Интервью с ветераном Яном Чудик

- Сам я с северо-востока Словакии. А там раньше всяких хватало. Был на востоке такой народ. Здесь их называют русины…

- Так вы русин?

- Да! Вы тоже знаете?! Значит вам известно, что такого народа официально уже не существует. Куда же податься мне? К украинцам? Так я украинской мовы не знаю. Как мне тогда считать себя украинцем?

Если бы я говорил с вами, как с моей матерью, то стало бы мне быть удобно и понятно слово одно... но вот если живешь здесь, то нужно другое.

Хорошо, давайте по порядку. Начнем с детства. Где-то в третьем классе начальной школы появился учитель, который нас учил азбуке (?). Кроме того мы посещали греко-католическую церковь. А, насколько Вам известно, в церкви язык у нас был старославянский.

Когда отец мой в Первую мировую войну попал в плен, его отправили работать к помещику в Шепетовку, на Украину. Он рассказывал, что к нему обращались: «Эй, австрияк, австрияк!» Отец обижался: «Да какой же я австрияк? Я такой же русский, как и вы!» А те не отстают: «А ну-ка, перекрестись!» И он перекрестится: «Отца и Сына, и Святого Духа». Ну, тут народ сразу: «О, да это наш человек».

- Ваши мама и папа были крестьяне?

- Крестьяне, конечно. Мы же все с района Старая Любовня (Stara Lubovna). Самые обыкновенные крестьяне. Вот видите, как было? Так что я никакой не эмигрант! От них у меня ничего.

Родился я, когда еще не было ни электричества, ни водопровода. Не было ничего. Были только свечи и керосин!

Рос как настоящий крестьянский мальчишка. Надо было и коров пасти, и сена заготовить, и дров нарубить... До сих пор кошу траву косой. Я в состоянии ее наточить, починить и все такое прочее…

Надо же, такие большие изменения произошли в жизни людей. И все на веку одного человека.

Это с вас, молодых людей, нельзя много требовать, потому что вы рождаетесь совсем в других общественных условиях. А с нас…

- На каком языке разговаривали ваши мама и папа дома?

- Да вот на каком? На русинском конечно!

- Большие отличия от словацкого?

- Вот, например, у нас в селе корова – кынь, а в словацком языке – krava. Хватало и других слов: были и заимствованные из немецкого, и такие, что непонятно, откуда они вообще взялись. Почти в каждой деревне разговаривали на своем диалекте. Не совсем конечно, но отличались. Вообще, как такового литературного русинского языка не существовало. Но помню твердо: я русин был, есть и буду, честный свой род не забуду!

Так что если бы мне продолжать говорить, как я говорил с родителями, то словацкий язык для меня иностранный.

Хорошо, словацкий так словацкий. Но к нам в школу вдруг прибыли две молоденькие учительницы – чешки. Вот тут было забавно. Когда они обращались к нам, то говорили: «šоhaj» (молодой человек). А у нас так обращались к собаке: «шугай». Или, к примеру, говорит преподаватель: «5+5, kolik to bude? Kolik?» А у нас «сколик» – это когда поднимают дерево. Так мы сидим, шепчемся: «Слышишь? Какой-то колик».

- В школе были какие-то религиозные предметы?

- О! Вас интересует религиозное?

- Интересует все.

- Нет, это действительно интересно...

Никто не знает, как это все возникло. Никто! Но когда Это (вероятно религиозное учение) в тебя втолкают, то это как укол в мозг. И такой уколотый человек с Этим живет. А уж потом встает вопрос: верить, не верить. Вы знаете, я уже уверен, что никогда не узнаю, да и даже не буду заботиться узнавать, как это было на самом деле.

Вот посмотрите, если бы не было еврейки Марьи, и не вступил Дух Святой, то и Иисуса Христа бы не было. Это настолько сложный вопрос…

И даже не умно, совершенно не умно было, что у нас в свое время закрывали в тюрьму епископов. А сейчас все наоборот – перекос в другую сторону. А вот что там у вас в России с религией сейчас творится, не знаю совершенно.

Кстати, я в месяце июне по приглашению ваших ветеранов побывал в России. Нас, словаков было четверо. Но один, к сожалению, уже успел умереть.

Два дня мы жили в самом центре Москвы, принимали участие во всех мероприятиях. И повсюду нас возили машиной. Так что мы многое смогли увидеть.

