Каждый человек кузнец и трындец собственного счастья!

— Эй, салага, дай померить очки (снимают, меряют)

Товарищ мой, абсолютно не боец, маленького роста очкарик. Замер и только испуганно пережидает издевки. Вот уже с него сняли шапку, второй снял ремень.

Пошли вопросы:

— А почему ты не куришь? Салабон, а где твой автомат?

На носу ему сделали сливку. Ну и, как водится, пару саечек за испуг. Я из темноты смотрел на это и задумчиво улыбался. Вы в праве спросить меня: «Какого хрена ты задумчиво улыбался, когда пятеро ублюдков куражатся над твоим боевым товарищем!?»

А думал я над жестокостью судьбы злодейки: Ведь эти пятеро несчастных уродов чувствовали себя королями куражась над маленьким солдатиком, но даже и не подозревали, что их жизнь в эту секунду дала трещину, и что на самом деле находятся они внутри глубочайшей задницы, а вернее внутри огромной подковы, скрытой от них в темноте. Эти бедные, злобные гопники,
имели несчастье войти как раз в разрыв этой подковы, не заметив ее. Вот подкова превратилась в бублик. Огромный такой бублик, состоящий из трехсот пятидесяти рыл личного состава и все как и я загадочно улыбаясь, медленно, в полной тишине смыкались к центру. Когда эти пятеро всё поняли, у них был такой ужас на лицах, что если их сфоткать, то можно фотками пугать нечистую силу.

Когда все закончилось, мы их отволокли в кусты. Я их не разглядывал, но о серьезности их состояния красноречиво говорили малюсенькие шестеренки из магнитофона, лежащие под фонарем.