Сморгонь - "русский Верден"

Русские солдаты говорили: «Кто под Сморгонью не бывал, тот войны не видал». Немцы называли Сморгонь «русским Верденом» и в память о тех жесточайших боях немецкий композитор Герман Блюме написал «Сморгонский марш». Однако еще раньше на сморгонской земле прозвучала иная музыка — композитор Михаил Огинский сочинил здесь всемирно известный полонез «Прощание с Родиной»…
Но в годы Первой мировой гремела на сморгонской земле иная музыка – нескончаемая орудийная канонада. И цвет русской гвардии – преображенцы, кексгольмцы, волынцы, весь Гвардейский корпус сражались на рубежах реки Вилии и Оксны, что протекает через Сморгонь. Капитан Александр Кутепов, будущий белый генерал и галиполийский герой, не раз водил свой 2-й Преображенский батальон в атаку по-гвардейски: шеренгами, шагающими в ногу, смыкая ряды, всякий раз, когда кого-то выбивали пули. Сам шагал впереди, оглядываясь иногда – так ли, как надо, идут его бойцы…
Сформированные в России в 1917 году Женские батальоны смерти принимали участие в боевых действиях лишь однажды — в июле 1917 года под деревней Крево, что под Сморгонью, «Первая женская военная команда смерти Марии Бочкарёвой» стойко отбивала атаки перешедших в контрнаступление германцев.

Десятки тысяч русских солдат и офицеров полегло под Сморгонью и не меньшие потери понесли войска кайзера. После Великой войны, революции и Гражданской войны, Сморгонь влачила жалкое существование. По данным переписи 1921 года, в городе проживало 154 человека.

В боях под Сморгонью отличились: будущий Маршал Советского Союза и министр обороны СССР, пулеметчик 256-го Елисаветградского полка Родион Малиновский; вольноопределяющийся-артиллерист Валентин Катаев (его повестью «Белеет парус одинокий» зачитывалась потом советская детвора); будущий Маршал Советского Союза и начальник Генштаба РККА, а тогда — подполковник Борис Михайлович Шапошников; командир 14-й роты 6-го Финляндского стрелкового полка поручик Владимир Триандафиллов (впоследствии известный советский военный теоретик; начальник штаба 64-й пехотной дивизии в 1915-м — полковник Михаил Дроздовский (в годы Гражданской войны генерал Добровольческой армии); Александра Толстая (дочь Льва Толстого); будущий писатель Константин Паустовский, оказавшийся под Сморгонью в качестве санитара.
Был среди них и штабс-капитан 16-го Мингрельского гренадерского полка Михаил Зощенко (тот самый). Именно он рассказал потом о газовой атаке, предпринятой немцами под Сморгонью в ночь на 20 июля 1916 года. «Я выбегаю из землянки. И вдруг сладкая удушливая волна охватывает меня. Я кричу: «Газы! Маски!» И бросаюсь в землянку. Рукой я нащупал противогаз и стал надевать его. Вокруг меня бегают солдаты, заматывая свои лица марлевыми масками. В бинокль я гляжу в сторону немцев. Теперь я вижу, как они из баллонов выпускают газ. Это зрелище отвратительно. Бешенство охватывает меня, когда я вижу, как методично и хладнокровно они это делают. Я приказываю открыть огонь по этим мерзавцам. Я приказываю стрелять из всех пулеметов и ружей… Я вдруг вижу, что многие (наши) солдаты лежат мертвыми. Их — большинство. Я слышу звуки рожка в немецких окопах. Это отравители играют отбой. Газовая атака окончена… На моем платке кровь от ужасной рвоты...» Причем за несколько дней до газовой атаки подпоручик Зощенко писал в своем донесении: «Ротный разведчик донес мне, что им замечено несколько блиндажей на опушке леса… Под вечер 18 июля я прополз за свои караулы и проволоку и в бинокль видел эти блиндажи — их примерно около 10 и построены давно, ибо поросли травой… Я полагаю, что эти блиндажи для штурмовых орудий или же какие-нибудь склады с боеприпасами. Иначе трудно объяснить, почему блиндажи на самой опушке леса и так высоко от земли…». Оказалось же, что именно из этих укрытий выкатили немцы свои газовые аппараты. Однако полковник Павленков, то ли по небрежности, то ли по пьянке (из эпиграммы на него ясно, что выпить он любил: «Он выше всех. Он всех сильней. Он пьяный, злой и мрачный ходит»), докладывая в полк о результатах разведки, сократил тревожное донесение своего ротного, и никаких мер не было предпринято… Почти весь полк погиб под Сморгонью, отражая газовую атаку. Правда, в ответ русские химики также провели по немецким позициям газобалонную атаку.
Ожесточенные бои шли и в сморгонском небе. Сюда не раз прилетали бомбить немецкие позиции тяжелые бомбардировщики «Илья Муромец». 25 сентября 1916 года три воздушных корабля под командованием штабс-капитана И. Бошко, взяли боевой курс на позиции немецкой артиллерии в 25 километрах юго-западнее Сморгони. Неожиданно один из «муромцев», который вел поручик Дмитрий Мокшеев, повернул назад: заклинил правый крайний двигатель. Отряд отбомбился без него и лег на обратный курс. Тем временем механик мокшеевского самолета вышел на крыло, пробрался к крайнему мотору и наладил его прямо в небе. В жилах поручика Мокшеева текла кровь рюриковичей (он был прямым потомком князя в ХХХ поколении), молодой офицер не мог допустить, чтобы товарищи подумали, что он струсил и вернулся на аэродром под благовидным предлогом. И потому снова лег на боевой курс и успешно отбомбился в одиночку. Но у него не было истребительного прикрытия. Все истребители, сопровождавшие отряд, вступили в воздушный бой с немецкими самолетами, наседавшими на бомбардировщики Бошко. И «Муромец» поручика Мокшеева вступил в неравный поединок с четырьмя истребителями противника.

Метким пулеметным огнем экипаж отгонял наседавших немцев. Один из истребителей трижды приближался к «Муромцу» и трижды уходил ни с чем. В четвертый раз, высчитав мертвую зону воздушного корабля, немецкий пилот вошел в нее и перебил весь экипаж из пулемета. Тяжелый бомбардировщик, с мертвыми пилотами продолжал лететь, пока не сорвался в штопор. Он врезался в землю возле села Чухны на немецкой территории. Немцы, которые наблюдали воздушный бой, нашли в обломках машины тела четырех офицеров – поручиков Д. Мокшеева, М. Рахмина и Ф. Гаибова, а также корнета О. Карпова. Их с почетом предали земле и соорудили из обломков самолета памятник, увенчав его православным крестом. Позже, когда Сморгонь вошла в состав Польши, поляки перезахоронили русских летчиков, и теперь в деревне Боруны стоит обновленный памятник героям.


Советским историкам велено было про Сморгонь забыть: война империалистическая, война бесславная, не наша война… Правда, можно было упоминать, что именно под Сморгонью Наполеон бросил свою армию и уехал в Париж, под Сморгонью же французы сжигали на кострах свои знамена. А то, что под Сморгонью 847 человек стали георгиевскими кавалерами, что там полегли тысячи иных – безвестных – героев, об этом стыдливо умалчивали почти 90 лет. Только в 2006 году, стараниями местных краеведов на братской могиле русских солдат в районе Крево был установлен памятный крест.