно соотнося этот титул с титулом хазарского кагана» (Древняя Русь 2003: 290).

Согласно источникам, титул “каган” наряду с титулом “великий князь” применялся к правителям Руси вплоть до конца XII в. Анонимный персидский автор “Худуд ал-Алам”, описывая в конце X в. страну Русов, к востоку от которой “ гора печенегов, на юг – река Рута, на запад – славяне, на север – ненаселённый север” сообщает, что ее правителя зовут “Рус-хакан” (Новосельцев 1965: 399). В XI в. создавший “Слово о законе и благодати” митрополит Илларион именует каганами Владимира I и Ярослава Мудрого, в “Слове о полку Игореве” так титулуется Олег Святославич, а одно из граффити XI – XII вв. из киевского Софийского собора содержит обращение “Спаси, господи, кагана нашего” (Артамонов 2001: 492 Сноска 1214).

Вскоре после прибытия Рюрика центр власти переносится из Ладоги к истокам Волхова и столицей государства становится Городище (Рюриково городище) — древнейший Новгород русских летописей. “Значительная плотность населения в Поозерье и к юго-западу от озера Ильмень, разветвленная речная сеть, охватывавшая обширные территории освоенные славянами создавали наилучшие возможности для административного управления всей землей и сбором дани. Кроме того, схождение здесь торговых путей также включало район истока Волхова в международную торговлю и способствовало его экономическому росту” (Носов 1997).

Этим же временем датируется и новое продвижение руси по Днепру. Оно связано с походом Аскольда и Дира, отпросившихся у Рюрика с “родом” своим в Царьград. Возможно, приближенные Рюрика увели с собой воинский контингент, ставший ненужным правителю Северной Руси после упрочнения его власти и распределения владений среди участвовавших в призвании “мужей”. В качестве аналогии можно привести действия Владимира Святославича, который в 980 г. выбрал из помогавших ему в захвате власти варяжских наемников “мужей добрых, умных и храбрых и роздал им города; остальные же отправились в Царьград к грекам” (ПВЛ 2007: 174).

Согласно византийским источникам, ночью 18 июня 860 г. столица империи была неожиданно блокирована несколькими сотнями русских боевых судов с восьмитысячным войском на борту и подвергнута осаде. «Венецианская хроника» сообщает, что «народ норманнов на трехстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к Константинополю. Но так как они никоим образом не могли нанести ущерб неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там большое множество народу и так с триумфом возвратились восвояси» (Древняя Русь 2003: 291).

Возникшая в результате этого нападения напряженность могла сохраняться в русско-византийских отношениях вплоть до воцарения императора Василия I Македонянина (866 – 886 гг.), который “народ россов, воинственный и безбожнейший, посредством щедрых подарков золота и серебра и шелковых одежд привлек к переговорам и, заключив с ними мирный договор, убедил сделаться участниками божественного крещения и устроил так, что они приняли архиепископа, получившего рукоположение от патриарха Игнатия”, чье второе патриаршество относится к 867 – 877 гг. Попытки обращения руси случались и раньше. Об этом свидетельствует сообщение о крещении князя Бравлина и факт нахождения Константином Философом во время его пребывания в Херсоне в 861 г. написанных русскими письменами Евангелия и Псалтыри, по которым будущий просветитель славян научился читать и говорить на русском языке (Артамонов 2001: 444 – 445).

Центром днепровской руси стал Киев, в котором Аскольд и Дир обосновались еще до своего похода на Царьград в 860 г. ПВЛ сообщает, что они захватили этот племенной центр незначительного (“притесняли полян древляне и иные окрестные люди”) правобережного объединения полян, не встретив особого сопротивления: “И поидоста по Днепру, и идуче мимо и оузреста на горе градо и оупрашаста и реста чии се градок. Они же реша была суть три братья Кий, Щек, Хоривъ иже сделаша градок сь и изгибоша и мы седим платяче дань родом их козаром. Аскольдо же и Дир остаста в граде сем и многи варяги съвокуписта и начаста владети польскою землею” (ПВЛ 2007: 13). Вероятно, именно тогда и могла быть выплачена хазарам демонстративная дань мечами, являвшихся излюбленным оружием «руси».

