Байки со стройки. Опрессовка

Гидравлическое испытание[1] — один из наиболее часто используемых видов неразрушающего контроля, проводящееся с целью проверки прочности и плотности сосудов, трубопроводов, теплообменников, насосов и другого оборудования, работающего под давлением, их деталей и сборочных единиц.
Гидравлическое испытание — необходимая процедура, свидетельствующая о надёжности оборудования и трубопроводов, работающих под давлением, в течение всего срока их службы, что крайне важно, учитывая серьёзную опасность для жизни и здоровья людей в случае их неисправностей и аварий.
Давление проведения гидравлических испытаний называется поверочным, и оно превышает рабочее обычно в 1,25, 1,5 или в 5/3 раза. [Википедия].

Эх-х, расскажу я вам о старом-престаром случае, имевшем место быть на Сретенке 28, в Московском Городском Институте Управления при Мэрии Москвы.
Я, тогдашний студент четвёртого курса Московского Института Коммунального Хозяйства и Строительства, принял решение прекратить балбесничать, и идти, наконец, нарабатывать стаж по специальности.
Весьма кстати, на дверях деканата, куда я заглянул по случаю, висела бумажка о приёме на работу студентов вышеозначенного факультета (Инженерных Систем и Экологии) на работу мастерами в прекрасную фирму ЗАО ПСФ «Норд».
Похождения этой фирмы, из которой у меня хватило ума сбежать через два года, я не без интереса читал потом в разных судебных вестниках и организациях обманутых дольщиков.
В общем, попал я первый раз в жизни на стройку. Правда, мастером меня не взяли, пустили учеником сантехника с окладом 15 рублей в час. И я, существо, воспитанное на сокровищах мировой литературы, попал в бригаду матёрых зубров, в жилах которых тёк спирт. Ну, ещё два-три красных кровяных тельца.

Первые две недели моей новой трудовой биографии были заняты исключительно беготнёй за водкой в фирменный Кристалловский магазин, там же, на Сретенке. Непосредственно после зарплаты в бригаде шла Посольская, потом Праздничная, подешевле, потом Привет и так далее до арьергардной Московской за тридцать три рубля. Два-три дня перед зарплатой бегал уже в аптеку.

Строительный городок старого доброго «Норда» тогда располагался в строящемся доме на Проспекте Мира, д. 3 и томимые вечной тягой к Нирване, (которая есть полное отсутствие мыслей и чувств), работяги мигом выпили все окрестные аптеки.

Александр Николаевич – бугор и мой наставник, был невысок ростом, пузат, немыт и небрит. Сколько ему было лет, определить было трудно потому, что тяготы и лишения строительной жизни старят человека. Скажем, между сорока и шестьюдесятью. Первое, что я услышал от него, когда прораб нас познакомил, было требование добавки зарплаты за непосильную ношу обучения меня сантехнической премудрости. Ему очень льстило, что у него есть целый ученик. Правду сказать, изрядная часть его учения состояла в том, чтобы я никогда в жизни не делал так, как он. Зато он ценил меня, бессловесного адьютанта, и не позволял никому другому гонять меня за водкой.
Однажды, по дороге от строительного городка к стройплощадке, мы стояли на пешеходном переходе через Садовое Кольцо. Я залюбовался двумя девицами, стоящими перед нами. Хорошо, хоть и неброско, одетые, они были представителями другого мира. Мира, где нет безумных, небритых, страшных сантехников, зато есть душ, зубная щётка, парфюм и дизайнерские интерьеры. Я смотрел на них, как на первых птичек весной. Будь я Вудхаузом, моментально накатал бы идиллический роман на сорок тысяч слов. Как выяснилось, смотрел на них и Николаевич, поскольку он игриво двинул меня локтём и прошептал мне на ухо:
- Вот этой, справа, я бы воткнул.
Конечно, она услышала. Его шёпот был слышен, наверное, и на другой стороне Садовки. Обернувшись, с невыразимым презрением она процедила:
- Я т-тебе вотну, старый коз-зёл!
Я сделал вид, что мы не вместе.