Но все-таки большая разница между вашими ветеранами, ныне уже русскими, и между словацкими…

- Почему?

- Как объяснить? Мои родители жили еще в Австро-Венгрии. А после того, как в 1918-м империя распалась, образовалась Чехословацкая республика. В то время чехи нуждались в нас, словаках. И появляется Чехословакия – чехи и словаки вместе. Так оно и было до 38-го года. Всего только два десятилетия.

А потом, когда к власти пришел Гитлер, из чехов сделали так называемый протекторат. А словакам Гитлер сказал: «Или вы будете образовывать государство, или вас раздерут на части: юг возьмут венгры, а север – поляки».

- Для нас важнее ваши личные воспоминания, чем общеизвестные факты, у нас немножко другая цель…

- Хорошо-хорошо. Спрашивайте. А я постараюсь дать вам исчерпывающие ответы.

- В вашей деревне жили только русины?

- Мы все были одинаковые. Село как село. Других наций там не наблюдалось… Нет, постойте! В селе до 1938 года проживало несколько еврейских семей. Но евреи… Вы понимаете, они всегда и везде, как евреи. Они жили чуть лучше. Держали в селе четыре магазина. У одного была hospůdka (корчма, таверна), другой продавал спиртное, третий – колониальные товары. Ну, ничего, до поры все было нормально... а вот в 38-м их начали ликвидировать.

Да, так было и у нас. Но сейчас об этом не принято вспоминать. Это неприятное пятно на светлом фоне первой независимости. А вот лишний раз напомнить нам, участникам восстания о том, что мы являемся виновниками ликвидации первой словацкой государственности... Это да. Не забывают.

В 38-м образуется словацкая армия, во главе правительства, президентом которого становится бывший католический священник Тисо. И они посылают молодых солдат вместе с немцами сначала в Польшу, а затем в Россию. Появляется так называемый «корпус Тисо».

(В 1938 после оккупации Судет Германией и эмиграции президента Бенеша, объединившиеся вокруг ГСНП словацкие оппозиционные партии потребовали создания словацкой автономии. Чехословацкое правительство генерала Я. Сыровы не решилось идти на обострение отношений с ГСНП и назначило Й. Тисо 7 октября 1938 премьер-министром Словакии. Прим. – С.С.)

- А кого набирали в эти части? Добровольцев?

- Обыкновенная мобилизация по призыву. По достижению 20 лет люди шли в нормальную армию самостоятельного государства.

Другое дело, что потом пришлось расплачиваться за свою самостоятельность – Гитлер потребовал помощи. А Тиссо, говорят, ему сказал так: «Сыновей я вам отдаю, но отцов вы не получите». Это означало, что расплачиваться за все будут молодые люди.

И пошли туда, на СССР, в поход. Но когда там увидели, что немцы делают на Украине, им стало жалко своих братьев-славян. Началось брожение…

Одни, в силу своих возможностей, помогали населению. Другие бежали в леса к партизанам.

- С вашего села кого-нибудь взяли в армию? Вы помните их?

- Да, тоже были. Потом многие из них бежали к русским. А если бы они не бежали, то как бы возник бы корпус Свободы?

Вот же как получилось интересно: туда были обязаны пойти против России, против советского народа, а назад вернулись вместе с Красной армией.

Да, весьма запутана наша история!

- Вы помните момент прихода немцев в Словакию?

- Помню, конечно. Мне уже было 16 лет. Немецкая вооруженная колонна прошла через нашу Старую Любовню.

Я посещал в то время так называемую городскую школу. Это пять классов начальной школы, а затем три или четыре класса высшей.

- Какое немцы на вас произвели впечатление: вооружением, выправкой? Что Вы почувствовали? Ваше личное впечатление. Захватчики или просто обыкновенные молодые ребята?

- Все восприняли по-разному. Были и такие, которые приветствовали эту колонну. Но я лично и многие другие считали, что радоваться нечему. Мы немцев просто ненавидели.

- Почему?

- Ну, потому что мы же славяне.

- Но они ничего плохого вам не сделали…

- Не совсем так. Во-первых, у нас же такие чувства – что-то славянское. А во-вторых, зачем они ворвались на нашу территорию? Мы их не звали. И ощущение собственного достоинства, наконец!

- Правда, что при немцах исчезла безработица, и улучшился образ жизни?

