Сегодня годовщина со дня рождения выдающегося русского пейзажиста Фёдора Александровича Васильева

Фёдор Васильев родился 22 февраля (10 по старому стилю) 1850 года в Гатчине в семье почтового чиновника. Его родители поженились лишь после рождения детей, и Федор всю жизнь страдал от того, что он был незаконнорожденным.

Из воспоминаний художника Ильи Ефимовича Репина: «Знaчит, дo вac нe дoшлa cия вeликaя тaйнa? Видитe ли, Вacильeв нeзaкoнный cын, пpижитый eгo мaтepью дo зaмyжecтвa, a пoтoмy зaпиcaнный лyжcким мeщaнинoм: oн нocит oфициaльнoe звaниe мeщaнинa и нeвынocимo cтpaдaeт oт этoгo злoгo poкa. Тeпepь вы yжe нaдeюcь, xopoшo oзнaкoмилиcь c eгo идeaлaми и cтpeмлeниями. И oн вeздe кaк пpинят!.. Вoт y гpaфa Cтpoгaнoвa, нaпpимep. Вecь дoм гpaфa yбeждeн, чтo oн кaкoй-тo близкий poдcтвeнник гpaфy, чyть нe eгo cын-любимeц... Нy, и ecть милыe пpиятeли-дpyзья: пoтexи paди oни вceгдa ищyт cлyчaя пoдлoжить дpyгy cвинью. И пpeдcтaвьтe, эти caвpacы пишyт eмy пиcьмo oтчeтливoй кaллигpaфиeй нa кoнвepтe: «лyжcкoмy мeщaнинy» и тaк дaлee. Кoнeчнo, этo вздop, нe cтoящий выeдeннoгo яйцa, ecли бы Вacильeв caм имeл мyжecтвo paccкaзaть cвoe пpoиcxoждeниe. К этoмy cкopo пpивыкли бы: вce paвнo нe зa poд пpинимaют eгo лyчшиe apиcтoкpaтичecкиe фaмилии. Нo вы нe мoжeтe ceбe пpeдcтaвить eгo мyчeний oт тaкoгo пoлoжeния. Вeдь oн мнoгo paз гoтoв был pyки нa ceбя нaлoжить. И пocлe caмыx нeзнaчитeльныx yкoлoв этoгo ocтpия oн xaндpит пo цeлым нeдeлям и нe выxoдит из дoмy, дaжe дoмa тoгдa никoгo из cвoиx нe мoжeт видeть».

Семья жила очень бедно, и маленький Фёдор еще в детстве был вынужден начать работать певчим в хоре, почтовым рассыльным, писцом в Адмиралтействе, а после смерти отца, в свои 15 лет, пришлось стать главным кормильцем для матери, младших братьев и сестры.
Способности Фёдора к рисованию были заметны еще в детстве, но об учебе даже мечтать не приходилось, ведь надо было зарабатывать на жизнь. Правда, вскоре удача ему улыбнулась, и ему удалось устроиться на работу к реставратору картин Академии Художеств П.К. Соколову, что позволило погрузиться в атмосферу творческой жизни и начать учебу в вечерней рисовальной школе Общества поощрения художников, где среди его преподавателей был и Иван Крамской.

Из воспоминаний И.Е. Репина:
— Ах, Васильев! — ответил Крамской.— Это, батюшки, такой феномен, какого еще не было на земле!.. О, вы познакомьтесь с ним хорошенько, рекомендую — талант! Да ведь какой талант! И вообще я такой одаренной натуры еще не встречал: его можно сравнить с баснословным богачом, который при этом щедр сказочно и бросает свои сокровища полной горстью направо, налево, не считая и даже не ценя их...

В это же время Васильев сближается с Иваном Ивановичем Шишкиным, который стал мужем его сестры Евгении. В 1867 году они вместе едут рисовать на Валаам, излюбленное место живописцев, и Васильев, который получил лишь среднее художественное образование, учится в процессе работы рядом с гениальным художником. Шишкин помогал ему освоить тонкости рисунка и развил умение изобразить как можно точнее отдельные детали. При этом учитель не уставал восхищаться тем, что Васильеву от природы дан дар чувствовать природу, подмечать ее настроение, и переносить это на холст.

— Видели ли вы его работы?
— Нет, — отвечаю я. — А где их можно видеть? И что он сделал? Ведь он же и в Академию еще не поступил...

Крамской уставил на меня свои проницательные серые глаза.

— Если это не ирония и вы изрекаете правду, как думаете, то...— Он развел руками. — Да вы поскорей должны посмотреть работы Федора Александровича. А что он не был в Академии художеств, так в этом, может быть, и есть его счастье. Но он имеет превосходного руководителя в Шишкине.