Русь и племена Днепровского Левобережья в конце IX в.
Окончательно вытеснить хазар и установить полный контроль над Днепровским путем русы смогли лишь четверть века спустя, при приемнике Рюрика – Олеге Вещем. Летопись сообщает, что «в год 6390 (882) Поиде Олегъ, поимъ воя многи, варяги, чудь, словън, мерю, весь, кривичи, и приде къ Смоленьску съ кривичи, и прия градъ, и посади мужъ свои, оттуда поиде вниз, и взя Любецъ, и посади мужъ свои... И убиша Асколда и Дира… И съде Олегъ княжа в Киевъ, и рече Олегъ: "Се буди мати градомъ русьскимъ» (ПВЛ 2007: 14). Покончив с Аскольдом и Диром, Олег покоряет в 883 г. древлян, в 884 г. — северян, а в 885 г. — радимичей. Причём, если в первом случае летописец сообщает, что «поча Олег воевати деревляны и примучив а, имаша на них дань по чернъ кунъ», то во втором случае князь просто «победи съверяны и възложи на нь дань легъку», а в третьем и вовсе дело обошлось одними дипломатическими средствами: «посла к радимичем рька камо дань даете. Они же реша «Козаром» и рек им Олег не даите козаром но мне даите и въдаша Ольгови по щьлягу якоже и козаром даху» (ПВЛ 2007: 14). Вероятно, после произошедшего у них на глазах «примучивания» древлян и стремительного разгрома хазарских же данников северян, радимичи просто решили не искушать судьбу и подчиниться силе, признав власть Олега на тех же условиях, на которых раньше признавали власть хазарского кагана. Результатом этих походов стало появление Древнерусского государства и установление Рюриковичами полного контроля над путем “из варяг в греки”.

Ответом хазар на отторжение от кагана значительных территорий с проживавшим на них многочисленным населением могло стать распространение введённой при Аскольде и Дире торговой блокады и на волжские центры руси. По мнению В.Я. Петрухина, об этом свидетельствует прекращение в последней четверти IX в. притока арабского серебра в Восточную Европу и Скандинавию, возобновляемое в полной мере лишь после смерти Олега в 910-е гг., но уже из среднеазиатских владений Саманидов, через Волжскую Болгарию, в обход Хазарии (Петрухин 1996: 11).

Предпринять более решительные действия по защите своих интересов и подданных на Днепровском Левобережье хазары уже не могли. Испытанные союзники мадьяры в конце IX в. были изгнаны печенегами из Доно-Днепровского междуречья, а затем победители обрушились на северные и западные провинции каганата. Мощное государство с прочной экономикой, яркой культурой и сильной центральной властью развалилось. В руках хазар осталось несколько таманских и восточно-крымских портов, а также устье Волги и низовья Дона, по которым проходил оживленный торговый путь.

Вероятно, ещё одним восточнославянским союзом, втянутым в конфликт Олега с северянами и радимичами были родственные им вятичи, обитавшие в стратегически важном бассейне Оки.
О тесных связях вятичей с хазарами говорит не только летописное сообщение о выплате ими хазарской дани вплоть до 960-х гг., но и присутствие салтовских украшений среди находок, полученных при раскопках поселений и погребений вятичей. Однако письменные источники о столкновениях руси с вятичами молчат вплоть до походов Святослава в 960-х гг. Значит ли это, что их не было вовсе? Известно, что в походе Олега на Константинополь в 907 г. участвовали не только “множество варяг, и словен, и чюдь, и кривичи, и меря, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо”, но также хорваты, дулебы, тиверцы и вятичи. На каких условия и при каких обстоятельствах оказались воины этих племён в составе войска Олега — неизвестно.

В связи с Северской войной Олега и проблемой его отношений с вятичами значительный интерес представляет особая группа кладов, зарытых в конце IX в. в вятических землях на Верхней Оке. В их составе встречаются восточные монеты, славянские, финские, салтовские (хазарские) и скандинавские украшения. Среди них следует назвать клады у с. Мишнево Лихвинского у. Калужской губ. (101 дирхем с младшей датой 867 г., фрагмент серебряной цепи из рубчатой проволоки); с. Железница Зарайского у. Рязанской губ. (дирхемы с младшей датой 877/878 г., 2 шейные гривны вятского типа, браслеты, пяти- и семилучевые височные кольца, салтовские серьги, серебряный наконечник пояса); городище у с. Супруты Щекинского р-на Тульской обл., разгромленное при штурме (обнаружено уже более 100 костяков погибших жителей; опубликовано два клада: а) 20 дирхемов с наиболее поздней датой 866 г., 2 салтовские серьги, проволочное височное кольцо, серебряная тордированная гривна глазовского типа с гранёными головками, скрученная в спираль б) железные удила с бронзовыми фигурными псалиями (Скандинавия, стиль Борре), чеканные бляшки поясных наборов, возможно, железный сошник; клад находился в роменском лепном горшке (датировка вещей — конец IX в.); с. Бобыли. Тельченский р-н, Орловская обл. (337 дирхемов с младшей датой 875/876 г); с.Острогов (дирхемы с младшей датой 870 г.); с.Растовец (дирхемы с младшей датой 864 г.); с.Хитровка. Каширский у., Тульская губ. (1007 арабских и византийских монет с младшей датой 876/877 г.)