- Безработица? Да… Вам, молодым, это интересно и важно. Ныне все говорят о безработице. А когда я родился в селе, то мы такого слова не знали. Каждый крестьянин работал у себя в хозяйстве. Нашим рабочим участком была территория сельского кадастра. Менялись лето, осень, зима – а мы все время работали. Зарабатывали пищу и одежду…

- В селе понятно. А в городах как?

- Как все тогда происходило в крупных городах, мне трудно сказать. Кончено, экономика Словакии развивалась довольно слабо. И заводов было мало, и промышленности – немного. В основном здесь все жили работой на земле.

- А что такое «гарды»? Опишите читателю их состав, вооружение. Кто туда шел?

- Это такие вооруженные отряды, которые действовали вместе с немцами и помогали им. Кто туда шел? В основном туда шли сильно верующие католики. Трудно определить точно, из каких слоев общества больше людей шло в отряды «гардистов». Но то, что нашлись такие люди, которые приветствовали немцев и радовались, это факт.

- Когда появились первые признаки сопротивления в восточной Словакии?

- Первые признаки, я бы сказал – в голове, уже с приходом немцев. Но, вы знаете, многие работали в горах, пасли скот. Такие люди не имели понятия о приходе немцев. Возможно, они даже не знали об их существовании!

Важно заметить, что во время Чехословацкой республики уже существовала коммунистическая партия, и были люди, которые кое-где активно работали. Например, восстание родилось не просто так. Зачем далеко ходить за примерами, мой отец был членом коммунистической партии.

- Когда он стал коммунистом?

- Уже давно, еще при бывшей республике, в Словакии, после возвращения из плена.

Я так и не расспросил его, как он вернулся из России. Не успел с ним говорить об этом. Помню только рассказ о том, как они попали в плен. Отец рассказывал примерно так: «Ты знаешь, мы там не успели сделать ни единого выстрела. Нас сосредоточили в какой-то Úvoz (дорога в овраге или балка). А утром появилась русская армия и кричит: «Не стреляй, австрияк, не стреляй!».

Вот так буднично он попал в плен.

- А когда вы услышали впервые, что в Словакии есть партизаны?

- Партизаны? Примерно в 42 – 43-м году. Кажется, мне об этом сказал отец. Коммунисты знали все. Развертывалась ilegálne praca (подполье, незаконная деятельность). К примеру, если партизаны куда-то приходили, то они не приходили просто так, наугад. Их очень хорошо информировали.

- Почему отец не ушел в партизаны?

- Отец?! Вот это вопрос! Не знаю...

Возможно, я был еще слишком молод, и поэтому многого не знал. Но скажу вам вот что. С согласия отца и матери в партизаны ушел я!

А вы должны понимать, если кто-то вступает в вооруженные силы, то он не знает, что с ним будет дальше: вернется он домой невредимым или покалеченным. Этот кто-то добровольно сам идет туда, откуда он может вообще не вернуться, по крайней мере – живым…

Так вот, чтоб мои слова не звучали пустым бахвальством, я вам чуть позже что-то покажу. Свою смерть...

- А вы лично никогда не опасались того, что потеряете свою жизнь в бою?

А как же. Ведь любой, кто туда идет, может и должен опасаться. Но каждый думает – почему именно я?

- Когда в первый раз партизаны о себе заявили громко? И когда немцы начали всерьез относиться к партизанам?

- Немцы? Когда провозгласили восстание.

Не совсем верно считать началом СНВ 29-е августа. Ведь восстание готовили раньше. Когда в 43-м году под Рождество собрались коммунисты и другие репрезентанты политических партий, то они сначала обсуждали детали, договаривались о содействии и координировании восстания. Начали устанавливать связи, затем стали прибывать советские партизаны-парашютисты.

Так не бывает, чтобы сразу...

- Как Вы попали к партизанам?

- Я прибыл к партизанам после провозглашения СНВ по рекомендации конкретного человека, который знался с моим отцом.

Почему так? Для партизан было важно, кто к ним приходит. Появится, может быть, такой, что сегодня пришел, а ночью уйдет и скажет немцам, где партизаны находятся.

Так что имейте в виду, все было не так просто.

- В какой отряд попали Вы и где он базировался?

- В горах, недалеко от моего родного села. Отряд Kvitinského. Его потом называли отряд имени Готвальда. А командовал всем капитан Вячеслав Антонович Квитинский, Герой Советского Союза. Так вот я и был в его отряде. Получил личное оружие – винтовку, стоявшую на вооружении словацкой армии.