(Из мемуаров И.Е. Репина)

После этой поездки появляются такие картины как «Возвращение стада», «Деревня», «После грозы».

Во всех этих картинах сразу отмечается то, что являлось самым любимым и дорогим для художника – деревня и ее жители, дороги, и небо, бесконечное и бескрайнее небо с его облаками, тучами, свинцовой тяжестью приближающейся грозы, с легкостью набежавшего ветерка – природа во всем ее многообразии и простоте.

Юный Фёдор Васильев быстро становится знаменитым. Его картины нарасхват. Ему поют дифирамбы самые признанные художники. Что, впрочем, неудивительно, ведь талант художника был особенным, поскольку ему удалось заговорить о природе на новом художественном языке: Васильев стремился передать не только и не столько конкретный вид, сколько выразить эмоциональную составляющую природы в определенный момент времени.

— Скажи, ради бога, да где же ты так преуспел? — лепечу я. — Неужели это ты сам написал?! Ну, не ожидал я!
— Благодарю, не ожидал! — весело засмеялся Васильев. — А учитель, брат, у меня превосходный: Иван Иванович Шишкин, прибавь еще всю Кушелевку, и уж, конечно, самую великую учительницу: натуру, натуру! А Крамской чего стоит?!
— Небо-то, небо... — начинаю я восторгаться.— Как же это? Неужели это без натуры?.. Я никогда еще не видывал так дивно вылепленных облаков, и как они освещены!!! Да и все это как-то совершенно по-новому...

Васильев приблизился к мольберту.

— А? Эти кумулюсы*? [*Кумулюсы — купы облаков.] А они мне не нравятся. Я все бьюсь, ищу...— Он присел бочком к мольберту, взял стальной шпахтель и вдруг без всякой жалости начал срезывать великолепную купу облаков над водою.
— Ах, что ты делаешь! Разве можно губить такую прелесть!
Но он уже работал тонкой кистью по снятому месту, и новый мотив неба жизненно трепетал уже у него на холсте... Я остолбенел от восхищения...

(из мемуаров И.Е. Репина)

«О!! Ну, что ты скажешь? Вот черт: я бы не успел и альбомчика удобно расставить... Вот тебе и Академия, вот и натурные классы, и профессора! Все к черту пошло; вот художник, вот профессор... Талант, одно слово!», - Е.К. Макаров о Васильеве.

Надо отметить, что восхищал Фёдор Васильев современников не только своим талантом. У него был удивительный дар нравиться окружающим людям. Где бы он ни появлялся, он оказывался душой компании. Он был обаятелен, легок в общении, обладал искрометным чувством юмора, безупречными манерами, при этом естественный и лишенный фальши.

Из мемуаров И.Е. Репина:

«Звонкий голос, заразительный смех, чарующее остроумие с тонкой до дерзости насмешкой завоевывали всех своим молодым, веселым интересом к жизни; к этому счастливцу всех тянуло, сам он зорко и быстро схватывал все явления кругом, а люди, появлявшиеся на сцену, сейчас же становились его клавишами, и он мигом вплетал их в свою житейскую комедию и играл ими.
И как это он умел, не засиживаясь, побывать на всех выставках, линиях, катках, вечерах и находил время посещать всех своих товарищей и знакомых?
Завидная подвижность! И что удивительно: человек бедный, а одет всегда по моде, с иголочки; случайно, кое-как образован он казался и по терминологии и по манерам не ниже любого лицеиста; не зная языков, он умел кстати вклеить французское, латинское или смешное немецкое словечко; не имея у себя дома музыкального инструмента, мог разбирать с листа ноты, кое-что аккомпанировать и даже сыграл «Quasi una Fantasia» Бетховена, — это особенно меня удивляло».

Наверное, нет тех, кто не помнил бы знаменитую картину Ильи Репина «Бурлаки на Волге». Но не все знают, что без Фёдора Васильева этот шедевр мог попросту не появиться на свет. В свое время Репин, потрясенный, что люди, как скот, впряженные, тащат барки, не мог выбросить из головы эти образы, но дальше идеи работа не шла. Именно Васильев подтолкнул Репина поехать в путешествие по Волге, где тот смог бы понаблюдать за бурлаками, найти подходящие типажи, и в итоге воплотить задумку в жизнь. Однако на такую поездку денег у Репина не было. Васильев помог и с этим, достав деньги, и отправившись в это путешествие за компанию с другом. «Вeчepaми, зa чaeм, мы дeлилиcь свoими нaблюдeниями; cпopили, ocтpили и мнoгo cмeялиcь. Кoнeчнo, зaпeвaлoй был Вacильeв», - позже вспоминал Репин.

