Сума-самобранка накормит, напоит и табачком угостит

В современных мегаполисах, где сосредоточены и власть, и деньги, существует великое множество зарабатывания этих самых денег. В том числе и неправедными способами. И одной из наиболее распространенных «профессий» является попрошайничество. Пышным цветом оно в России расцвело в 90-е годы. А теперь это уже не «индивидуальный бизнес», а прекрасно отлаженная отрасль, которая дает многомиллионные прибыли.

Однако в XIX веке, когда в стране начал бурно развиваться капитализм, уровень попрошайничества был ничуть не ниже. А профессионалы этого промысла были, пожалуй, более изощренными. Однако бизнес был куда гуманней и артистичнее, чем в наш жестокий век.

В современной России статистика по нищим, которые на 95% являются профессиональными попрошайками, не ведется. И это понятно, поскольку данный вид промысла не является уголовно наказуемым и не фиксируется в полицейской отчетности. Столь же мягким было к нему отношение уголовного законодательства и в царской России. В православной стране, где общественное мнение милосердно к сирым и убогим, иначе и быть не могло.

Однако, несмотря на отсутствие компьютеров и электронных баз данных, подсчет этих самых сирых и убогих велся, являл вполне объективную картину. В России (в европейской части и в Сибири) в конце XIX века было зарегистрировано 746 тыс. человек, на постоянной основе просящих подаяния, что составляло 0,8% населения данных регионов. Причем, сюда не вошли неимущие люди, проживавшие за счет развитой сети домов призрения, то есть богаделен.

С той поры минуло полтора века. Однако глубинная человеческая сущность значительного изменения не претерпела. И тогда, и сейчас среди просящих подаяние лишь 5% тех, кто в нем действительно нуждается. И кто, выйдя из нищеты и встав на ноги, начинает зарабатывать на жизнь общественно-полезным трудом.

Профессиональные сообщества попрошаек тех и нынешних времен разнятся, как небо и земля. Сейчас некто, имеющий теснейшие связи с миром криминала, набирает до сотни «рабов», которых расставляет по точкам, забирая у них основную часть дневного заработка. Зачастую эти побирушки, выпавшие из социума, абсолютно бесправны, и «работодатель» удерживает их насильно под угрозой расправы.

В Российской же империи нищие на добровольной основе собирались в артели, именовавшиеся ватагами, в которых существовал четкий свод профессиональных законов. За их соблюдением надзирал избиравшийся демократическим путем староста, пользовавшийся непререкаемым авторитетом. Причем, над старостами ватаг было высшее «начальство» — на сходках выбирали старост уездов.

Такие ватаги «христорадничали», то есть странствовали, собирая подаяния во славу Христа, представляясь в высшей степени набожными людьми. Этим людям требовалось, прежде всего, демонстрировать прекрасное знание всех нюансов церковного уклада. Это было большое искусство. Новых людей принимали в ватагу на правах «студентов». Они ежегодно платили определенную сумму, и от двух до четырех лет проходили обучение. После чего у них принимали экзамен на знание молитв, церковной символики, «нищенских» стихов и песнопений, а также особого «нищенского» языка, который был построен по законам языка уголовного. Лишь сдав экзамен, человек становился полноправным нищем. По сути, его принимали в «профсоюз», где распределялись доходы и осуществлялась помощь заболевшим или «потерявшим трудоспособность».

В таких ватагах наибольшими правами обладали инвалиды. Прежде всего — слепые. Но, понятно, что среди христорадничавших незрячих подавляющее большинство было мнимых слепцов. Организованным нищенством имели право заниматься лишь калеки, однако истинный их процент в ватагах определить было невозможно.

Но уже тогда начали появляться «капиталистические» формы попрошайничества, когда им занимались «наемные труженики». Так, перед крупными ярмарками стихийно возникала «биржа труда». Наниматели выбирали из людей увечных, вызывавших наибольшую жалость, несколько человек и платили им ежедневно. В обмен предоставляя безопасность и жилье с питанием.