Все время меня спрашивают, откуда партизаны взяли оружие. А все подготовили так, что имущество, состоявшее на вооружении Словацкой армии, попало в руки партизан. И, кроме того, во время восстания постоянно прилетали самолеты с Киева и бросали на парашютах снабжение.

(Квитинский, Вячеслав Антонович, (1920 — 1995) — ГСС указом от 2 мая 1945. Нац. – белорус. Член ВКП/б с 1943 года. Участник финской войны. С 22.6.1941 по 6.4.1942 в 376 ТАП. Попал в окружение под Кировоградом. С 1942 в партизанах.

В 1942 году рядовой пулеметчик в отряде «Первый Волынский».

В июле 1942 года командир партизанской диверсионно-разведывательной группы в соединении им. Берия.

В феврале 1943 года в партизанском отряде А. М. Грабчака.

Во второй половине 1943 года командир отряда «Красный фугас».

В апреле 1944 года в распоряжении УШПД.

В июне 1944 года под Ровно формирует десантный партизанский отряд. 27 июня 1944 года отряд отбыл самолётом в Дрогобычскую область, откуда осуществил рейд в Польшу, а затем в Словакию. В августе 1944 года отряд переформирован в партизанскую бригаду имени Клемента Готвальда

Награждён двумя орденами Ленина, орденом Красного Знамени, четырьмя орденами ЧССР, польским орденом Золотой крест «Виртути милитари» и различными медалями. Прим. – С.С.)

- Вам довелось участвовать в партизанских операциях?

- У партизан военные операции довольно специфичны. Цель партизан: нарушать, минировать, взрывать, нападать и вовремя исчезать. Но когда партизанская группа очутится в окружении, этот партизанский бой быстро превращается в обыкновенный фронтовой. Так произошло и у нас недалеко от Татр.

Отряд был окружен. Помню, очень сильно подморозило. Для того чтобы вырваться из окружения, нужно было перейти через реку Poprad (Попрад). Но мы не успели. В селе уже находились немцы...

Вы знаете, у нас в отряде воевали серьезные советские ребята, настоящие мастера. У них за спиной имелся опыт трёх лет войны, а некоторые прошли плен и лагеря смерти. Эти люди могли многое. Они даже были способны даже привести «языка»!

Когда мы попытались пройти через деревню, передовая группа обнаружила дежурных, которые охраняли мост. Вперед пошли два человека…

Назад они принесли одного связанного. А потом… не знаю, будете ли вы менять что-либо в моем рассказе… ну, нам, скажу прямо, помогали словацкие немцы. Помню, что один из них был просто немец, а второй – словацкий немец.

Пленному задали пару вопросов. Он молчал… Тогда они взяли веревку и просто задушили его.

Таковы реалии партизанской войны! Мы не могли брать в плен. Нам пленные были не нужны. Так же поступали и с нами. Если кто-то из партизан попадал в плен, пощады никто не ждал.

А после того мы рванулись на мост. В селе уже началась беспорядочная стрельба – шло избиение спящих немцев. Помню, как они бежали прямо в исподних штанах, а их били на выбор. Спустя какое-то время все стихло, остались только белые пятна трупов на черной земле…

Мы не смогли далеко уйти. Нас снова блокировали, и что-то около четырех дней отряд бился в окружении.

Вот тогда уже мы начали нести потери – появились раненые и убитые. Потом снова – прорыв.

- Раненых пришлось оставить?

- Те, кто могли уйти, ушли с нами…

- А остальные?

- Их оставили. Другого выхода не было...

- Сделаем паузу?

- Нет.

- Расскажите, как вы минировали дороги.

- У нас были опытные советские специалисты, минеры. Они в этом хорошо разбирались.

Но в то время это делалось не так просто как сейчас. Надо было тянуть проволочку и делать другие сложные вещи.

- Вы видели, как поезд сходит с рельс?

- Поезд? Да! Эффектное зрелище. И не только поезд. Минировали лесные дороги и устраивали засады. Когда головная машина в колонне подрывается, остальным некуда деваться – с двух сторон лес. В это время партизаны начинают их бить из пулеметов.

Конечно, если ехавшие в колонне немцы не сопротивляются, то их добивают до конца. Но если они вовремя приходят в себя и начинают огрызаться, то бой может затянуться. А у партизан нет возможности долго вести бой, потому что боеприпасы в горах – дефицит. Дается сигнал, и все уходят.