Любопытно отметить, что тем же периодом датируются и клады в соседнем с Верхней Окой северянском Посеймье, у д.Моисеево, Дмитриевского у., Курской губ. (р.Свапа): а) до 30 серебряных дирхемов с младшей датой 865 г. и одна византийская монета Михаила III Порфирородного (842 — 867 гг.) б) в глиняном сосуде клад арабских дирхемов IX в. .

Учитывая близость младших дат найденных в кладах монет, представляется маловероятным, чтобы это были простые “накопительные” клады. О том же свидетельствует и сам состав кладов. Как отмечали Т. Нунан и Р.К. Ковалёв, клады, попавшие в землю в конце IX в., “состояли преимущественно из более старших дирхамов, чеканенных до 860 г.”. Основываясь на анализе ряда кладов, в том числе из Хитровки, Бобылей и Погребного, они приходят к выводу, что “в течение периода около 860 – 880 гг., который можно назвать эпохой Рюрика, в циркуляции было огромное количество монет. Более половины дирхамов из кладов, зарытых в Восточной Европе между ок. 780 – 899 гг., было захоронено именно в это время”. Массовое выпадение этих сокровищ в виде кладов исследователи связывают со вспышкой “интенсивных войн в русских землях, в которые были вовлечены соперничающие между собой группы викингов и местные народы” (Нунан 2002: 156, 158; Нунан, Ковалёв 2002: 155–156).

Судя по всему, период выпадения верхнеокских и сопутствующих им посеймских кладов приходится на последние десятилетия IX в., скорее всего, на 880-е годы. Столь единовременное их выпадение, было, вероятно, связано с глубоким и опустошительным рейдом русов в страну враждебных славянских племён (северян и вятичей), а главной целью похода мог быть отвлекающий удар по восточным северянам и родственным им вятичам, не позволивший их отрядам оказать помощь воевавшим с Олегом деснинским сородичам.

Исходя из топографии кладов можно даже попытаться восстановить вероятный маршрут этого похода — из Ярославского Поволжья к устью Оки, вверх по её течению до устья Упы (клад у с. Мишнево), далее по Оке и её притокам (разгром Супрутского городища), затем вверх по Оке до Самодуровского озера, отсюда по Свапе мимо Моисеево (дирхем 865 г.). Возможно, поход завершился выходом на Сейм и Десну и соединением с войском Олега Вещего, но не исключено и другое. Разгромив вятичей, как потенциальных союзников северян, и создав угрозу для восточносеверянских земель (Посеймье), поволжская русь и её союзники вернулись на свои базы в районе Тимерёво. Проведение подобных сложных стратегических операций не является чем-либо необычайным для дружин руси того времени. Аналогичная по замыслу операция была осуществлена столетием позже, в 985 г., во время похода Владимира Святославича на Волжскую Булгарию. Силы самого Владимира и воеводы Добрыни, выступив соответственно из Киева и Новгорода, сошлись в заранее условленной точке Верхнего Поволжья и отсюда на ладьях двинулись в сторону Булгара. Одновременно с этим со стороны степей по булгарам ударили союзные Владимиру торки.

