Собственный взгляд - Игорь Гаврилов

Это Западная Украина. 80-е, до перестройки. Это очень милый, прекрасный человек. К сожалению, не помню, как его зовут. Он золотарь – вот там сзади стоит бочка с говном, которое он возит. Во время войны он служил в пехоте. И был период такой позиционной войны, когда немецкие окопы напротив, с этой стороны – наши окопы, солдаты сидят – жаркое лето, воду не подвозят, жрать тоже не подвозят. Но вода-то главнее. И ночью солдаты по очереди ползали к маленькой, почти пересохшей речке, которая разделяла позиции немцев и советских войск. И пришла ему пора ползти – один котелок в зубах, два котелка на руках, автомат. Он подползает к речке и видит, что с той стороны точно в такой же "экипировке" подползает фриц. Говорит, мы остановились, между нами метров пять буквально, смотрим в глаза друг другу, и я начинаю наполнять котелок, опуская его в воду. Немец потом – свой. Потом я – еще два своих. И мы задом отползаем друг от друга. Принес он своим воду. Говорит, страшно было, как-то не по себе – то ли он начнет стрелять, то ли мне начинать стрелять. И в этот день он дал себе клятву, что если вернется живым домой, в деревню, то он выроет у домов тех женщин, у которых кто-то не вернулся с войны, колодцы, чтобы у них всегда была вода в доме. И он это сделал.

70 годы. Якутия, река Лена – одна из самых моих интересных командировок, в которую я ездил со своим другом, журналистом, сейчас писателем и сценаристом Сережей Марковым. Нам дали корабль Академии наук, и мы на этом научном судне за месяц прошли от Якутска до Тикси. Останавливаясь, естественно. И тайменя ловили, и к рыбакам ездили. Это как раз одна из рыбацких стоянок, на которую нас бросили на вертолете, это в те годы было достаточно просто сделать. То есть мы подсели на вертолете утром, вечером нас забрали обратно, на наш корабль. И этот стол – то, что осталось после нашего обеда. Таз – это из-под черной икры. А ребеночек, поскольку у них там с игрушками плохо, играл потом бутылками из-под выпитой водки.

Кадр с несчастливой судьбой. Я его сделал опять же на Западной Украине, в городе Ивано-Франковске во время какого-то молодежного фестиваля. Туда съехалось большое количество иностранцев из соцлагеря. Я шел в пресс-центр из гостиницы и увидел такую сценку на автобусной остановке. Буквально два раза нажал. На меня набросился тут же какой-то военный, стал кричать на весь Ивано-Франковск, что я порочу советский образ жизни, почему снимаю инвалидов, откуда я такой взялся. Схватил меня буквально за руку так цепко и пошел со мной в пресс-центр. Там он стал опять на кого-то орать, искать начальника. Пока он там метался по этому поводу, я просто пошел дальше по своим делам. В «Огоньке» кадр не напечатали, и куда бы я его не предлагал, его нигде не принимали. И уже в конце 80-х у меня его вдруг взяли журналы «Смена» и «Журналист».

Это Сахалин, 1974 год. Я поехал на практику студенческую фотокорреспондентом стройотряда. На этом кадре мои друзья-однокурсники. А тот человек, который держит за ноги непонятно кого уже – сейчас один из руководителей «Интерфакса». Это ребята под теплотрассой прокладывают электрический кабель, один другому передают конец.

Середина 80-х. Это порт Ямбург, то есть еще не порт, а место, где монтируют опоры для портального крана. Самое-самое начало Ямбурга. "Ноги" крана тут перевернуты, их как-то сварят, а потом поставят наоборот.

