Прощать умеет только сильный

Курю. Смотрю в окно и ничего не вижу. Не вижу, как проезжают машины, как проходят люди, как дождь мелкими каплями бьёт по асфальту.
- Серёж, ты только не заводись ладно, - говорит Люда. – Не заводись.
Я молчу. Усмехаюсь только, вспомнив, как семь лет назад на кладбище перед могилой нашей дочери жена рыдала у мена на плече. Выла тогда: «Почему? Почему? Почему?». Проклятья извергала. А сейчас вот меня успокаивает.
- Будет, Серёж, не связывайся. Только руки пачкать.
- Пойду прогуляюсь, - отвечаю.
- Ты куда? – испуганно спрашивает Люда.
- Да пройтись просто хочется, не беспокойся.
На улице прохладно.
- Здорово, сосед! – издалека машет мне Петрович, местный забулдыга. За сигареткой ко мне бежит.
Протягиваю ему пачку.
- Слышал я, Панюков вернулся? – говорит Петрович.
- Ага, вернулся.
- Сука.
- Ага, - киваю в знак согласия. – Сука.
- Я это, Серёг, ещё парочку возьму?
- Держи.
Петрович вытягивает две сигаретки и уходит. Спешит куда-то.
Минут десять спустя звонит телефон. Хотел ведь дома оставить этот чёртов «ошейник»
- Серёга, ты где? – слышу голос друга.
- Да так, гуляю.
- А где гуляешь?
- Да просто гуляю, нигде и везде сразу.
- Просто тут мне знакомые позвонили…
- Да так и скажи, Люда тебе позвонила, - я начинаю раздражаться.
- Ну да.
- Ну и чего тебе?
- Ты это, Серёг, я просто…
- Волнуешься?
Пауза.
- Волнуюсь, - наконец, признаётся он.
- Всё нормально, старик. Можешь не беспокоиться. Просто мне одному сейчас надо побыть.
Друг у меня хороший, мы с ним давно знакомы, он знает, что мне под кожу лезть не стоит.
А я ведь ему соврал. Ненамеренно, конечно – я и сам не думал, что иду куда-то целенаправленно, ноги сами привели. Вот, вот эта проклятая дорога. Прям рядом со школой. Панюков – тупой сукин сын. Да и не он один. Здесь уже пешеходную зону давно определили, и знак поставили, и светофор, а всё равно находятся гонщики. Мудаки. Нет от них спасу, никакие законы не помогают. Мудаки всегда найдут способ навредить. Им для этого и машина-то не нужна. И алкоголь не нужен. Хотя Панюков-то подвыпивший был, я в этом уверен. Не зря он скрылся тогда на день. Потом явился с повинной. Говорил, что в состоянии аффекта. Да, как же, аффекта. Справочку даже гад принёс какую-то. Потом, конечно, всё равно осмотр проходил, но момент был упущен.
Надо выпить. Что в таких случаях пьют? С горя, вроде, принято водку пить. А чтобы злобу заглушить?
Повсюду реклама: на столбах, на стенах, на заборах – из каждой листовки так и прёт сексом. Как будто, без обнажёнки сейчас ничего не продать. Это напоминает мне девочек из молодости, которые, кроме сисек больших, ничего предложить не могли и ими же надеялись компенсировать отсутствие положительных качеств. Так и рекламщики, задействовав красоток-моделей, признаются: «Да, товар наш – говно. Но вот тебе тёлка». Один из баннеров предлагает мне сходить на какой-то новый российский фильм «Ожидание». Слоган: «Прощать умеет только сильный». Ага, точно, блять, сильный. Где же бар-то какой-нибудь?
- Здрасти, дядь Серёж, - улыбается мне девушка за стойкой. – Что заказывать будете?
- Здравствуйте, - отвечаю. – Мы знакомы?
- Меня Вика зовут. Я с дочерью вашей в одном классе училась, - улыбка медленно сползла с её лица. Решила, видать, что это напоминание во мне радости не вызовет.
- А-а, понятно. Налей мне, Вика, коньяка пятьдесят, что ли.
- Вам какой? У нас большой выбор.
- Без разницы. Давай самый дешёвый.
В заведении, кроме меня, посетителей почти нет. Столики свободны, но я решил расположиться у бара. Хоть разговором с Викой отвлечься.
- Институт я так и не закончила, - говорит. – На втором курсе замуж вышла.
- А что, замужество учёбе помеха?
- Так у меня маленький родился, - глаза у Вики сияют. - Мальчишка. Я академ взяла, думала, потом вернусь, но…
- Но не судьба, - продолжаю я за неё.
- Ага, не судьба.
- Родители-то не сильно ругались, что институт бросила?