В этой поездке от Твери до Саратова Васильев много и плодотворно работал, результатом чего стало множество эскизов, набросков, зарисовок, и потрясающие полотна «Вид на Волге. Барки» и «Волжские валуны».

Из мемуаров И.Е. Репина:

«Вacильeв нe лoжитcя. Oн взял aльбoм пoбoльшe и зapиcoвывaeт cвoи впечaтлeния Цapeвщины. Пpeлecтнo y нeгo выxoдили нa этюдe c нaтypы эти лoпyшки нa пecкe в pycлe Вoлoжки. Кaк oн чyвcтвyeт плacтикy вcякoгo лиcткa, cтeбля! Тaк oни y нeгo paзвopaчивaютcя, пoвopaчивaютcя в paзныe cтopoны и пpямo paкypcoм нa зpитeля. Кaкaя бoгaтeйшaя пaмять у Вacильeвa нa вce эти дaжe мeльчaйшиe дeтaли! И кaк oн вce этo ocтpым кapaндaшoм чeкaнит, чeкaнит, кaк гpaвep пo мeднoй дocкe!.. A пoтoм вeдь вceгдa oн oбoбщaeт кapтинy дo гpaндиoзнoгo впeчaтлeния: Вoлoжкa виднa yжe в тeмнoм тaeжникe зaбpoшeннoгo лeca, бoльшeй чacтью oльxи. Вcя oнa пepeплeлacь и cнизy и cвepxy, кaк змeями, гибкими кpивыми вeтвями c мoлoдыми пoбeгaми yжe co втopoгo этaжa пoмocтa... И кaк oн этo вce зaпoминaeт? Дa, зaпoмнить-тo eщe нe штyкa, вoт и я пoмню — copoк чeтыpe гoдa пpoшлo, — нo выpaзить, выpиcoвaть вce этo нa пaмять! Дa eщe примитe вo внимaниe, cкoлькo мы c ним oтмaxaли вecлaми ceйчac! У мeня пpямo глaзa cлипaютcя, я зacыпaю.

Пpocыпaюcь oт тяжecти пoлнoгo жeлyдкa; a лaмпa вce гopит, и caм Вacильeв гopит, гopит — вceм cyщecтвoм яpчe нaшeй cкpoмнoй лaмпы... Вoт энepгия! Дa, вoт нacтoящий тaлaнт! Вoт oн, «гyлякa пpaздный», пo выpaжeнию Caльepи. Дa, этo тoт caмый фpaнт, тaк cepьeзнo дyмaющий o мoднoй пpичecкe, o шeгoльcкoм цилиндpe, лaйкoвыx пepчaткax, нe зaбывaющий cмaxнyть пыль c изящныx бoтинoк нa пopoгe к миpoвoмy. Зaтo тeпepь oн в пoлнoм caмoзaбвeнии; лицo eгo cияeт твopчecкoй yлыбкoй, гoлoвa cклoняeтcя тo впpaвo, тo влeвo; pиcyнoк oн чacтo oтвoдит пoдaльшe oт глaз, чтoбы видeть oбщee. Мeня дaжe в жap нaчинaeт бpocaть пpи видe дивнoгo мoлoдoгo xyдoжникa, тaк бeззaвeтнo yвлeкaющeгocя cвoим твopчecтвoм, тaк любящeгo иcкyccтвo! Вoт oткyдa вecь этoт нeвepoятный oпыт юнoши-мacтepa, вoт гдe вeликaя мyдpocть, зpeлocть иcкyccтвa... Дoлгo, дoлгo глядeл я нa нeгo в oбaянии. Дpeмaл, зacыпaл, пpocыпaлcя, a oн вce c нeyмeньшaющeйcя cтpacтью cкpипeл кapaндaшoм».

Вернувшись из путешествия по Волге, Васильев пишет новую картину «Оттепель», которую представляет публике на конкурсной выставке Общества поощрения художников, получив первую премию, и которая еще до этого выкупается известным меценатом и основателем Третьяковской галереи Павлом Третьяковым.

Картина произвела настоящий фурор не только в столице, но и в Англии, куда на международную выставку была отправлена ее авторская копия, созданная по заказу будущего императора Александра III. Чем всех так покорил этот пейзаж? Вероятно, тем, что Васильеву удалось придать поэтичность такому, казалось бы, обыденному явлению, как ранняя весна с ее унылой мрачностью, увидеть и показать со всей душевностью примелькавшуюся действительность сельской местности. Юному художнику всего 21 год, но это уже полное признание.