В связи с событиями рубежа IX – X вв. особый интерес представляют материалы разгромленного в то время городища Супруты в землях вятичей на Упе. Среди них обращает на себя внимание обилие материалов скандинавского и северного происхождения: котлы, весы, ланцетовидные наконечники стрел, роскошные удила в стиле Борре, гривны и фибулы с гранёными головками, ледоходные шипы, щитовидные подвески, ладейные заклёпки. Во всём этом видится яркая иллюстрация к высказыванию Т.С. Нунана относительно “соперничающих между собой групп викингов”, которые, опираясь на местные племена, вели между собой борьбу за контроль над богатствами Восточной Европы. Подобной точки зрения придерживается и В.В. Мурашёва, считающая, что совокупность материалов Супрутского городища отражает процесс «установления викингами контроля над важнейшими речными путями Восточной Европы». По мнению исследовательницы, городище являлось ключевым пунктом инфраструктуры этого участка пути» и было занято некоей варяжской дружиной, превратившей его в «административный центр и в пункт сбора дани» (Мурашёва.2006: 199). В таком случае не исключено, что поход в страну вятичей был вызван ещё и необходимостью покончить с опасным для Рюриковичей соперником скандинавского происхождения, опиравшегося на полиэтничную по своему составу дружину (население Супрут, судя по всему, имело смешанный славяно-балто-финский состав, в быту и культуре которого прослеживалось значительное хазарское влияние) (Воронцова 2002: 109-119).

Впрочем, более вероятно, что окруженные практически со всех сторон зависимыми от Каганата племенами супрутские русы являлись хазарскими наемниками, призванными охранять одно из ключевых звеньев важной торговой магистрали и присутствие которых было зафиксировано ал-Масуди в армии Каганата (“русы и славяне…также служат в войске царя”). Вероятно, отряды пехотинцев хазары использовали в условиях, когда действия степной кавалерии были бы не эффективны, например в сильно пересеченной, болотистой или лесистой местности. Одно из таких славяно-русских подразделений могло базироваться на Супрутском городище, контролируя переход из Дона в Оку и защищая эти земли от набегов балтских (голядь) и скандинавских отрядов. В таком случае ликвидация Супрут была для Олега необходимым условием укрепления собственных позиций на землях хазарских данников. В пользу подобного варианта говорит и заключение В.В. Мурашёвой относительно вещей из супрутского клада 1969 г.: «комплекс представляет собой редчайший для эпохи викингов «всаднический» клад (удила с псалиями, два ременных набора и серебряные пластины, которые можно интерпретировать, как накладки на переднюю и заднюю луки седла) … Происхождение поясного набора, детали которого отлиты из серебра, связаны с декоративно-прикладным искусством Хазарского Каганата» (Мурашёва 2006: 199). Таким образом данный клад мог принадлежать знатному русу — главе наёмного хазарского гарнизона.

Находка на Супрутском городище дирхемов, отчеканенных при Саманиде Исмаиле ибн-Ахмаде в 900 г. и 903/904 гг. (подражание) позволила А.В. Григорьеву выдвинуть гипотезу о том, что «нумизматический комплекс Супрутского городища мог сложится не ранее 904 г. и не позднее 1-й пол. 10-х гг. X в. Учитывая находку дирхема 906 г. на Щепиловском городище, датировка гибели поселений раннего периода может быть несколько сужена. Вероятно, разгром поселений и ликвидация торгового пути произошли в районе 910 – 915 гг.» (Григорьев 2005: 139). Однако встреченные в слое Супрутского городища (дирхем 900 г. раскопки С.А. Изюмовой, кв.96-97, 2-й пласт; подражание дирхему 903/904 гг., раскопки А.В. Григорьева, кв.102, дерн) единичные саманидские дирхемы (Григорьев 2005: 193-195), скорее всего не могут быть связаны с этим разгромом, поскольку во всех вышеперечисленных кладах (Мишнево, Железница, Супруты, Бобыли, Острогов, Растовец, Хитровка, Моисеево) были зафиксированы только аббасидские монеты, отчеканенные до 880-х гг. и попавшие в ареал роменской культуры по Доно-Окскому пути из Хазарии. Иные восточные монеты (аббасидские X в., саманидские, саффаридские и тахиридские дирхемы) начинают поступать в Восточную Европу из Волжской Болгарии лишь в 10-е годы X в., после прорыва блокады, введённой хазарами в последней четверти IX в. (Петрухин 1996: 11). То есть, разрыв между выпадением кладов с аббасидскими дирхемами и началом поступления саманидских дирхемов после организации соединявшего Среднее Поволжье и Киевское Поднепровье водного торгового пути составляет не менее 25 лет . Это в свою очередь указывает на то, что городище было вновь заселено спустя некоторое время после разгрома.