(За 7 месяцев диверсионной работы в Словакии бригадой заявлено: уничтожение до 1900 немецких солдат, подрыв 33 эшелонов, одного бронепоезда, повреждение 36 паровозов и 198 вагонов, подрыв одного танка и 130 автомашин, подрыв 27 шоссейных и ж/д мостов. Из наградного листа Квитинского В.А.)

- Мосты взрывали?

- Ну, мосты... Понимаете, я был молодой человек. А те большие люди, организаторы, были зрелые, опытные. Нам, конечно, не рассказывали – кто, где, что и как. До меня доходило что-то в виде косвенных слухов, разговоров, команд…

- Когда отряд вырвался из блокады, что было дальше? Вы в горы ушли?

- Мне не довелось. Я потом… два человека, мы… в общем, я отравился. Если бы врач не помог мне, то я бы умер.

- А чем вы отравились?

- Huby. Как это слово по-русски? Грибами.

- Ели сырые грибы?

- Да. Был голод. И вроде ел с выбором, такие, что мне понравились. Сначала вроде бы ничего, а потом вода с меня ручьем…

Когда мне стало чуть легче, врач сказал: «Собирайся, братец. Если можешь передвигаться, иди. Здесь оставаться нельзя».

Уже было сложно... Но знайте, восстание никогда не заканчивалось! Хотя в то время мы уже и не вели открытые бои. И кто как мог… Люди стали расходиться.

(Ни один из опрошенных словацких ветеранов – участников Словацкого национального восстания не признал его поражения!

Хроника хода восстания:

9 августа 1944 словацкая армия получает приказ провести антипартизанские операции в Низких Татрах.

21 августа 1944 партизанский отряд Величко передислоцируется в Склабиню и начинает взрывать железные дороги.

25 августа 1944 года партизаны открыто раздают оружие на площади в Мартине и записывают в свои ряды добровольцев.

27 августа партизаны захватывают город Ружомберок.

28 августа 1944 года в Мартине словацкие солдаты из местного гарнизона уничтожают немецкую военную миссию, которая возвращалась из Румынии в Германию. Вермахт начинает оккупацию Словакии. Подполковник Голиан отдает приказ о начале восстания, которое начинается 30 августа.

1 сентября 1944 года в Банской Бистрице выходит из подполья Словацкий национальный совет.

С 5 сентября 1944 года СССР начинает оказывать военную помощь восставшим.

6-9 октября на аэродром «Три дуба» десантируется 2-я отдельная чехословацкая воздушно-десантная бригада.

27 октября 1944 немцы захватывают Банску Бистрицу.

С 28 октября повстанцы переходят к партизанским операциям.

30 октября 1944 немцы отмечают поражение восстания проведением парада.

3 ноября 1944 в плен взяты руководители восстания.

Тем не менее, немцам не удалось полностью уничтожить партизан, которые с декабря 1944 только усилили свои диверсионные операции. Прим. – С.С.)

- Кто был ваш командир взвода?

- Бывший советский летчик, лейтенант Ланговой.

Его сбили, и он попал в концлагерь. Потом был групповой побег. Они оказались здесь у нас и оказывали нам помощь.

- Национальный состав вашего взвода?

- Словаки и еще двое-трое русских. Эти уже были не беглецы. Они прибыли в отряд позже, и сбрасывали их как парашютистов.

- Вы когда-нибудь видели высадку парашютистов?

- Нет, этого я не видел. Не могу сказать. Помню, что мы тогда знали про аэродром «Три дуба». Там много их высадилось.

- Не помните имена тех русских ребят? Или вообще кого-то из русских с отряда?

- Трудно сказать сейчас. И знаете, в партизанах не было принято спрашивать чье-то имя. Да и мы, новички, так поняли, что надо поменьше разговаривать.

- Клички были?

- Были.

- А у вас была какая-то кличка?

- У рядовых нет.

- После отравления, куда Вы направились?

- Пришел домой, а потом мы вступили в Красную армию.

- А куда русские уходили, когда восстание было разгромлено?

- Оно не было разгромлено! Русские никуда не ушли. Они отошли в горы, в леса. Отбивались, кто как мог…

Многих спрятало местное население. В деревне немцев не любили. Если даже стало известно, что прячут русского, никто ни сообщал. Единство было крепкое!

- В деревне знали, что вы партизанили?