К сожалению, этот громкий успех ознаменовался и началом конца: работая над «Оттепелью» Васильев простудился, впоследствии развился туберкулез. По приглашению графа П.С. Строганова он гостит летом у него в Харьковской губернии, после чего уезжает в Крым на лечение, на что выделило средства Общество поощрения художников.

Состояние здоровья Васильева не улучшалось, но работал он, не прекращая. Пышная и яркая природа Крыма долго не трогала его, кроме того, он тяготился заказами богатых клиентов, желающих получить пейзажи этих мест, но ему нужны были деньги на лечение и проживание в Крыму, на содержание матери и брата, живших с ним.

Угнетало Васильева и отсутствие творческой среды, друзей-художников, вместо которых ему приходилось сталкиваться с богачами, облюбовавшими город, активно его застраивавшими. Вот что про Ялту он с раздражением писал Крамскому: «Вся изрыта, вся завалена камнями, лесом, известью; дома растут в неделю, да какие дома! Меньше трех этажей и дешевле пятидесяти тысяч — ни одного; гостиниц строится столько, что все жители Ялты и все приезжие пойдут только для прислуги, да и то, говорят, мало будет. Нет, не могу!». Эта приезжая элита вгоняла его в депрессию: ««До какой низкой степени упали здесь нравственность, понятие о чести и совести… У меня бывают минуты, в которые я хочу броситься вон из этого вертепа, очертя голову, бросив все на свете и ни о чем не рассуждая».

Но позже Васильеву удалось увидеть Крым не только кричаще сочным, но и лиричным. Он с головой уходит в работу, даже когда врачи настаивали на полном покое. Он пишет Крамскому: «О Крым! Что за поэзия! Солнце не щадит тепла и света, деревья миндальные цветут: свежесть первого дня творения!».

Из-под его кисти выходит множество чудесных акварельных этюдов и полноценных полотен, включая известнейшую картину «В Крымских горах».

«Если написать картину, состоящую из одного этого голубого воздуха и гор и передать это так, как оно в природе, то, я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, полную благодати и бесконечного торжества и чистоты природы, будет отложен и покажется во всей своей безобразной наготе» - это писал Васильев, задумывая «В Крымских горах».

Счастье приносят визиты друзей и коллег – Ивана Крамского, Константина Боткина, Павла Третьякова, Константина Филиппова.

И все же, родившийся и выросший в окрестностях Петербурга, Васильев в Крыму тосковал по пронзительно печальной природе родных мест. Ему грезились влажные луга, туманы и болота. В эти дни он пишет Крамскому: «…желаю изобразить утро над болотистым местом... О болото, болото! Если бы Вы знали, как болезненно сжимается сердце от тяжелого предчувствия! Неужели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут все, все, если возьмут это. Ведь я как художник потеряю больше половины».

И Васильев рисует по памяти. Как он помнил родные места, что он в них любил.

Так появилась на свет, наверное, самая известная его картина «Мокрый луг». Крамской, увидев картину, был по-настоящему потрясен тем, какой шедевр предстал его глазам, и сколько в нем было лирики и души. Он напишет своему другу: «В этой картине вы весь раскрываетесь лучше, чем в ваших дневниках».

Увидеть лиричные пейзажи русского северо-запада Васильеву больше не удалось. Он не смог справиться с болезнью, и умер 6 октября 1873 года в возрасте 23 лет.

Последней его работой стала «Болото в лесу. Осень», но закончить ее Васильев так и не успел.

На посмертной выставке его работ в Петербурге все было распродано еще до ее открытия, о чем Крамской написал Репину: «Когда появляется талант не фальшивый, когда художник отвечает тому, что уже готово в публике, тогда она безапелляционно произносит свой приговор. Казалось бы, все места заняты, каждая отрасль имеет своего представителя, да иногда и не одного; но искусство беспредельно, приходит новый незнакомец и спокойно занимает свое место, никого не тревожа, ни у кого не отымая значения, и, если ему есть что сказать, он найдет слушателей».

Искусствовед Н. Н. Новоуспенский век спустя напишет: «Безвременная смерть Васильева стала не только его личной трагедией и даже не только трагедией определенного художественного направления, но и невосполнимой потерей для всего русского искусства, отразившейся на ходе его развития в течение десятилетий. Время все расставляет по своим местам, и теперь, когда со дня смерти Васильева пошло уже второе столетие, как никогда ранее, стало ясно, в какой мере был прав Крамской, с горечью писавший Репину в августе 1873 года, когда близкая кончина его юного друга была уже неотвратимой, что «русская школа теряет в нем гениального мальчика,— такое чутье натуры, такое нежное поэтическое чувство без сентиментальности, такое всеобъемлющее понимание редко встречается... у него было нечто, чего не было и нет ни у одного из наших пейзажистов».