Опасность котиков

Помню, что с подросткового возраста очень настороженно относился к тем девочкам, у которых комната была увешана открытками и календарями с изображением милых котяток или лошадей. С лошадьми всё просто — в лошадничестве я достаточно рано распознал нечто среднее между манией и сексуальной девиацией. Девочка-лошадница может часами взахлёб говорить о лошадях, не замечая, что все вокруг помирают со скуки, может в сотый раз показывать одному и тому же человеку одну и ту же фотографию лошади, предлагая вновь и вновь восхищаться и не вспоминая, что он уже 99 раз вежливо объяснил, что его с лошадок не прёт. Но лошади, это, в общем, была фигня в сравнении с котятами. Хотя бы в силу распространённости болезни: на одну лошадницу приходилось не менее десятка с комнатами в календариках с пушистыми младенцами этих домашних хищников. И заметка эта большей частью как раз о них. Вернее, о представляемом ими социально-биологическом явлении.

Итак, почему я избегал таких девочек? А потому что стена в котятах или зеркало в рамке из котят свидетельствовали о преимущественном эмоциональном фоне. И фон этот — умиление. Не то чтобы я имел что-то против умиления как такового, но дело в дозах. Котята умиляют более или менее безусловно и, в общем, не только девочек, а почти всех. Организм млекопитающих так устроен, что при виде чего-то маленького, беспомощного, неуклюжего и инфантильного гипоталамус вырабатывает гормоны, подавляющие агрессивность и стимулирующие нежное привязчивое поведение, заботу. Именно поэтому беременные самки готовы кормить и вылизывать любого малыша, даже если самка волчица, а малыш Маугли. У самцов не вполне так, но дайте здоровенному кобелю овчарки маленького щеночка (а то и котёнка) и увидите, как он станет придерживать его возле себя и всячески оберегать, иногда умильно поскуливая и высоко потявкивая, будто сам щенок. Но в повседневной жизни умиления было обычно не так уж много. Всякая животная (и человеческая) мелочь встречалась хотя и часто, но не на каждом шагу. И человек, намеренно стимулирующий у себя какие-то нечеловеческие дозы умиления казался несколько неадекватным. Хорошим примером такого рода неадекватности всегда были учительницы. Из-за обилия вокруг них человечьей мелочи у многних из них регулярно зашкаливает окситоцин. Отсюда и легендарная учительская доброта и отзывчивость, и распространение среди них идиотских обращений друг к другу с диким нагромождением уменьшительных суффиксов («Светланочечка Ивановна моя хорошая»), и превращение в злобных непрошибаемых грымз, когда рецепторы соответствующих гормонов от постоянного передоза теряют чувствительность. Не менее убийственная неадекватная умильность наблюдается и в поведении иных безудержно религиозных людей. Те, правда, культивируют её в себе намеренно и сознательно (ну, насколько религиозный человек вообще может быть сознательным). Но у учительниц, скажем так, нет выбора, издержки профессии, а яростно религиозные люди — это, в общем, маргиналы, редкость, их не особо часто встретишь. А вот культивирующие неумеренное умиление девочки с детства встречались мне регулярно. Нет нет да и попадёшь в комнату, где от картинок с котятками и плюшевыми мишками не продохнуть. Тогда я ничего не знал про гормоны, однако печёнкой чувствовал, что это что-то вроде наркомании, что это грозит пусть и редкими, но неожиданными эмоциональными скачками, главное же — вообще малоадекватным поведением, а в частности — повышенной толерантностью, сниженным барьером приятия/неприятия. Между тем, связность мира, казалось мне тогда, лучше познаётся именно в раздельности, то есть, чтобы лучше понимать мир, лучше с ним обращаться, важно очень хорошо видеть различия и весьма жёстко иные вещи отторгать. Эмоциями же, причём не только отрицательными, но и теми, что сегодня описываются выражением «мимими», лучше не злоупотреблять. Строго говоря, Юпитер не прав не только когда сердится, но и и когда мимими. При этом рассерженный разве что оттолкнёт доброе, а умилённый примет всё. Дьявол знает, что хуже.