- Может быть, и знали, да никому не рассказывали. Но те соседи, которые со мной вместе были у партизан, они уж точно знали.

- Как вы попали в Красную Армию?

- Когда Красная Армия прибыла к нам. В нее вступали некоторые наши ребята из восточной Словакии. Затрудняюсь точно сказать, сколько, но вступали…

- Добровольно?

- Да, добровольно. Мы прошли стандартную учебную подготовку на территории Польши, а потом попали в части Красной Армии.

- А в чем заключалась подготовка?

- Ну, так как обычно готовили солдата на фронт. Был у нас в то время такой Пеньков из Одессы, вольнонаемный. Так вот он нам говорил: «Ребята, берите побольше патронов, и поменьше хлеба. Если патроны будут, то и хлеб добудете. А если только хлеб будет, все равно, и хлеб заберут, и сам погибнешь». Такая вот была подготовка. С марта месяца, может, там две – три недели, и на фронт. Последней моей войсковой частью №1127. Так что я настоящий красноармеец. И этим горжусь!

- Куда попали на фронт?

- На фронт мы шли по территории Польши к городу, который называли Моравская Острава. Это на территории Моравы. Мы должны были освобождать один небольшой городок возле Остравы. В ночной атаке погибла почти вся наша рота. Шли очень напряженные бои…

Немцы упорно оборонялись – везде понатыкали пулеметов. Все подходы были заранее пристреляны минометами.

Когда мы подошли, стрельбы не было. Шел дождь. Я и еще несколько ребят каким-то ручьем пробрались по-пластунски в чей-то двор. Там был колодец. Ребята стали качать воду…

Оказалось, что в соседнем здании осталось несколько эсесовцев. И все уже было подготовлено, нас ждали… я отошел к зданию и не находился возле этого колодца. Так у меня получилось...

Потом был взрыв. Я остался жив, а они погибли. Все было разбито. Двор засыпало битым кирпичом.

Это как будто второй день рождения. Первая мысль: «Мама, мама, больше не увидишь меня». Стою, стою… жарко в груди. Меня вырвало… Почувствовал, как идет кровь. Осмотрел себя – рука разбита. Прошло в мозгу такое: «Что со мной будет? Стою, значит, еще жив».

Кто-то кричал, просил помощи, но я не мог никому помочь. Я тоже начал кричать. Подошел красноармеец с ручным пулеметом, потом куда-то ушел. Я уже никуда не мог уйти. А ребята там так и лежали, уже мертвые…

Вечером пришла красноармейка, санитарка. Она подошла, забинтовала под рубашкой и говорит: «Ну, что же дорогой, нечем помочь, терпи. Вот там. Туда иди». Не было сил. Я просто сидел и молчал.

- За вами кто-нибудь пришел?

- Два красноармейца. Перехватили друг дружке руки крестом – «Садись».

Уже была тьма. Стреляли. И там, где-то в темноте, взлетали цветные ракеты.

- Я сейчас вам кое-что принесу посмотреть. Обождете? Спешите куда-нибудь?

- Нет. Мы можем вместе с вами сходить…

- Нет, не надо. Я быстро…

Так, вот это моя смерть. Смотрите, этот осколок остался возле сердечной оболочки.

(Цилиндрический осколок величиной примерно в 1 см и диаметром 0.5 см. Напоминает гильзу от мелкокалиберной винтовки. Прим. – С.С.)

А вот этот кусочек – мое тело. Человеческий организм такой умный, что он для защиты против отравления крови сделал такую оболочку на осколке. Потрогайте, не бойтесь. Оно сухое и отвердевшее...

А этот рваный осколок вытащили из руки.

Видите? Смотрите, какой неприятный. Вот оно находилось вот здесь. И хирург потом резал здесь, потом полез сюда, сюда и сюда…

Потом вынимали вот эту штучку. Как получилось? В 57-м году мне хирург, врач говорит: «А вы знаете, уже есть томограф. Давайте проверим, что Вас беспокоит». Так что мне это устранили, только когда стали проводить кардиологические операции. Значит, вот этот осколок, у меня просидел под сердцем мая 45-го года по 57-й год.

Подумайте, как это влияло на мой мозг. Я знал, что Это находится там! А ведь Оно движется.

После войны меня снова призвали в армию, на этот раз уже в Чехословацкую, и хотели направить в город Табор. Я им говорю: «Я фронтовой солдат, в Красной армии был ранен», – «Ничего. Проверим». И меня посылают на рентген в vojenská nemocnica (воинскую больницу) в Ческе-Будеёвице.