В любом случае, согласованные удары по Северским землям со стороны Киева в район Черниговского Подесенья и с севера через земли вятичей неминуемо должны были привести к быстрой капитуляции северян, что и зафиксировано в ПВЛ. Не имея возможности и, по-видимому, желания вступать в затяжную войну на обширных Северских территориях, Олег удовлетворился получением “лёгкой дани” и установлением жёсткого военного контроля над районом Чернигова, непосредственно примыкающего к Днепру и Днепровскому пути. Вполне вероятно, что здесь обосновался варяжский правитель, обладавший заметной автономией по отношению к Киеву. В таком случае можно предположить причину, по которой поволжские дружины остановились на северных границах Посеймья — Олегу необходимо было поддерживать на Левобережье определённый баланс сил, выступая в качестве третьей, решающей силы. Существование зависимой, но непокорённой Северской земли являлось гарантией против чрезмерного усиления Черниговского владетеля. А присутствие мощного воинского контингента руси под Черниговом (лагерь в Шестовицах) должно было сдерживать возможные непредсказуемые действия восточных северян. При этом оба владения являлись для Киева щитом против вероятного удара со стороны Хазарского каганата. Относительно вятичей можно предположить, что сокрушительный рейд руси произвёл на них известное впечатление, проявившееся в участии их отрядов в Царьградском походе Олега.

Русь на Волге и Каспии

Говоря о данной вспышке военной активности, следует обратить внимание и на любопытную закономерность, которая начинает прослеживаться именно с этого времени. Практически вслед за фиксируемыми ПВЛ войнами руси против славянских племён в конце IX в., восточные источники свидетельствуют о вторжении пиратских дружин русов на Каспий между 864 – 884 гг. Затем, в 907 г., следует поход Олега на Константинополь, а в 909 – 910 гг. русы, закрепившись на о. Абесгун, совершают набеги на берега Мазандерана и громят г. Сари. В 911 г. следует заключение договора между Олегом и Византией, а в 913 – 914 гг. русы вновь появляются на Каспии. Аналогичная ситуация прослеживается и позднее — русы вновь отмечены на Каспии в 943 – 944 гг., тотчас после завершения противостоянии князя Игоря с Византией.

Объяснить подобную последовательность может ситуация, сложившаяся в Киеве после захвата его Владимиром в 980 г. Собранная им для борьбы с Ярополком варяжская рать, не удовлетворённая окончанием войны, предъявила князю требование: “се града нашь и мъı прияхом єи да хочемь имати окуп на них по 2 гривне от человека и рече им Володемер пождете даже въı кунъı сберуть за месець и ждаша за месяць и не дасть им и реша Варязи сольстилъ єси нами да покажи нъı путь въ Греки. Он же рече им идете и избра от них мужи добръı смъıсленъı и добры и раздаша им градъı прочии же идоша Царюграду в Греки” (ПВЛ 2007: 37). Вероятно, после завершения каждой из серии войн, что вели киевские князья с помощью скандинавов (против славянских племён при Олеге, против Византии при Олеге и Игоре), у них на руках оказывался излишек военной силы, представлявший откровенную угрозу их собственной власти и благосостоянию государства. Способом избавиться от таких “излишков” было отправить их в новый, ещё более дальний самостоятельный поход. Владимиру же пришлось хитростью тянуть время, собирать собственные силы и, в конечном итоге, “сплавлять” варягов в Константинополь в качестве наёмников — вероятно, печальный исход большинства каспийских предприятий русов сделал это направление походов весьма непопулярным среди северных воинов. Еще одной причиной прекращения набегов русских дружин на Каспий был разгром Святославом иудейской Хазарии и появление в хазарских городах хорезмийских гарнизонов, вряд ли склонных пропускать военные отряды язычников в области, населенные единоверцами-мусульманами.
В связи с Каспийским направлением движения руси следует рассмотреть и роль Волжского пути в становлении Древнерусского государства. Арабские источники сообщают, как известно, о трёх центрах русов: Куяба, ас-Славийя и ас-Арсанийа. Первые два из них традиционно отождествляются с Киевом и Новгородом (землёй словен). Местоположение третьего, откуда привозят на продажу чёрных соболей и куда под страхом смерти не допускаются чужеземцы, остаётся спорным. Определить его местонахождение можно, рассмотрев места концентрации находок скандинавского происхождения. При этом следует отметить, что упоминание этих трёх центров относиться не ранее, чем к рубежу IX – Х вв. (860-е гг. — приход Аскольда и Дира в Киев).

