Олегу Анофриеву 85!

«Одиночки хором петь не могут»

— Олег Андреевич, это про вас написаны строчки: нам песня строить и жить помогает?

— Это было бы очень примитивно. Ну что значит «строить и жить помогает»? В свое время композиторы произносили это с юмором, потому что подразумевалось на самом деле, что нам песня строить наши дома и дачи помогает. Нет, я не по этой части. Я отношусь к разряду энтузиастов. Я оптимист.

— Вот-вот, вы и кажетесь очень позитивным человеком. Но пессимист — это хорошо информированный оптимист. А оптимист тогда в вашем понимании кто?

— Это хорошо информированный пессимист. Вот как раз я такой. Но я не очень активный оптимист. Если б я был активный, то давно уже был бы во всех этих организациях, имел бы свой маленький театр, мне бы его Ельцин подарил или Лужков. Но ничего этого нет. Не смог, да и не хотел. Я всегда жил только с одним желанием — писать и петь. Вот и всё.

— И когда вы смотрите на некоторых своих коллег, которые доят всех этих власть имущих с большим успехом… Не знаю уж, как вы к ним относитесь, но они могут к вам относиться как к слишком простому, не очень, с их точки зрения, далекому человеку.

— Нет, тут я сделаю поправку. Дело в том, что ко мне очень хорошо относятся нынешние люди из власти, о которых вы говорите, и прекрасно знают, что я из себя представляю.

— Но вы действительно хорошо информированы. Ведь когда я был на даче, то увидел огромное количество книг по философии, истории…

— Да, у меня их много — и Розанов, и Бердяев…

— Это ваше повседневное чтение?

— Нет-нет, это я выдергиваю, когда мне нужно оттуда выхватить какую-то мысль, которая бы соответствовала моему мировоззрению. А если что-то не совпадает, я книгу закрываю и ставлю на место.

— А одиночество для вас — это что, Олег Андреевич? Мне-то кажется оно сладостным.

— Есть мои стихи на эту тему. Я написал: «Да, я одиночка. Но одиночки хором петь не могут».

— Это ваш принцип по жизни, понимаю. Вы ему соответствуете абсолютно.

— И горжусь этим.

«Башку оторвал, выпотрошил, перья снял и сожрал его»

— Но у вас есть и театральные спектакли, где вы играли, — это же не только кино. Вы играли в театре Моссовета Василия Теркина. По-моему, это очень совпадающий с вами персонаж.

— А мне-то раньше говорили: ну какой из тебя Теркин, не твоя это роль; это роль такого, скажем, артиста, как Папанов… А я-то человек очень конкретный и отвечал этим людям так: а вы возьмите подписку всех газет 62-го года, когда вышла премьера «Теркина». Потому что не было газеты от «Вечерки» до «Правды», которая не писала бы обширнейшие критические статьи положительного характера о моем исполнении этой роли.

— И Теркин во всех перипетиях войны всегда оставался оптимистом — таким, как и вы.


— Но ваш большой плюс в том, что вы поете так, как мало кто.

— Пел уже, будем говорить так.

— Да ладно! У вас такой голос, кажется, стоит только…

— Сил нет.

— Хорошо, вы пели так, как мало кто.

— Ну, я привык быть первым.

— Так вы поющий артист, как Михаил Боярский? Или как Владимир Трошин, который играл во МХАТе, но при этом…

— Ну да, правильно. С хорошим тембром, с хорошим отношением к серьезной песне, пониманием к музыке, которую ты поешь. Я очень мало спел за свою жизнь шлягеров так называемых, они меня никогда не волновали. А как только песня была в радость, я ее пел. И жизнь доказала, что я выбираю правильно, потому что эти песни — почти все — живут до сих пор. 40, 50 лет — это немалый срок.

— А по-моему, то, что вы пели в «Бременских музыкантах», — там что ни песня, то шлягер получился.

— Это не шлягер. Шлягер — это три ноты, три аккорда, как теперь есть передача. А там совсем не три аккорда. (И вдруг запел: «Куда-а-а ты, тропинка-а, меня-я завела-а, без ми-илой принцессы-ы…») Да вы что, это ария!

— Супер! А вы говорите, что уже не поете… Но смотрите, получается, что в первой серии «Бременских музыкантов» вы пели за всех персонажей, а во второй — уже Муслим Магомаев. У вас не случилось такого скрытого соперничества в связи с этим?

— Нет. У меня конфликт тогда был с авторами. Это долго объяснять, но если все свести к простой истине, то участники этого фильма заработали огромные деньги. Я ничего не заработал. Смежного права не было, мы получали 13 рублей за минуту. Пластинка идет 20 минут, вот и умножайте. А авторские не платили исполнителю.