А врач, который смотрел меня, вылупил глаза и кричит коллеге на чешском: «pojd sem, podivej se na to. Сítil jsem jak se neco hýbe u mého srdce».

Так что я несколько раз прощался с жизнью. Представь, словно раскаленный прут тебе вставили… Что было делать? Терпел и ждал.

А на фронте лечение было такое: привязали к дубовому столу, и отсюда, со спины откачивали кровь насосом. Вот и все. Молодой человек, крепкое здоровье. Выздоровел.

- Где долечивались? В союзе?

- На территории Польши в военном госпитале.

После полевого медсанбата нас ночью на «студебеккерах» перевезли на территорию Германии в здание бывшей школы.

Ночью шел дождь, а утром вышло солнышко. Я вышел, посмотреть, куда это нас поместили ночью. Навстречу идут две женщины. Как посмотрели на меня – и бегом прочь. А я вижу по-германски на стене написано, значит мы в Германии. Вы знаете, когда я учился в школе, там нас заставляли учить немецкий язык. И когда в следующий раз женщины шарахнулись от меня, то я обратился к ним: «Guten Tag, Frau. Warum Sie laufen? Keine Angst!» Посмотрели на меня: «Ein russischer Soldat spricht Deutsch!»

Когда они узнали, что в больнице есть солдат, который говорит на немецком… О!

Было воскресенье. Они толпой пришли к этой школе на площадь, кричали нам, приглашали, предлагали конфеты.

А мы только: «Спасибо, нет, нет, нет». Но они знали, что мы боимся нарушить приказ – нам было запрещено ходить по одному, принимать общение и подарки на чужой территории. Так они прислали своих деток, молодых немецких ребят… А нам надо на кухню что-то купить: лук, соль. Они сразу пошли куда-то, купили, принесли, уже показывают и твердят: «Гитлер капут».

Потом ко мне приходят старики, показывают свои доклады, что они были коммунистами. Мы ходили в гости к этим женщинам. Они мне рассказывали, что им говорили, как придут русские, обязательно будут изнасиловать.

И сразу возникла такая дружба! Прекрасно, когда ты в состоянии поговорить с людьми.

Да, пропаганда была. Но все зависит от поведения и от воспитания.

Наша Стара Любовня была под влиянием Польши свыше трехсот лет. Поэтому у нас многие говорят на польском языке.

Хочу рассказать один забавный случай. Как-то солдат спрашивает у польки: «Пани, а где здесь уборная?» А полька как обычно отвечает: «Нема, вшистко немцы забрали».

Мне смешно. Иду к польке и говорю: «День добры, пани. А где тутай выход?» – «А, тутай! Проше пан». Кричу служивому: «Солдат, иди сюда! Здесь туалет». Та уже поняла, в чем дело, но не знает, можно ей теперь смеяться или нет.

Вам наверняка известно, что поляки ненавидят русских. Вы знаете?

У нас тогда какой-то узбек застрелил у поляков гуся. Его можно понять. Кругом одна свинина: в консервах, в пайке, в сале.

Смотрю - идут вооруженные поляки разбираться, как это он смел, сделать подобное на территории Польши.

Кстати к сказанному, был такой приказ по армии, что и Польша и Чехословакия – это страны, сотрудничающие с СССР. Поэтому соблюдать законы и корректно относиться к населению.

Так вот, идут поляки. Мы тоже поднялись, ждем. Нас что-то человек семь было. Я одному говорю: «Возьми автомат. А я пойду к полякам, попробую договориться».

Подошел, поздоровался: «Dzień dobry panstvo. Więc co? Tutaj froncie żołnierzy. Będziemy strzelać?» А поляк мне говорит: «Pan nie jest rosyjski?» – «Таk, proszę pana. Pan nie rosyjskie, ale rosyjscy żołnierze».

По-братски поговорили, договорились.

Я могу сказать, что язык – это лучшее оружие!

- Как Вы вернулись на Родину?

- Конец моей красноармейской жизни пришел в конце ноября 45-го года в городе Черновцы на Украине. Там нас собрали, что-то человек около ста и сказали: «Вы участники Великой войны. Вы с честью исполнили свой долг и заслужили право выбора с оружием в руках. Если хотите, оставайтесь в Советском Союзе или вернитесь на Родину».