В России существовали и другие формы организации просителей подаяния. Выше шла речь о «мобильных» ватагах, но существовали и оседлые, отъезжавшие на сезонные промыслы. В конце позапрошлого века появились целые паразитические деревни, в которых никто не пахал и не сеял.

Так, например, в Арзамасском уезде жители деревни Пьявочное Озеро покупали у церкви за 40 рублей бумаги, разрешавшие собирать подаяния, и по весне отправлялись «на уборку урожая». Вернувшись осенью, отдавали церкви 150 рублей, а 500 оставляли себе. На это жили припеваючи до следующего сезона. Жизненное кредо таких «крестьян» формулировалось в высшей степени прагматично. На предложение получить работу они неизменно отвечали: «Мы вдвое больше добудем сумою, будем в день два раза чай пить с баранками и водкой, да еще на табак останется, спать будем сколько угодно, а у тебя что? Спину-то ломать».

Индивидуальное попрошайничество, процветавшее в городах, было, пожалуй, более разнообразным, нежели сейчас. Социологи тех времен подробно изучили и описали это колоритное явление. Как и положено в науке, была разработана классификация, насчитывавшая полторы дюжины различных специализаций. Сейчас их меньше.

Так, например, были «могильщики», которые побирались на кладбищах. Данная профессия, несомненно, выбиралась с большим знанием человеческой психологии. Средь могильных холмиков, наблюдая неопровержимые доказательства бренности земной жизни и тщетности стяжательства, человек размягчается. И охотно дает: «Авось, у Бога это зачтется».

«Горбачи» получили свое название за то, что побирались с сумою — старинным атрибутом, символом нищенства. Завидев такого «горемыку», люди неизменно вспоминали народную мудрость «от тюрьмы и от сумы не зарекайся». Среди горбачей был подвид попрошаек, которые, что называется, брали на испуг. Придя в дом, в котором люди проживали в достатке, горемыка начинал рассказывать, что бедная его женушка или любимые детки заболели тифом (оспой, чумой и т. д.). Вполне понятно, что от него старались поскорее откупиться и выпроводить за ворота.

«Ерусалимцы» продавали за умеренную цену «щепки от гроба Господня» и «тьму Египетскую».

Попрошайки, как правило, избрав какую-либо специализацию и отточив «исполнительское мастерство», придерживались ее долгие годы. Правда, зачастую и «могильщики», и «севастопольцы» («раненые» при обороне Севастополя), и «железнодорожники», и «ерусалимцы» временно переквалифицировались в «погорельцев». Происходило это сразу же после крупных пожаров, как сельских, так и городских. Когда, например, серьезно погорел Брест-Литовск, то количество «погорельцев», отправившихся на промысел в близлежащие села и деревни, вдвое превысило число жителей города.

Реквизит некоторых специалистов не мог оставить равнодушными прохожих. Так, собирающие «на погребение младенца» женщины стояли с маленькими гробиками в руках.

Некоторые «амплуа» требовали высочайшего артистизма. Таковы были «вдовы», которые падали «в голодный обморок», когда состоятельные господа выходили из церкви. «Придя в себя», такая вдова признавалась, что давно не ела, поскольку откладывала деньги на церковную свечу и на подаяние несчастным, стоящим на паперти. И что она шла в церковь, чтобы помолиться за единственного сына, который служит в армии на чужбине, обороняя родную землю от супостата.

В «голодные обмороки» падали и у ресторанов. Что пробуждало угрызение совести у только что отобедавших. Подаяния бывали щедрыми.

Попрошайки-мужчины пользовались другими симуляционными приемами. Например, при помощи кусочка мыла они демонстрировали приступ эпилепсии, пуская пену изо рта.

Неплохо зарабатывали «пострадавшие за правду», поскольку россияне во все времена с большим подозрением относились к судебной системе, которая служит «только богатым и неправедным».

Надо сказать, что простой люд в стародавние времена был гораздо отзывчивее, чем сейчас. Вполне успешно просили и на «украденную лошадь», и на «павшую корову», и на «восстановление на службе», и на «приданое невесте», и на «слабость здоровья ввиду выписки из лазарета». И даже на «победу над японцами».