Расположенное близ Смоленска, Гнёздово возникает в нач. IX в., в пользу чего говорит датировка ряда изученных курганов и нижнего слоя самого поселения. С самого начала оно имело смешанный состав населения, куда входили славяне, скандинавы, балты и, отчасти, финно-угры. Но примерно так же обстоит дело и с протогородскими центрами Ярославского Поволжья. Тимерёвский, Михайловский и Петровский комплексы возникают в IX в., достигая своего расцвета в середине Х в. Основанные в мерянских землях, эти центры контролировали Волжский торговый путь.

Таким образом, на IX в. археологически прослежены два центра, откуда могла исходить военно-торговая активность руси и которые могут претендовать на роль “ас-Арсании” арабских источников. Ибн Хаукаль пишет: «Что же касается Арсы, то я не слышал, чтобы кто-либо упоминал о достижении её чужеземцами, ибо они [её жители] убивают всех чужеземцев, приходящих к ним. Сами же они спускаются по воде для торговли и не сообщают ничего о делах своих и товарах своих и не позволяют никому следовать за собой и входить в страну свою» (Новосельцев 1965: 412).

От этого несколько отличается сообщение ал-Саведжи: «Русов три группы. Одна группа близко к Булгару, и царь их находится в городе, называемом Ку.а.на, и он [город] больше Булгара. [Другую] группу называют Аусани и царь их находится в месте, именуемом Арта. [Третья] группа, лучшая из всех, называется Джалаба (Джаба). И торговцы туда не ходят и не ходят дальше Булгара. И в Арту никто не приходит, так как всякого чужеземца, туда отправляющегося, убивают» (Новосельцев 1965: 413).

Интересно, что обычно «лучшей» или «высшей» группой русов именуют вторую из них, называемую ас-Славийа. В данном случае ал-Саведжи ставит её на третье место, называет её «Джалаба» и приписывает ей особенность, обычно относимую только к Арсе — убийство чужеземцев.

Но наиболее интересным тут является последнее утверждение, что торговцы, желающие иметь дело с обитателями «Джалаба» и, вероятно, Арты, “не ходят дальше Булгара”. Из этого следует, что путь в эти земли идёт именно через Булгар, то есть по Волге. Именно Булгар является точкой отсчёта для всех, желающих попасть в земли русов. Это недвусмысленно указывает на ближайшую точку концентрации варяго-русских древностей в Ярославском Поволжье — Тимерёво, Михайловское, Петровское. Видимо, это и является «Арсой», поскольку известно, что ас-Славийа (Новгород) это — “самая отдалённая из них группа”. Утверждение же, будто жители Арсы убивают чужестранцев (т. е. фактически мусульманских купцов), появилось, возможно, в момент очередного резкого противостояния между русью и мусульманами после очередного неудачного похода на Каспий, каким был, например, набег 909/910 г, закончившийся истреблением пришельцев (Древняя Русь 2003: 223).

Известие о данном разгроме не могло вызвать у Поволжской руси тёплых чувств к мусульманам, ближайшие из которых обитали в Булгаре. Вероятно, всякий мусульманин в тот период рассматривался, как вражеский лазутчик, с которым и поступали соответственно. Позднее же утверждение об избиении чужеземцев стало устойчивой легендарной характеристикой жителей третьего «центра» русов, начав кочевать по работам арабских географов. Кроме того, существовала ещё одна причина, из-за которой обитатели Верхнего Поволжья могли относиться к чужеземцам с подозрением и опаской. Появилась она во второй половине Х в., когда дружины хоросанских гази стали появляться в «землях сакалиба» за Булгаром, занимаясь захватом невольников. Они, «двигаясь по пути купцов, достигали пределов земли славян, нападали там на их поселения и немедленно уводили невольников за границу» (Мишин 2002: 182). Разумеется, что в свете таких визитов обитатели «земель сакалиба, а в первую очередь господствующая там русь, могли в любом мусульманине видеть потенциального охотника за рабами или их лазутчика.