Конец 70-х – начало 80-х опять же. Пример того, как достаточно скучное, на первый взгляд, задание превращается в интересный, мне кажется, репортаж: меня послали от журнала «Огонек» в какую-то область в деревню, снять колхозное собрание. Я туда приехал – темный зал, трибуна небольшая. Выходят колхозники, что-то говорят. Женщины одеты в одинаковые платки, большинство в пальто с песцовыми воротниками. Мужики курят в предбаннике в перерыв, дым коромыслом. Очень интересные лица. Я думал, что все эти собрания проходят формально, зачитываются казенные слова, потом все голосуется, и люди расходятся. На самом деле там кипели достаточно сильные страсти – критиковали председателя колхоза, говорили о том, что в ферме окна не вставлены, что коровы не доены и т.д. – очень интересное и длинное оно такое было, это собрание.

75-й, 76-й, может быть, годы. Калининский проспект, как он тогда назывался, магазин, по-моему, «Весна». Снимать там было запрещено, поэтому мне нужно было, естественно, получить разрешение. Ну, для журнала «Огонек» это никакая не проблема – написали письмо – мне разрешили снимать. Просто репортаж о магазине делал и заодно сделал тут такой кадр.

Трудно сейчас поверить, что это «Домодедово», 70-е годы. Это я бегу от электрички к зданию аэропорта. Была плохая погода, и долгое время самолеты не летали, и поэтому все неулетевшие рассосались по пространству вокруг. Человек просто не улетел, он спит в конце этого железнодорожного "путя"

Будущий лейтенант, перед первым самостоятельным полетом. Вот такой у него отчаянный взгляд. В первый раз инструктора с ним не будет, он сидит первый в спарке. Это, по-моему, Оренбургское летное училище или Омское – в общем, в тех краях.

Это последствия неразумного руководства страной. Набережные Челны – Всесоюзная комсомольская ударная стройка. Как известно, это все было там в чистом поле практически построено, очень быстро. На стройку были согнаны комсомольцы, молодые люди с разных концов Советского Союза, чтобы ударными методами построить автогигант. Они этим и занялись, но вечерами и ночами они занимались еще и другим чем-то, судя по всему, то есть встречались, пили там портвейн, играли на гитаре, пели песни, а потом делали динь-динь. С динь-динь, как известно, получаются дети. Не всегда эти дети рождались в семьях, часто просто по любви. Но они по любви делались, а когда рождались, большой любви могло уже и не быть. Поэтому было много детей в неполных семьях, только с матерями. Когда эти детишки подросли, почувствовали силушку, они стали сколачиваться в молодежные банды, воевали двор на двор, квартал на квартал, район на район, потом, город на город. И это стало очень и очень большой проблемой и для милиции, и других органов – драки, грабежи, воровство, насилие. Это середина 80-х, я думаю. Поволжье захватила просто бандитская такая молодежная саранча. Советская власть об этом не любила говорить. И вот мы ездили с корреспондентом в Набережные Челны, с этими ребятками познакомились. Они не сразу разрешили себя снимать и достаточно вызывающе себя вели. С ними было непросто.

Конец 80-х. Подмосковье. Это госпиталь для солдат, для воинов, вернувшихся из Афганистана, реабилитационный госпиталь. И там такие вот мальчики были. Целый госпиталь – человек 500, которые только что вернулись оттуда и видели смерть. С ними трудно приходилось персоналу.

дин из моих любимых кадров, он какой-то нежный такой. Во всяком случае, старик, несущий полевые цветы, не знаю уж, кому – может, просто в вазу поставит, может быть, своей жене-старушке подарит – это трогательно. Я ездил в университет в Тарту делать тему, а в субботу или в воскресенье просто поехал погонять по дорогам – дороги пустынные, какие-то хуторки. Я обогнал этого старичка, остановился, вышел из машины и сделал кадр. Всегда нужно останавливаться. Не нужно лениться останавливать машину ради кадра.

Это 90-й год, задание журнала «Тайм» снять оформление города перед 7 ноября. Это последнее 7 ноября, когда прошла демонстрация коммунистическая. Вот это 6 ноября 1990 года снято. И кадр был напечатан в «Тайме», и потом он вошел в лучшие фотографии года в Америке – здоровая книга, она у меня есть. А назавтра уже ничего не стало. Все, последняя демонстрация, последний парад. Абзац.