— Вот я вас сравнил с Трошиным…

— Да, я очень горд, потому что я его очень уважал и любил…

— …А вы знаете, что у него был такой момент, не очень ловкий, когда он озвучивал песни Утесова в «Веселых ребятах»?

— Да, не нужно было этого делать. Вообще все ремиксы — это бандитизм.

— А у вас в «Земле Санникова», когда вы тоже пели за Олега Даля?

— Так это не ремикс был, это истинная песня, которую я спел. Только на экране вместо меня был Олег. А Олег в это время лежал в клинике, лечился. У него был панкреатит страшный, и группа попросила выручить. Я на «Мосфильм» приехал и выручил.

— Но я-то слышал, как Даль пел эту песню.

— Он уже потом это записал, много позже. Так что это из той же серии — было ли 28 панфиловцев или не было.

«Сидит, стучит по клавишам фальшиво»

— В фильме «Путешествие в молодость» вы играли такого Коку Крушинского, стилягу…

— Да, это самая плохая моя роль.

—А вы никогда стилягой не были?

— Нет, я всегда был советским человеком.

— Комсомольцем?

— Нет. Я пробыл комсомольцем три месяца. Меня заставили поступить в комсомол в Школе-студии — меня, Леву Дурова, Олега Табакова… Так и сказали: ребят, вы что, с ума сошли, вы не комсомольцы! Ну, и мы подали заявления. Но взносы не стали платить. А через два месяца появилось постановление: если человек определенное время не платит взносы, то автоматически выбывает из комсомола. Ну, вот мы автоматически и выбыли.

— А почему вы такой недисциплинированный были товарищ? Вам денег не хватало на еду, может быть?

— Нет, мы-то хотели, чтобы нас выгнали.

— А вы говорите: советский человек. Ничего себе советский! Вы были антисоветский человек.

— Нет, антисоветским я никогда не был, но всякие эти организации бойскаутские я не очень любил.

— И в партии вы тоже не были?

— Не был никогда. И уже не буду.

- Давайте лучше про кино. Есть такая замечательная «Сказка о потерянном времени»…

— Да, Шварц Евгений.

— И вы там сыграли старика Зубова, который был мальчишкой. Это же на самом деле, как все, что у Шварца, очень философская вещь.

— Да, конечно, у меня есть работа Шварца — мюзикл по пьесе «Тень». И там я все его мысли изложил в стихах и в либретто, стараясь ни на йоту не отходить от его взглядов.

— Ну а насчет потерянного времени… Вы, наверное, так и старались жить: чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

— Да все в жизни было. Я терял время, очень много шалил. Всякие отклонения были этического порядка. Но эстетического — никогда.

— В фильме «Хорошо сидим!» вы озвучивали Борислава Брондукова…

— Так он плохо говорил по-русски, что я должен был делать? Вспоминаю, как он не мог сказать «раздет-разут». Он все говорил: «раздут-разъед», «разъед-разбут»… Мучился, мучился, и тогда режиссер сказал: ладно, пусть будет как будет, потом Олег сделает. Простая речь, конечно, у Борислава была нормальная, а если чуть-чуть образная, то ему было сложней.

— Еще вспоминаю «Человек с бульвара Капуцинов», очень такой комедийный, перестроечный фильм про ковбоев. Вы там играли тапера, и еще много-много там отличных артистов. Как вам было в этой компании? Наверное, очень весело, судя по тому, что получилось.

— У меня от этого фильма осталась легкая заноза, потому что дать такую малюсенькую роль, ничего не значащую, да еще в такой компании… Было обидно, я не ожидал этого от Аллы Суриковой.

— Но там у всех небольшие роли все-таки.

— Небольшие роли, а это вообще не роль: сидит, стучит по клавишам фальшиво…

— И вы не предлагали как-то развить этот образ тапера, усложнить?

— Нет, если я обижаюсь, то сразу ухожу в кусты. Мне становится понятно отношение ко мне данного режиссера.

«Приз в студию!»

— Слушайте, а «Какая песня без баяна» — это же ваша песня!

— Да, это мой ребенок целиком. И стихи, и музыка. Ну что я могу сделать, судите меня.

— Да это же поется во всех компаниях, в пьяных и трезвых…

— Так это первый признак популярности. А самое главное, что она абсолютно русская, с сохранением традиций народных — напевная, широкая и образная.

— Извините, но в отличие от «Бременских музыкантов» вы за авторство здесь все получили?

— Чепуху. За этим нужно следить, понимаете. Совсем недавно, года два назад, появилась организация, которая взяла на себя обязанность следить за исполнением. Ну и мне стали выплачивать какие-то крохи.