Таким образом, сообщение о том, что жители Арты убивают чужестранцев, возможно, является свидетельством непростых взаимоотношений двух политических образований – Волжской Руси и Волжской Болгарии, в попытках установить свою гегемонию над проходящим по Итилю торговым путем. Предположительно, результатом этого противостояния стало определенное равновесие сил, когда правители Волжской Болгарии разрешали руси торговать на своих рынках, но блокировали их дальнейшее продвижение вниз по Волге, а контролировавшая Верхнее Поволжье русь пресекала всякое проникновение в подвластные ей земли возможных агентов своего «вероятного противника». Своего пика неприязнь к мусульманам могла достигать после неудачных походов на Каспий и следовавших за этим истреблением остатков возвращавшихся русских дружин мусульманским населением Нижней и Средней Волги

Нельзя сказать, что русы видели в Волжском пути лишь удобный путь для разбойничьих набегов. Судя по всему, события на Волге развивались по тому же сценарию, что и на Днепре. Различие состояло лишь в том, что, наткнувшись на волжских болгар и не сумев преодолеть установленную ими блокаду, русы находят обходной путь через византийские владения в Крыму и хазарские в Подонье и Нижней Волге, откуда затем всё же проникают на Каспий. После первых «разведывательных» рейдов (ок.884, в 909/910, 913 гг.), русь предпринимает полномасштабное вторжение с попыткой прочно обосноваться в этом регионе (поход 943/944 г.). О серьезности их намерений свидетельствует Ибн Мискавейх. Согласно ему, заняв важный в стратегически важный город Бердаа, русы заявили местным жителям, что гарантируют им безопасность и свободу вероисповедания, если те будут им подчиняться: «Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно что мы желаем — это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас хорошо повиноваться». Примерно так же могли звучать речи русов по отношению к поднепровским славянам. В случае закрепления руси на каспийском побережье она взяла бы под свой контроль оба конца Волжского пути, а далее могло последовать поступательное «освоение» оказавшейся между ними территории по «приднепровскому варианту».

Однако, закрепиться среди устойчивых государственных образований Закавказья, с агрессивно настроенным мусульманским населением, лишенным постоянного притока свежих сил русам не удалось. Да и Хазария с Волжской Булгарией были более серьезными противниками, чем восточнославянские и финно-угорские племенные союзы Днепра и Верхнего Поволжья. Предпринятые при Святославе и Владимире попытки убрать с Волжского пути эти преграды привели лишь к ухудшению ситуации для самой Киевской Руси. Вследствие разгрома Хазарского каганата причерноморские степи превратились в источник постоянной угрозы для южнорусских рубежей, а войны с Волжской Болгарией лишь подтвердили доминирование болгар на Средней Волге, продолжавшееся вплоть до монгольского нашествия.

Итоги

Подводя итоги, можно попытаться выстроить следующую картину развития событий в Восточной Европе на протяжении IX столетия.

1. В 1-й половине IX в. на территории Днепровского Левобережья складывается протогосударственное образование на основе племенного союза северян («Страна Славян» Ибн Русте) во главе которого, вероятно, стоят потомки хазарской знати, обосновавшиеся здесь после окончания гражданской войны в каганате на правах вассалов Итиля. Власть правителя «Страны славян» могла также распространяться на вятичей, радимичей и, возможно, полян.

2. Во 2-й трети IX в. на севере (земли кривичей, словен, мери и чуди) складывается протогосударственное образование («Русский каганат») во главе с «пришедшими из-за моря варягами», правитель которых принимает титул «каган». Его форпостами являются Гнездово на Днепре и Ярославское Поволжье на Волге. Дружины руси начинают совершать набеги по Днепровскому и Волжскому путям, стремясь поставить их под свой контроль. Свои торговые интересы на днепровском направлении русь подкрепляет демонстрацией военной мощи в виде походов на Византию (Сурож и Амастриду) и северные окраины Хазарского каганата (гибель Новотроицкого городища, появление группы укрытых во второй пол. 830-х гг. кладов на Десне, Нижнем Сейме и Оке). На Волге проводимая волжскими болгарами политика сдерживания русской активности привела к прокладыванию русами обходных магистралей через византийские и хазарские владения, позволяющими им проникнуть на Каспий и далее, в страны арабского Востока.

3.Середина – 2-я пол. IX в. — период военной активности на Днепровском Левобережье, в которой ведущую роль играет русь. Территория северян, вятичей и радимичей, — данников Хазарии, — подвергается набегам, о чём свидетельствует выпадение кладов в Посеймье и на Верхней Оке, разгром Супрутского городища. Это можно связать с походами Олега в борьбе за объединение северного «каганата руссов» и киевского анклава руси Аскольда и Дира в единое государство. В результате этих походов и серии войн руси со славянскими племенами Днепровский торговый путь «из варяг в греки» оказывается под полным контролем русских князей. Добиться такого же результата на Волге не удалось ни первым Рюриковичам, ни их наследникам, несмотря на громкие, но эфемерные успехи Святослава.