Агония. Май 1945 год

Мы находимся в аквариуме. Повсюду, куда я смотрю, воронки от снарядов. Улицы дымятся. Запах разложения временами невыносим. Вчера вечером, этажом выше нас, какие-то офицеры полиции и солдаты праздновали свое прощание с жизнью, несмотря на артобстрел.

Этим утром мужчины и женщины лежали на лестнице пьяные, сжимая друг друга в объятиях. Через отверстия от снарядов на улицах можно смотреть вниз на туннели подземки. Выглядит так, будто мертвые лежат там в несколько слоев. Каждый на нашем командном пункте ранен не один раз; генерал Муммерт держит свою правую руку на перевязи.

Мы похожи на ходячие скелеты. Наши радисты слушают все время — но нет никаких сообщений, никаких новостей. Только слух, что Гитлер умер в сражении. Наша надежда уменьшается. Все, о чем мы говорим, — это не быть взятыми в плен, прорваться на запад, если Гитлер действительно мертв. Гражданские жители также не имеют никакой надежды. Никто больше не упоминает Венка.

День. Мы должны отступить. Мы помещаем раненых в последний бронированный автомобиль, который имеем в запасе. Все говорят, что в дивизии теперь пять танков и четыре полевых орудия. Поздно днем — новые слухи, что Гитлер мертв и обсуждается капитуляция. Это — все. Гражданские жители хотят знать, будем ли мы прорываться из Берлина. Если будем, то хотят присоединиться к нам. Я не забуду их лица.

Русские продолжают продвигаться в метрополитене и затем появляются из туннелей подземки где-то позади наших линий. В интервалах между стрельбой мы можем слышать крики гражданских жителей в туннелях.
Давление становится слишком тяжелым, мы снова должны отступить. В подвалах — вопли раненых. Нет больше анестезирующих средств. Женщины вырываются из подвала, их кулаки прижаты к ушам, потому что они не могут выдержать крики раненых.

Никакой остановки. Землю встряхивает беспрестанно. Ночные бойцы наверху; мы слышим их автоматные очереди и взрывы осколочных гранат. Наконец мы вступаем в контакт с группой, оставшейся от 18-й танково-гренадерской дивизии. Мы спрашиваем, будут ли они участвовать в прорыве. Они говорят нет, потому что не получили приказа сверху.
Мы снова отступаем. Мы посылаем наших разведчиков на запад, чтобы найти путь для прорыва. Днем русские самолеты сбрасывают листовки о капитуляции. Советские громкоговорители выкрикивают обращение генерала Вейдлинга о том, что мы должны сдаться, — возможно, оно подлинное, возможно, нет. Зенитные орудия на бомбоубежище зоопарка все еще стреляют.
Какие-то потрепанные гражданские жители и пехотинцы, которые прошли через русские линии, присоединяются к нам. Они все ранены, даже женщины. Они молчаливы, едва ли обмолвятся словом о том, что видели на другой стороне. 18-я бронетанковая пехотная дивизия прислала весточку, что часть из них теперь присоединится к нам.

На рассвете мы атакуем на мосту, ведущем на запад. Он находится под огнем тяжелой русской артиллерии, его можно пересечь только бегом. Мертвые лежат на всем его протяжении и раненые, которых некому подобрать. Гражданские жители всех возрастов пробуют пересечь мост; они застрелены и лежат рядами. Наши последние бронированные автомобили и грузовики прокладывают путь через груды искривленных человеческих тел. Мост затоплен кровью.
Тыловое охранение отступает. Они хотят пойти на запад, не хотят быть убитыми в последний момент. Командование развалилось. Генерал Муммерт отсутствует. Наши потери тяжелы. Раненые остаются там, где падают. Больше гражданских жителей присоединяется к нам.

Позади нас Берлин в огне. Многие другие части все еще должны сражаться. Небо красное, его прорезают яркие вспышки. Русские танки повсюду вокруг нас и непрерывный грохот автоматов. Мы немного пробиваемся вперед в ближнем бою. Мы встречаем колонны беженцев. Они плачут и просят о помощи. Мы — на пределе сил. Наши боеприпасы израсходованы. Часть разбивается. Мы пробуем продолжить прорыв маленькими группами.» — из дневника административного офицера штаба танковой дивизии «Мюхенберг».

30 апреля фюрер, которому мы поклялись в преданности, оставил нас. Но вы все еще думаете, что должны следовать его приказам и сражаться за Берлин, даже при том, что нехватка оружия и боеприпасов и сама ситуация в целом делают эту борьбу бессмысленной!

Каждый час, когда вы продолжаете бороться, добавляет ужасные страдания населению Берлина и нашим раненым. По согласованию с командованием советских войск я прошу, чтобы вы прекратили борьбу!

Подпись: генерал Вейдлинг,
командующий районом обороны Берлина.»