Приближение страшного мероприятия под названием «Опрессовка» чувствовалось за несколько дней. Сначала я услышал это слово от прораба, потом от Николаевича, потом его повторяли на разные лады рядовые работяги, волнуясь, как девственницы у гинеколога. Это сейчас я понимаю почему: сварено было абы как, чтобы поскорее запустить отопление в зиму, и не останавливать отделочные работы до весны. А протечки, при полностью готовой отделке, могли не слабо так сдвинуть сроки сдачи и сказаться на зарплате.
То, что день Опрессовки настал, я понял по тому, что сантехники, всей бригадой, нажрались прямо с утра в бытовке. Потом, зигзагами и петляя, поволоклись на стройплощадку. Горящие трудовым энтузиазмом глаза зорко смотрели вдаль сквозь паровозные облака табачного дыма.
А надо сказать, что тепловое сердце здания №28 на Сретенке – тепловой узел – располагается на въездном пандусе на подземную парковку, а теплоснабжающие трубы проходили в помещениях венткамер, опоясывающих подземную парковку.
Венткамера – это такой зальчик, в идеале водо, тепло и звуконепроницаемый, в котором располагаются вентиляционные агрегаты и прочая требуха к ним: воздуховоды, трубопроводы теплоснабжения, шкафы автоматики и всякого рода заначки из заржавленных запасных частей и разрозненных наборов инструментов. Поскольку все строители – и проектировщики, и монтажники – народ творческий, то нагромождение коммуникаций принимает иногда странные формы. Один раз я сталкивался с настолько низко подвешенным воздуховодом, что пролезать под ним приходилось согнувшись в три погибели.
Однажды мы получили задание найти причину непрогревов части отопительных приборов в этом здании и порядочно по этим венткамерам налазились – там находилась вся регулировочная арматура. Николаевич жил с этой задачей два дня, он привыкал к ней, старался срастись с ней, стать её частью, принять её безропотно, как буддист. Одним словом квасил. На третий день мы всё-таки потащились с ним в венткамеры. Выходя из бытовки, я нахлобучил ему на голову каску, дабы уберечь его нежную голову от воздействия прыгающего асфальта или каких-нибудь острых кромок строительных конструкций. Всё-таки он был добр ко мне, и мне не хотелось, чтобы он пострадал.
Когда я запирал дверь венткамеры изнутри, до моего слуха донеслись загадочные постукивания и недоумённый мат. Обернувшись, я увидел Николаевича, которого на полусогнутых занесло под воздуховод. Там он пытался принять вертикальное положение, на радость дедушке Дарвину, стукался каской о железку, и матерился.
Вся честная компания с энтузиазмом открыла задвижки, и пошла на парковку, перекурить этот трудовой подвиг. Было найдено две скамеечки и старое ведро в качестве пепельницы. В ожидании, пока водичка заполнит теплопроводы, чтобы потом можно было создать испытательное давление, потекли специальные сантехнические разговоры и пересуды.
Я сделал свой первый и самый важный на стройке вывод, сформулировал правило, если хотите, даже теорему. Вот она: Чем ближе сдача Объекта, тем больше на стройке пид@р@сов.
Доказательства этой теоремы настолько объёмны и многочисленны, что я их приводить не буду, уж поверьте моему опыту.
Понемногу табачный дым уж очень подозрительно сгустился, стены гаража растаяли в романтическом тумане и, присмотревшись, я с ужасом заметил, что это не табачный дым, а пар!
Парило целое озеро кипятка на полу.
Я, на правах ученика, робко обратил внимание старших товарищей на это обстоятельство. Ну это же опрессовка, понимать надо, мелюзга, где-то подкапывает, но не сцы, щаз забузинеет.