- Ой, да какой там! – отмахивается, смеясь, Вика. – Папа, конечно, сначала расстроился из-за денег, я ж на платный поступала. А потом всё. Его сейчас от внука не оторвать.
Вот значит, как. Стало быть, и я сейчас мог бы дедушкой быть. Об этом я и не думал почти. А теперь думаю.
- Что с вами, дядь Серёж? – заволновалась Вика.
Смахиваю слёзы.
- Всё нормально, милая. Сколько с меня?
Выхожу на свежий воздух. Думаю, надо бы отдышаться, и вопреки этому закуриваю сигарету. Вспоминаю, этот дурацкий плакат. Прощать умеет только сильный. Думаю, всё несколько иначе.
Когда я учился в институте, у меня товарищ был, Миша. Боксом занимался, даже в профи пробиться пытался. А я тогда с девушкой встречался, Оля её звали. Так вот Миша у меня Олю и увёл. Я на это никак не отреагировал. Тогда никто не говорил, что я их простил – все думали, что я боюсь Мишу, поэтому и не стал с ним разбираться. Так что, прощение – это привилегия, приписываемая только сильным. На следующий день после аварии, я приехал домой под утро, и жена с красным, опухшим от слёз лицом встретила меня на пороге. На кухне среди пачек с успокоительными стояла бутылка водки.
- Нашёл его? – спросила она пьяно.
- Нет, - соврал я.
- Ну и ладно. Даже если б и нашёл, ты б ничего не сделал.
Потом она извинялась, долго, много. Я её не винил. Я знал, что она права. Я видел Панюкова в то утро. Видел, но ничего не сделал. Он скрывался у своей девушки. Я его два часа прождал, а когда увидел выходящим из подъезда, даже не сунулся в карман за пистолетом. Я даже не вышел из машины.
Пока судебное разбирательство длилось, я следил за новостями. Интересно было мнение людей узнать.
«Замучать падлюку», «я бы за дочь убил», «око за око, жизнь за жизнь», «выстрел в живот, в ноги», «завалить тварь» - кто что говорил. Но прощать, конечно, умеет только сильный, да.
Вот он, дом Панюкова. «Левобережная, 100» синими буквами гласит табличка. На улице темно уже, и я отчётливо вижу силуэты, мелькающие в окне его квартиры. Музыка играет. Освобождение своё Панюков отмечает. Радуется сука. У подъезда парнишка какой-то стоит. Тоже на окна подглядывает, руки в карманах держит. Кажется, я его знаю.
- Саша, - подхожу ближе. – Саша.
Саша – парень моей дочери. Бывший парень. Ответственный пацан. Если дочь говорила, что идёт гулять с ним, я мог не беспокоиться. Он к нам долго ещё потом захаживал. А потом перестал.
- Ну и хорошо, - сказала Люда. – Нечего парню всю жизнь маяться. Погоревал и хватит.
А Саше, видать, не хватило.
- Здрасти, дядь Серёж, - растерянно отзывается он. – А что вы здесь делаете?
- А ты?
Саша нервно пожимает плечами, и я понимаю, что руки в карманах он прячет не просто так.
- Что там у тебя? – спрашиваю.
Показывает. Старенький, дряхлый «ТТ».
- Ты хоть проверял, он стреляет?
- Должен, - отвечает Саша.
- Отдай.
- Извините, дядь Серёж, - мнётся.
- Отдай.
- Но…
- Отдай, говорю.
Слушается.
- А как же он? – кивает Саша на окна Панюкова. Оттуда доносится смех и музыка.
Что мне ответить? Прощать умеет только сильный?
- О родителях подумай, дурак, - говорю. – Пойдём, до дома провожу.
Саша возражает, но через пару минут сдаётся.
Я веду парнишку под локоток. Кажется, Саша тоже успел выпить.
- Ты ж, вроде, в Москву уезжать собирался, в институт? – вспоминаю.
- Мы с Юлей вместе собирались.
Вот оно что.
- А сейчас чем занимаешься?
- Отцу в магазине помогаю?
- А армия?
- Тётка в больнице работает, помогла со справкой.
- И у тебя, значит, тоже знакомые в больнице есть?
- В смысле, тоже?
- Да так, ничего, мысли вслух.
Домой я к Саше заходить не стал. Попрощались у подъезда.
- Ты молодой ещё, - сказал я напоследок. – Живи. Забудь обо всём и живи.
Телефон звонит. Дисплей загорается фотографией Люды.
- Серёжа, ты где?
- Скоро буду.
- А где ты?
- Да недалеко. Минут через двадцать-тридцать буду. Поесть чего-нибудь разогрей.
Возвращаюсь тем же маршрутом. На Левобережной вспоминаю, что забрал у Саши пистолет. Смотрю в окна Панюкова, где праздник в самом разгаре.
Значит, прощать умеет только сильный? А я так скажу: слаб человек