Ну, мы, конечно, решили вернуться на Родину. С нами поехал старший сержант. Прибыли в город Presov (Прешов). Там уже стояла чехословацкая военная часть.

Тогда сделали список словаков-красноармейцев, и этот список сейчас находится в военно-историческом архиве в городе Trnava (Трнава).

А из красноармейской формы осталась у меня только пилотка.

- Что можете сказать про советское оружие?

- Как было приятно, когда рядом играют «катюши»! Мы хотели подойти близко, но там всегда стоял дежурный.

- Вы немцев брали в плен?

- Брал. Скажу по правде, как было. Одного раненого немца я отправил в тыл с сопровождающим. Развернулся, прошел немного. Слышу – стрельба. Побежал…

- Убил его?

- Ну, конечно. Автомат дымится, этот лежит лицом вниз… А солдат повернулся ко мне: «Эх, проклятый, всю семью убил».

Законы войны!

- А как ребята вашего взвода относились к вам? Они вас воспринимали как такого же русского или они считали вас иностранцем?

- Нет, вообще. Я был такой же обыкновенный солдат.

Имейте в виду, что там были разные, даже азиаты. Так мы хотя бы славяне были. Никогда не возникало ничего такого. Все мы говорили худо-бедно на русском языке. Я даже сам удивляюсь, что я разговаривал без словаря. Как командовали, объясняли – сразу все было понятно. Привык я на русский язык, но не сказал бы, что полностью.

- Как Вы узнали о Победе?

- Ну, какое впечатление? Паника! Нас только ночью в госпитале в Моравской Остраве разместили. Вдруг стрельба! Приходит бледный дежурный. Стрельба, постоянно стрельба. И вдруг кто-то ляпнул: «Наверно, немцы оборону прорвали». Jesus Maryja, а уже мышление такое. Но если придут, то сделаем что угодно…

А стрельба уже какая-то бешеная. Конечно, беспокойство. Когда ты раненый, никуда не убежишь. Что случится, то и случится.

Потом вернулся дежурный и кричит: «Ребята, конец войны».

- Я все время задаю вопрос нашим русским ветеранам: за что воевал он сам лично?

- Лично, я бы мог сказать так. Во-первых, мы не любили немцев. А во-вторых, мы ожидали, что освобождение принесет нам новую, лучшую жизнь.

- А реальность оказалась другой?

- Ну, так об этом мы могли бы до утра говорить.

Давайте так! Мы победили фашизм!

Что будет дальше, после смерти последнего ветерана зависит от вас. Дайте мне определение фашизма. Затрудняетесь?

Значит, так: фашизм – это открытая террористическая диктатура самых реакционных и шовинистических империалистических сил финансового капитала!

Мне жалко, если это потеряется, и что подумает молодой человек, новая молодая генерация, если эту формулировку потеряют. Отсутствует настоящая понятная дефиниция фашизма.

Вот такое Вам от меня определение.

- Как Вы относились к Сталину тогда и как относитесь сейчас?

- Сложный вопрос… Многое зависит от конкретных людей, от окружения лидера и их поведения. Иосиф Виссарионович ведь не собственными руками стрелял…

Сейчас наши журналисты пытаются приравнять коммунизм чуть ли не к средневековой инквизиции. Но что-то не хотят приравнивать к ней фашизм. Тогда шла классовая борьба. А это совсем другое дело.

- Расскажите, как вы добрались домой.

- Я прибыл в Словакию в форме красноармейца. От Прешова мне надо было добираться поездом. Вхожу в вагон, я же у себя дома. Подходит кондуктор: «Листек». Я ему говорю: «Какой листек?» Билет! Совсем выпал из мирной жизни. Ни денег, ни билета. Он покачал головой и ушел.

Добрался я до станции, там, где кончается территория Польши, и пешком добрался в свое село.

- Хочу спросить о наградах.

- Наград в то время у меня не было.

А что касается награды, вы знаете, самая большая награда – когда человек остался живой. А все остальное так – nic. Зачем они сейчас кому нужны?

- Почему вы, словаки не носите награды?

- Потому что бывают встречи. А люди смотрят, у кого больше. Это уже лишнее.

- Что-то хотели бы Вы передать читателям из России? Какое-то обращение или еще что-то вроде этого.

- Мне жалко, что возникли такие отношения между нашими братскими славянскими народами. Мы разобщены. Между тем, нам нечего делить. Хочется верить, что все будет хорошо, постепенно.