Забузинеет, затянется, забьётся – сантехнический жаргон. Это означает, что отверстие в трубопроводе само собой загерметизируется отложениями солей и минералов, содержащихся в самой воде. Николаевич, вместо того, чтобы за пару часов перекрутить текущие соединения, как зацикленный Айболит неделями бинтовал их купленным в аптеке бинтом, щедро посыпая поваренной солью для ускорения процесса. Бедняга – он не знал и так и спился в своём заблуждении – что поваренная соль прекрасно растворяется в воде с образованием соединений, которые сроду не выпадали в осадок, а все прочие соединения в значимых концентрациях убираются умягчением и деаэрированием воды, прежде, чем она станет теплоносителем. Мои слова остались неуслышанными, я ходил за ним, как хвостик, подавал бинты и соль, с интересом изучал этот организм, как заключённый на веки вечные узник изучает ползающую по камере мышь.
- Не сцы, салага, щаз забузинеет.
- Да там пару тонн воды! Как она забузинеет???
- Не болтай, а лучше нанеси кирпичей, видишь: сапоги мокнут!
Ну, нанёс им кирпичей, по два на рыло, и ещё по два на скамейки, плюс один под ведро. А то оно уже шататься началось. Х@ле, Архимедова сила. Понял-понял, не умничаю, уже несу кирпич.
Сижу, нервничаю, оно не бузинеет никак, вода понемногу прибывает, а этим вурдалакам сцы в глаза – всё Божья роса.
На моё счастье прибежал прораб. Его быстренько послали на х@й, но своё дело он сделал: позвал Ханыча.
Товарища этого при рождении нарекли Аркадием Хананиевичем Мардахаевым, но сам он просил называть себя просто «Ханыч». Это был Большой Начальник – опытный строитель, а уж матерился так умело, что заслушаться можно. У меня с ним были особые отношения потому, что устраиваться в Норд я пришёл к нему. Уж не знаю, как это вышло, но это был сильный ход, мы оба отдавали друг другу должное.
Ханыч бросил все свои дела на соседнем объекте и прикатил на своей Audi A8L с персональным водителем. Моментально впав в привычное бешенство, свой диалог с сантехниками он начал так:
- [МАТ], [МАТ], [МАТ], [МАТ], ПИД@P@CЫ!
Я решил под шумок смыться, ибо мне с детства противно было выяснение отношений, тем более с переходом на личности. Взяв с деловым видом газовый ключ, я попёр в безопасное место.
- Ты куда, [мат], стой!
Внутри меня всё упало. Тихонько покорившись своей судьбе, я сел на скамеечку, корчась от ужаса. К счастью, справедливый Ханыч тут же закончил мои корчи диким воплем:
- Не сцы, [мат], [мат], [мат], [мат], ты – ученик, с тебя спроса нет.
Я повеселел, и стал с интересом наблюдать за разворачивающейся битвой.
Ханыч, визжа как пилорама, в гениально подобранных выражениях описал всё ничтожество сантехников, их низкую квалификацию, и умственную ограниченность вплоть до прадедушек.
Пока я бегал закрывать задвижки, (мать моя, их же до сих пор никто и не подумал закрыть!!!), нанесли баков, тазов, вёдер, ёмкостей из-под бетона и закипела работа по собиранию воды. Я узнал, что разлитую воду, оказывается, можно собирать лопатой, а если достаточно сильно рявкнуть, то даже не совковой, а штыковой.
Постепенно пар рассеялся, и стала различима дверь в венткамеру №5, ключи от которой так и не удосужились найти перед опрессовкой. Из замочной скважины текла струйка воды. Прибежавший прораб, под добродушный смех аудитории пытался провернуть ключ в замке. Высокое собрание сошлось в том, что во-первых ничего у него не выйдет, так как провороту ключа препятствует сила трения ригелей замка о дверную коробку (классно я их на русский перевёл, а?); а во вторых оно и лучше потому, что прораба распахнувшейся дверью запросто прихлопнуло бы о стену.
Вода из пятой венткамеры мало-помалу вытекла, дверь открыли, и две трубы, аккуратно заваренные наполовину.
Следующие два дня на стройке был праздник. По утрам немного собирали воду, а потом беспробудно пребывали в Нирване.
Потом злополучные трубы заварили, и тихо, почти без происшествий, опрессовали.