Сила культа. Империя Наполеона пала, но его обаяние никуда не делось

Сам покойный мыслил схожими категориями: «Моё имя будет жить столько же, сколько имя Бога». Звали его Наполеон Бонапарт.

В романе «Преступление и наказание» Фёдора Достоевского главный герой Родион Раскольников тщится разгадать тайну Наполеона: «...делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе... и ему же, по смерти, ставят кумиры...» Действительно, как и почему такое может произойти? Почему человеку, который ненавидел французов, до сих пор во Франции воздают такие почести?

Ненависть к подданным

А ведь он и впрямь ненавидел своих будущих соотечественников: «Французы заполонили мою родину, мою Корсику, и потопили её в крови... Моя колыбель оглашалась криками умирающих... Придавленные гнётом французского сапога, мои сограждане мучаются». Так он говорил в самом начале своей карьеры, в 1789 г., когда ничто ещё не предвещало его взлёта. А вот что он говорил о французах уже в заточении, на острове Св. Елены, когда жизнь почти прошла: «В сущности, они не что иное, как исправные поставщики канатных плясунов, кондитеров и моды на всю Европу».

При этом ни малейшего сомнения в том, что «плясуны и кондитеры» должны быть ему по гроб жизни благодарны: «Настанет день, когда история скажет, чем была Франция, когда я взошёл на престол, и чем стала она, когда я предписал свои законы Европе. Моя истинная слава не в том, что я выиграл 40 сражений. То, что останется в веках, - мой Гражданский кодекс».

Этот день настал, и обнаружилось, что хвалиться, в общем, нечем. С одной стороны, военное унижение и горы трупов. С другой - хвалёный кодекс, «справедливый и образцовый». Он проредил население Франции ничуть не менее эффективно, чем Наполеоновские войны. Фокус в том, что новый закон требовал равной доли для всех наследников. Крестьяне, составлявшие 85% населения страны, не хотели дробления своих и без того маленьких наделов. И ответили на закон своеобразно - количество детей в их семьях упало ровно вдвое.

Ошибки, просчёты, катастрофы и явные преступления против собственного народа - так при желании можно изобразить биографию Наполеона. Всё это будет правдой. Но убедит немногих. Потому что единственное, в чём он по-настоящему преуспел, - это создание мифа о себе, великом, любимом и почти непогрешимом. «Наполеон - один из величайших людей Земли всех времён и народов» - вряд ли кто осмелится оспаривать это утверждение. Но как же оно создавалось и внедрялось в сознание?
Иногда откровенными подчист­ками. Так, свою первую рукопись, «О Корсике», Наполеон предпочёл подзабыть. Особенно вот это: «Всякий народ имеет право восставать против своих монархов и устраивать революции». Зато часто цитировался его труд «Рассуждение о счастье», где говорилось о пользе труда и вреде роскоши: «Почему у бездельника есть всё, а у труженика - ничего?» На простых людей это действовало.
Иногда в дело пускалась древняя история. Скажем, будучи в Египте, Наполеон изъявил желание провести ночь в пирамиде Хеопса - по слухам, подобное совершил некогда сам Александр Македонский. Это производило впечатление уже на образованных.

Не упускались из виду даже мелочи. Так, когда Наполеон понял, что начинает лысеть, он специально стал коротко стричься, за что получил в армии прозвище Бритоголовый. Эту слабость он обратил в силу, постоянно напоминая, что лысым был, например, Цезарь. И достиг успеха: «Французы любят величие во всём, в том числе и во внешнем облике». Действительно, очень скоро его стали сравнивать с Цезарем.

Поиск льстецов

Но чаще всего использовался механизм, который много лет спустя назовут пиаром. Тогда мало кто понимал, какова реальная сила общественного мнения. Наполеон был, наверное, одним из первых. В 1797 г. он основал «Курьер итальян­ской армии» - газету для солдат, главной темой которой было: «Организаторские способности нашего командира позволяют ему видеть дальше всех!» Для штатских же он выпускал другую, с характерным названием: «Газета Бонапарта и добропорядочных людей».

Этого было мало. Наполеон часто сокрушался: «Льстецам вокруг меня нет числа. Но среди них мало тех, кто умел бы хвалить достойно и прилично». Поиск тех, кто умеет, превратился почти в манию. Завтраки у императора напоминали филиал Академии изящных искусств - на них постоянно присутствовали художники Франсуа Жерар и Жак-Луи Давид, генеральный директор музеев Виван Денон и писатель, «великий магистр» университета Луи де Фонтан. У последнего Наполеон каждый раз спрашивал: «Ну что, сир, есть ли у вас поэт для меня?» Когда таковой находился, император принимался осторожно и умело обхаживать его. Так, встретившись с Гёте, Наполеон произнёс: «Вот великий человек!» И наградил поэта орденом Почётного легиона. Разумеется, тот стал одним из самых пылких его сторонников и защитников.

То же самое произошло и с композитором Йозефом Гайдном. Наполеон всем и каждому рассказывал, что является большим поклонником «венского гения». Во время штурма Вены в 1809 г. император заранее известил Гайдна, что в его дом не попадёт ни одна бомба. Этот факт, равно как и слёзы благодарности композитора, моментально стал достоянием прессы. То, что Гайдн умер от нервного стресса спустя 2 недели, мало кого волновало - просвещённая Европа была покорена.
Для тех, кто попроще, придумали, уже не чинясь, настоящий религиозный культ. По поручению императора кардинал Джованни Капрара «находит» нового святого, имя которого - внезапно - Наполеон. И, надо же какое совпадение, день его памяти приходится на 15 августа - день рождения Бонапарта. Ясно, что без вмешательства свыше такого случиться просто не могло. И потому в Импер­ский катехизис тут же вводится статья, которая учит детей: «Императору надобно подчиняться, поскольку сам Бог сделал его министром своей власти на Земле».

Иногда говорят, что на закате жизни Наполеон лукавил. Как пример приводят его утверждение: «Чем больше я живу, тем более убеждаюсь в невозможности создать что-либо проч­ное с помощью грубой силы». Дескать, вот как поёт тот, кто создал свою империю штыками и пушками. Но империя пала.
А образ «величайшего человека» остался. Именно по той причине, что при его создании «грубой силе» не было места. Наполеон и здесь оказался прав. Похоже, уже навсегда.